И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Коханова Юлия. Страница 65

Льюис прислонился задницей к холодному металлу капота.

- Пап, ну зачем…

Гребаный вечер Уилсонов проходил каждый год. Поначалу, пока жива мама, все было клево. Льюис любил эти шумные встречи, хаотичный обмен подарками, половина из которых была чудовищной нелепостью, долгие разговоры за столом. Потом… потом стало хуже. Но Льюис терпел – потому что этого хотел отец. Потому что отец в этот день был счастлив.

- Ты же любишь рождественский ужин, пап. И дядю Зака ты давно не видел.

- Это ничего, встретимся в другой раз, - откликнулся отец и замолчал, явно подирая слова. – Я вот что хотел спросить, сынок. Может, ты пригласишь Деллу? Только мы втроем, я приготовлю что-нибудь праздничное, могу барбекю сделать или ростбиф – я тренировался на прошлой неделе, вроде бы неплохо вышло. Поговорим, посмотрим кино… Будет весело.

Отец говорил все и тише, а Льюис все сильнее морщился – как будто стоматолог тащил у него зуб без наркоза. Стремительный полет от легкого дискомфорта к пиздецу.

Рождество – семейный праздник.

Сука. Сука! СУУУКА!

А почему Делла не приглашает его на встречу с семьей? Есть ли у нее вообще семья? Мать, отец, братья, родственники – ну не может же человек в вакууме существовать? Кто они, где? Почему не приходили в госпиталь? Когда Делла с ними общается?

Какого херна рядом с ней только Манкель маячит, как хуй во лбу?

- Алло? Ты молчишь или нас разорвало? – настороженно спросил отец.

- Я… Да.

- Что – да? Придешь? С девушкой?

Да, я идиот.

Льюис с ужасом взирал на разверзшиеся перед ним глубины. Все это время он вообще не думал о Делле как о самостоятельной личности, которая живет собственной жизнью. Она существовала только как дополнение к Льюису Уилсону. Какие у Деллы интересы – и сможет ли Льюис их разделить? Как она живет – и впишется ли в эту жизнь Льюис? Нравится ли ей Льюис? Хочет ли она Льюиса? Все, что не входило в этот узкий круг вопросов, не имело значения.

Блядь. Блядь-блядь-блядь-блядь-блядь.

Манкель говорил, чтобы Льюис спросил о… черт, город какой-то, там что-то важное произошло. И нет, Льюис нихуя не спросил.

Делла же была аврором. Почему ушла? Какого хера за ней потащился Манкель – или это она за ним потащилась?

- Сын?

- Да, пап, мы придем, - Льюис пялился в пространство пустым взглядом. – Принесем пирог или что-то вроде того.

Почему пирог? Какой пирог?

А хуй его знает.

- Льюис, я так рад… - отец замешкался, неловко откашлялся и радостно засопел в трубку. – Все будет хорошо, вот увидишь. Я не буду лезть в личное, просто хочу, чтобы мы все познакомились. Все будет хорошо.

- Конечно, пап. Извини, мне тут надо… Пока, - скомкал разговор Льюис и, едва дождавшись ответного «Пока», сбросил звонок. И увидел, что на второй линии терпеливо ждет Делла.

ДА НУ БЛЯЯЯЯДЬ!!!

Глава 37

Зная вкусы Деллы, Льюис ожидал, что елка будет пиздец – и внутренне с этим смирился. Но реальность в очередной раз не оправдала ожиданий, и елка оказалась самая обычная: в меру высокая, темно-зеленая и разлапистая. Она вкусно пахла хвоей, жизнерадостно кололась и пачкала пальцы живицей. При этом была она насквозь искусственной – от шершавого, липкого ствола до острых иголок.

- Что я, совсем мудак – живое дерево ради традиций убивать? – оскорбилась на вопрос Делла, подумала и уточнила: - Если уж я и грохну кого-нибудь ритуально, то точно не елку.

Игрушки тоже оказались совершенно обычными – ну, насколько могут быть обычными волшебные вещи. Легкие, как мыльные пузыри, воздушные шары меняли цвет, стеклянные часики тикали, и раз в час из них выпрыгивала крохотная кукушка, объявляя, сколько времени осталось до рождества. Снеговик казался вылепленным из снега – а может, таковым и являлся. Сжимая его в ладонях, Льюис чувствовал, как проминаются и сочатся водой сбитые до ледяной крепости неровные шары, а когда отпускал, на глянцево-белой поверхности не оставалось следов пальцев.

Последним из коробки Льюис достал стеклянного рыцаря. Огненно-красный конь стоял на дыбах, молотя воздух передними копытами, стальные латы сверкали, а плюмаж на шлеме развевался от несуществующего ветра. Подцепив пальцем крючок, Льюис медленно повернул игрушку в воздухе, разглядывая детали: герб на щите, фигурную решетку забрала, вмятины на доспехах: длинные – от рубящих ударов, точечные – от колющих.

- Красивая, - качнул он рыцарем, и конь загарцевал на задних ногах, словно действительно удерживал равновесие.

- Да, - нежно взглянула на игрушку Делла. – Только старая очень. Этому рыцарю лет пятнадцать, наверное. Мы его с папой случайно купили. Шли домой, уже поздно было, все лавки закрыты – и только один чудила на улице задницу морозил. Разложил на лотке всякую ерунду: золотые шишки из шоколада, поющие феи, огненный дождь. Ну и среди вороха хлама – этот рыцарь. Мы просто не могли его не купить.

Примерившись, Льюис повесил рыцаря не вниз – туда, куда требовала общая логика композиции, а наверх – на самое видное место.

- Вот так, - и тут же, воспользовавшись шансом, продолжил тему. – Ты много времени проводила с отцом?

- Да. Я вообще папина дочка была, - коротко улыбнулась Делла и развернула длиннющую ленту дождика – белую и сверкающую, как снег. – Вингардиум левиоса.

Подчиняясь движению руки, дождик начал наматываться на елку по спирали. Заинтригованная текучим движением Мелочь подобралась поближе и попыталась уцепить серебряную змею когтем.

- А сейчас вы часто общаетесь?

- А сейчас он умер.

- Черт. Извини, - смутился Льюис.

- Да ничего, это давно было. Вот, держи, - ткнула ему Делла коробку со свечами – самыми настоящими, восковыми, в крохотных золотых подсвечниках. – Расставляй на ветки, они сами приклеятся.

Льюис достал свечку, колупнул черный нагар на фитиле и растер по коже сажу.

- У меня тоже мама умерла. Я тогда четвертый год служил, как раз ситуация обострилась и отпуска никому не давали. А у мамы опухоль нашли в печени. Аденокарцинома. Сначала вроде как нормально все было – ну, насколько оно нормально при онкологии, а потом вдруг полыхнуло. И мама через месяц умерла. А я приехал только через полгода, цветы на могилу положил.

Он бессмысленно вертел свечку, выдавливая на воске ногтем продольные и поперечные полосы. Делла вытащила у Льюиса из рук игрушку, не глядя сунула ее на ветку и обняла, уткнувшись носом в грудь.

Льюис устало уперся лбом ей в макушку.

Когда он приехал в отпуск, дом поразил его тишиной. Льюис отпер дверь, вошел, бросил на порог сумку – и погрузился в огромное, пустое ничто. Когда в доме была мама, ее присутствие ощущалось сразу: шорох шагов, звон посуды, плеск воды, шорох предметов, сдвигаемых на то место, где они должны находиться. Мама всегда что-то делала, куда-то шла, начинала одно и заканчивала другое. Горела ровным тихим пламенем, как угли в камине. А теперь все исчезло – и дом превратился в опустевший склеп.

Льюис поднялся на второй этаж, зашел в спальню родителей и открыл шкаф. Мамина одежда висела ровным рядами: светлые платья, блузки, пушистые разноцветный кофты – она обожала эту кошмарную аллергическую хрень. Сняв с плечиков бледно-голубой свитер, Льюис лег на кровать и прижал ткань к лицу. От шерсти пахло любимыми мамиными духами – сладкие летние цветы и ваниль. Закрыв глаза, он вдыхал слабый призрачный запах и слушал стремительный, заполошный перестук собственного сердца. В доме не было звуков, которые могли бы его заглушить.

- А твой отец, он, ну...

- Погиб, на задержании. Он был аврором. Брали какую-то радикальную группу: запретные ритуалы, человеческие жертвоприношения, вся хуйня. Радикалы забаррикадировались в не-маговском доме, взяли в заложники семью. Пока ударная группа искала способы зайти с тыла так, чтобы никого по стенам не расплескало, отец и напарник отвлекали внимание на себя. Напарник остался без руки, отец поймал проклятие, несколько дней пролежал в госпитале и умер.