И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Коханова Юлия. Страница 66
- А мать?
- Жива, - удивленно подняла рыжие брови Делла.
- Я имел в виду: кто она?
- Целитель, специалист по маготравмам.
Разговор не клеился. Вместо нормальной беседы получалась какая-то ерунда, собранная из бессвязных обрывков, как письмо-анонимка – из обрезков газеты.
- Вы часто общаетесь?
- Не особо. Пару раз в месяц где-то, а что?
- Да так, просто интересно. Я же ничего о тебе не знаю.
- О, - удивленно округлила рот Делла. – А что ты хочешь знать?
- Понятия не имею. Все, - подтолкнув Деллу к дивану, Льюис обрушился на подушки и увлек ее за собой. - Какая у тебя семья, как ты училась в школе, с кем дружила, как звали твоего любимого хомячка?
- У меня не было хомячков.
- Вот видишь! Я даже не знаю, был ли у тебя хомячок. Именно в этом и проблема.
- Но я тоже не знаю, был ли у тебя хомячок.
- Не было. И собаки не было, хотя я очень хотел. Но мама сказала, что собака – это серьезно, а я – безответственный раздолбай. И мы завели кота, который ссал под ванной.
- Ужасная травма. Ты обсудил ее с целителем Бабингтон?
- Конечно. Она сказала, что единственный способ компенсировать нанесенный психике ущерб – завести питомца в зрелом возрасте. К тому же забота о других требует самоконтроля и выдержки. Это важный фактор в терапии ПТСР, - вдохновенно гнал Льюис.
- Так и сказала? – усомнилась Делла.
- Да. Именно так. Но я отверг ее предложение.
- Это почему же?
- А зачем мне второй питомец? – невинно захлопал ресницами Льюис и тут же позорно запищал, прижимая локти к ребрам. – Ай, не щекочи! Извини, был не прав, раскаиваюсь! Перестаааань!
Задыхаясь от смеха, извиваясь и ерзая, он все-таки перехватил верткую, как угорь, Деллу за запястья, перекатился и подмял под себя.
- Вот. Физическая подготовка – это важно, - назидательно сообщил Льюис и тщательно выверенным движением заломил ей руки за спину.
- А бальзамчики что, не действуют? - Делла хихикнула в подушку и взбрыкнула, проехавшись задницей по предательски твердому члену. Льюис с шипением выдохнул и навалился на нее всем весом.
- Охуенно действуют.
- Они же вроде как успокаивать должны.
-И поднимать настроение. Как видишь, отлично все поднимается.
Примерившись, Льюис прицельно цапнул Деллу за загривок и сжал зубы. Делла пискнула, ноги у нее разъехались, и Льюис, воспользовавшись шансом, вклинил колено.
- Ты же хотел о семье поговорить? – прошептала Делла севшим голосом и снова крутнула задницей.
- Обязательно поговорим. Потом, - перехватив ее запястья одной рукой, второй Льюис стащил штаны – сначала с Деллы, а потом с себя. Прикосновение кожи к коже оглушило, как удар током. Застонав, Льюис вжался членом между ягодиц и судорожно зашарил по дивану, нащупывая подушку. Делла урчала, как огромная кошка, и ритмично раскачивалась, отчего член между полужопками двигался вверх-вниз по собственной смазке. Остатки крови, питающие лобные доли мозга, ухнули вниз – в пещеристые тела, и Льюис зарычал. Поймав, наконец, проклятую подушку, он сунул ее Делле под бедра, приподнялся на руке и засадил на всю длину. Смотреть на Деллу вот так, сверху, удерживая ее на коленях, было до боли сладко. Лазоревая футболка с апокалиптической брокколи задралась, сползла к шее, обнажая белую спину с проступающими острыми косточками позвонков. Льюис толкнулся бедрами, наблюдая, как блестящий от смазки член медленно выходит и снова погружается в горячие мокрые складки. Делла застонала низким горловым звуком и подалась назад, насаживаясь так, что в глазах темнело.
- Лежи, - скомандовал Льюис, чуть сильнее надавливая ей на руки, поднялся на колени и сжал в кулаке растрепанные рыжие волосы. – И что ты теперь сделаешь?
На самом деле Делла могла сделать дохрена всего, от тяжких телесных до летального, и Льюис это понимал как никто другой. Трахать ее вот так, уткнув носом в подушки, было так же охуенно, как лететь вниз с американских горок. Восхитительно. Безумно. И безопасно. Делла позволила Льюису нагнуть себя, отдала ему руль, не колеблясь, и эта мысль сносила крышу напрочь. Льюис трахал ее размашистыми мерными движениями, наблюдая за движением собственного хрена, как за работой хорошо отлаженного поршневого механизма: вперед-назад, вперед-назад. Делла глухо вскрикивала, оттопыривала задницу и подмахивала, по спине у нее пробегала короткая дрожь, а пальцы сжимались, бессильно хватая воздух.
Дурея от собственной наглости, Льюис остановился. Делла недовольно хныкнула, заерзала, подталкивая его к движению.
- Попроси меня.
- Что? – повернула она красное, мокрое от пота лицо, облепленное рыжими прядями.
- Попроси, чтобы я тебя трахнул.
Несколько секунд Делла смотрела на него так, что Льюис приготовился получить пяткой по яйцам – или проклятием в лоб. А потом улыбнулась дурной пьяной улыбкой.
- Трахни меня. Сейчас. Выебите меня, мистер Уилсон, прошу вас.
Осторожным, невесомым, как прикосновение перышка, движением Льюис погладил Деллу по шее.
- Молодец, хорошая девочка.
И отпустил себя. Он трахал Деллу быстро, жестко, с оттягом, засаживал, как штык во врага. Тело наливалось томлением, густым и темным, словно патока, мышцы мелко дрожали от напряжения, в висках кузнечными молотами грохотал пульс. Делла вцепилась зубами в подушку и тихо подвывала в такт, прогнувшись в талии так, будто сейчас сломается. Еще несколько толчков, и она вскрикнула и сползла на диван, обмякшая, как растаявшее мороженое. Конвульсивно сжимающееся влагалище стиснуло член, и Льюис почувствовал, как оргазм взрывается в нем ослепительной вспышкой. Последним сознательным усилием разжав руки, чтобы не вывернуть Делле суставы, он рухнул, оглушенный и ослепший.
Несколько минут они лежали в тишине и молчании, вслушиваясь в грохот сердец. Первой пришла в себя Делла. Перекатившись на бок, она повертела запястьями с отпечатавшимися на них красными следами захвата.
- Ты не Скайвокер, ты Палпатин!
- Такова темная сторона Силы, - зловеще просипел Льюис. – Скоро ты будешь называть меня Повелитель…
- Сик семпер тирранис, - назидательно провозгласила Делла и заработала смачный шлепок по заднице. Ибо нехуй пиздить чужие цитаты.
Украшенная наконец-то елка таинственно мерцала золотистыми огнями. Горели свечи, снежными сугробами белел дождик, шары медленно наливались цветами: из красного в синий, из серебряного в золотой.
Льюис и Делла валялись на диване в обнимку, любуясь на творение рук своих.
- Так что ты хочешь знать о моей семье?
В глазах у Деллы отражались золотые отблески свечей.
- Честно? Без понятия. Все, что расскажешь. – Льюис намотал на палец локон, рыжий, словно кленовый лист. – У тебя же есть семейные фото?
- У меня вообще какие-нибудь фото есть? – вопросом на вопрос ответила Делла. Льюис захлопнул рот. Только сейчас он сообразил, что вообще не видел у Деллы фотографий. Никаких. Не было снимков с выпускного, не было детских фоток в обнимку с родителями, не было «мы на пикнике», «мы с левыми чуваками», «мы и самая большая тыква урожая хренадцатого года». Ноль. Зеро.
На стене в гостиной висели хопперовские амбары Кобба, а в спальне – его же акварели, бледные, холодные и прозрачные. Льюис подозревал, что акварели – оригиналы.
Он попытался осмыслить эту старую-новую информацию. Это же что-то означает, правильно? Что-то такое… важное. Или нет.
- Ой, вот только не делай такое лицо! – пихнула его в бок Делла. – Несколько штук есть. Акцио, колдографии!
Из коробки на верхней полке вылетела папка, подплыла к владелице, зависла, словно в раздумиях, и переместилась к Льюису. Он нерешительно потянул тканевые завязки. В папке обнаружились четыре фотографии. На одной рыжая девочка лет пяти чинно сидела на руках у молодой темноволосой женщины. Они неподвижно смотрели в объектив камеры, и единственным движением на колдографии были стремительные взмахи ресниц. На второй – снова девочка, теперь с невысоким сухощавым мужчиной. Рыжие волосы у обоих, веснушки и совершенно одинаковая улыбка. Над мужчиной парит крохотная яхта, привязанная за веревочку, как воздушный шар, и девочка, хохоча, запрокидывает голову. Третья – мужчина, один, улыбается, насмешливо изогнув бровь. Ветер треплет вьющиеся рыжие волосы, парусом надувает белую рубашку. И четвертая - женщина: темные волосы, сколотые в гладкую аккуратную прическу, серьезное лицо, плотно сжатые полные губы. Рядом с ней рыжая девочка лет десяти и мальчик – щекастый, с пухлыми круглыми коленками. Старательно моргают в камеру.