Лисёнок для депутата (СИ) - Морейно Аля. Страница 32

Глава 17

Олеся

Ненавижу американские горки. Но именно на них больше всего похожа моя жизнь: потрясающие головокружительные взлёты сменяются неожиданными падениями с огромной высоты. Но если на аттракционе можно быть уверенной, что внизу будет безболезненное приземление, то в моей реальности в конце обрыва — лишь твёрдая земля, встречаясь с которой, необратимо разбиваю душу и сердце всмятку.

Сколько бы я ни храбрилась и ни говорила, что и с этим поворотом судьбы я справлюсь, ничего не получается! Если на работе как-то удаётся переключиться и думать о коржах и креме, то стоит уложить Иришку спать и остаться наедине с собой, как меня прорывает. Будто кто-то открывает кран, и из меня непроизвольно хлещет фонтан из слёз.

Наверное, если бы ещё дочке не поменяли свидетельство о рождении, было бы не так больно. Но теперь внутри происходит Ледовое побоище. Воины колют и режут друг друга, а заодно кромсают мои душу, сердце, лёгкие…

Мне невыносимо больно. Говорят, время лечит и затягивает любые раны. Забиться бы поглубже под кровать, отключиться и проснуться, когда уже отболит…

Тоскую по Вите безумно. И ненавижу его за лицемерие, подлость и предательство. Но больше всего — за тот анализ ДНК, который он потом подделал для суда так, как ему было выгодно. Сказал бы прямо: хочу знать, я ли отец. В таком случае было бы не так обидно, а он ведь обставил это привязанностью к Иришке!

Замкнувшись на тортах и своих страданиях по несбывшейся мечте, перестаю заглядывать в интернет. Даже на время забрасываю свою группу в соцсети, где регулярно давала советы домохозяйкам…

В реальность меня возвращает Вера, которая продолжает страдать по Мансуру и мониторит его аккаунты в соцсетях и Инстаграме. А заодно и новости местные почитывает — вдруг опубликуют сообщение о его свадьбе. Глупая… Она уверена, что пока он не женат, у неё остаётся надежда…

В один из дней, так похожих теперь один на другой, подруга огорошивает меня требованием почитать статью, на которую она прислала мне ссылку. И я… словно попадаю в другую реальность, ещё более мерзкую и грязную, чем та, в которой живу без Вити. Статья взрывает во мне атомную бомбу с эмоциями.

Мои слёзы и ежевечерние страдания оказываются ерундой по сравнению с тем, что творится со мной теперь. Вулкан беснуется, потоки раскалённой лавы вырываются наружу. Душа горит, заживо сжигая меня дотла…

Первая реакция — позвонить бывшему мужу и высказать всё, что я о нём думаю. Но из остатков здравого смысла формируется напоминание об угрозах, которыми щедро приправили наше расставание. Решаюсь поговорить с Олегом — кажется, запрета на общение с ним не было. А даже если был, то он — последний человек в венценосной цепочке, и ему звонить куда безопаснее, чем самим царственным особам.

Торопливо набираю по памяти номер, нервно дёргаю пальцами, несколько раз ошибаюсь и начинаю набирать цифры сначала. Мысленно готовлюсь к тому, что Олег не возьмёт трубку, но он всё же отвечает.

— Олеся, ну что мы можем сделать? — выслушав моё эмоциональное вступление, говорит совершенно спокойно. — Журналисты в нашей стране независимые. Никто не может приказать им, что писать, а что — табу.

— Как вы не понимаете, что они меня оклеветали! В этой статье написана неправда!

— Если ты считаешь, что это клевета, ты всегда можешь подать в суд и попробовать стрясти с них публичные извинения и компенсацию морального ущерба. Только как ты будешь доказывать, что права именно ты, а не они? Где гарантия, что Виктор Борисович захочет давать суду какие-то показания и вообще макаться в судебное разбирательство? Он же депутат, публичная личность! Ты должна понимать, что история с тобой для него отошла в прошлое, этот проект сыграл своё и теперь закрыт. Сомневаюсь, что кто-то из их семьи выступит на твоей стороне, уж прости за прямоту.

— Но что же мне делать? От этих статей страдают мои нервы и профессиональная репутация!

— У меня нет ответа на твой вопрос. Затаись на время. Самым разумным решением было бы переехать в другой город, где тебя никто не знает.

Кладу трубку с тяжёлым сердцем. И почему я вдруг решила, что Олег станет мне помогать? Он же всего лишь шестёрка и делает исключительно то, что приказывает ему босс…

Меня распирает от обиды, горечи и чувства чудовищной несправедливости. Чтобы как-то успокоиться, уговариваю себя, что журналисты помусолили эту тему и быстро переключатся на другую. Жизнь не стоит на месте, а Виктора в стране нет. Значит, новостей о нём в ближайшее время не будет, и интерес потухнет.

И действительно, новые статьи больше не появляются. Папарацци оставляют меня в покое. Но, как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Как-то с утра возле кондитерской появляется группа немолодых женщин с самодельными плакатами, на которых написаны нелицеприятные фразы в мой адрес. Судя по одежде, достаток у них ниже среднего, лица злые, будто я лично их чем-то обидела.

Возможно, если бы они стояли молча, я бы даже не обратила внимание. Но они начинают выкрикивать разные обидные вещи, из которых слово «дрянь» — почти комплимент.

— Фан-клуб твоего бывшего подтянулся, — глубокомысленно замечает Вера. — Делать им нечего. Лучше бы с внуками лишний раз погуляли или поиграли.

— А от меня они чего хотят?

— Ну как же? Оскорбились за своего любимца, что ты предала его, бросила в беде, такая-сякая. Хотят, чтобы ты прониклась тем, какая ты падшая и непутёвая женщина. Выпускают пар, назначив тебя козлом, то есть козой отпущения.

Своим поведением собравшиеся привлекают внимание прохожих, толпа постепенно увеличивается, обрастая другими женщинами и несколькими мужчинами. Они мешают входить и выходить посетителям нашего кафе, я вся на нервах, работа валится из рук, ничего не получается.

— Леся, иди поиграй с Иришкой, я за тебя доделаю, — подруга выпроваживает меня из кухни, окна которой выходят как раз на толпу.

Длится этот беспредел несколько часов, пока к кафе не подъезжает Римма. Она только с виду милая и добродушная пышечка. На самом деле она — генерал в юбке. Хозяйке хватает пары минут, чтобы разогнать стихийный митинг и пригрозить полицией. Дышать становится немного легче. Всё-таки приятно знать, что есть в этом мире хоть кто-то, готовый встать на мою защиту. Настроение заметно улучшается. Я даже возвращаюсь к работе и до конца дня творю свои шедевры без косяков.

Очень хочется верить, что на этом чёрная полоса закончится. Но когда наутро прихожу в кондитерскую, то понимаю, что всё только начинается…

Двери, особенно ручка, витрина, крыльцо — всё измазано испражнениями. Человеческими или собачьими — понять тяжело. Запах стоит ужасный, даже несмотря на то, что ветер подхватывает его и рассеивает по округе. Римма в ступоре. За годы нашего знакомства я впервые вижу её в таком состоянии. Она растерянно стоит перед входом и не решается ступить на крыльцо. Ничего не говорит мне, но все её эмоции красноречиво отражаются на лице.

В первый момент увиденное вызывает шок, сменяющийся отвращением и желанием бежать поскорее и подальше. Но ведь кто-то должен, подавив брезгливость, открыть перепачканную зловонную дверь, войти внутрь и предпринять какие-то меры для ликвидации катастрофы? А поскольку связать вчерашний стихийный митинг с этой мерзостью не составляет никакого труда, то именно на мне лежит ответственность за этот кошмар.

Лезу в сумочку, достаю оттуда резиновые перчатки, которые ношу в походной аптечке на тот случай, если придётся на улице обрабатывать рану моей принцессе с пропеллером в одном месте. Отложив свои прямые обязанности, несколько часов подряд драю с хлоркой все изгаженные в буквальном смысле поверхности. Смрад в воздухе стоит невыносимый. Лучшей антирекламы нашей кондитерской и придумать сложно!

Низость и подлость тех, кто это задумал и воплотил, трудно переоценить. Каким же должно быть больное воображение этих людей! Они точно не в себе. Ну разве станет человек в здравом уме творить такое? Тем более что кондитерская принадлежит не мне, я в ней всего лишь наёмный работник.