Лисёнок для депутата (СИ) - Морейно Аля. Страница 41

— Виктор, где ты был? Я тебя обыскался. На телефон не отвечаешь, дома не ночевал. Ты… опять спутался с этой своей… рыжей?

Почти в точку. Видит меня насквозь. Интересно, мысли тоже читает? Перемещение отслеживает? Автоматическое определение геолокации я заблокировал, как только приехал домой из аэропорта. Но не удивлюсь, если окажется, что в моём смартфоне встроена ещё какая-то дрянь, которая позволяет папе следить за мной, как орнитологи — за подопытными птицами.

Интересно, он в курсе того, где я был и что делал, а спрашивает для проформы? Или и правда меня потерял?

— Поговорить надо, — игнорирую его вопрос.

Устраиваюсь на удобном диванчике. Кажется, я был тут совсем недавно, и мы с папой выбирали клинику. Он казался мне тогда таким родным и близким, самым надёжным человеком на свете. Думал, что бы ни случилось, у меня в его лице всегда есть мощная поддержка и защита.

Да уж… Поддержал и защитил.

Отец устраивается рядом и смотрит вопросительно. Уже знает, о чём пойдёт разговор? А я никак не могу решить, с чего начать — с его заказа Штейнбергу, который кажется мне теперь сущей ерундой по сравнению с общим ужасом срежиссированного им спектакля? Или с того, что волнует куда больше, потому что раздавило меня бетонной плитой?

— Скажи, папа, ты в своём стремлении удержать меня в депутатском кресле совсем берегов не видишь?

— Послушай, я в курсе, что Миша перестарался. Но ситуация вышла из-под контроля!

Значит, всё-таки в курсе моих передвижений?

— Всё должно было ограничиться одной демонстрацией. Бабы должны были покричать, привлечь к себе внимание и разойтись. Ничего бы твоей девке не сделали!

— Ничего? То есть ты считаешь, что такое публичное унижение — это «ничего»?

— Виктор, давай начистоту. Унизить можно того, кто стоит высоко. А эту твою унижать некуда. Тебе не хуже меня известно, на какой помойке ты её подобрал. Так что она счастлива должна быть и благодарна. И безропотно терпеть издержки нашего дела. За которые она, между прочим, получила неплохую сумму.

— С какой бы помойки я её ни подобрал, это не твоё дело. Она — живой человек. И заметь, в отличие от тебя, ну и от меня, конечно, она многого добилась, поднялась с нуля, с самого низа. Сама! А где бы ты был без денег твоего отца? Где был бы я без тебя? Так какое право ты имеешь так о ней отзываться?

Говорю грубо, откровенно атакую. Отец не спорит. Выжидает, что я выдам ему дальше, и просчитывает свою стратегию. Манипулятор чёртов!

— Что тебе было непонятно в моих просьбах оградить её от всего этого?

— Ты просил оградить её от журналистов — я передал Мише твои пожелания. И потом, бабки взбесились сами по себе. Стоило их один раз подтолкнуть, и они как с цепи сорвались. Кто же знал, что они на пустом месте так заведутся?

— А успокоить их твой знаток человеческой психологии не пробовал?

— Не, это испортило бы весь эффект.

— Да какой к чёрту эффект? Папа, нельзя так обращаться с живыми людьми! Даже если они стоят на ступень ниже по социальному статусу.

— На целый пролёт ниже, ты хотел сказать?

— Да какая разница — ступень, пролёт. Люди — не куклы! Ты не имеешь права использовать их в своих грязных целях!

— Почему это грязных? Я, между прочим, о твоём благополучии забочусь. Вернёшься ты через месяц из клиники, а местечко твоё будет ждать тебя тёпленьким. Будто и не отлучался никуда. Ты, кстати, продолжать лечение собираешься?

— Значит, так, мандат я сдаю. Это не обсуждается. Официальная причина: состояние здоровья.

— Да ты что! Да какое состояние? В инвалидном кресле приезжают и сидят на заседаниях! А ты уже ходишь. И перспективы очень оптимистичные, врач уверяет, что ты и от костылей со временем избавишься.

— Отец, я сказал: не обсуждается, — стараюсь говорить спокойно, без эмоций, но как можно твёрже.

— Это она тебя накрутила?

— Нет, это моё обдуманное решение. Мне с самого начала не хотелось в это ввязываться. Но я сделал это ради тебя и нашего бизнеса. А теперь… Слишком многое изменилось. Если кратко, то мотивации больше нет.

— Хочешь сказать, что ты выходишь из бизнеса и готов от него отказаться? Подумай хорошо. Я немолод. Скоро всё это может стать твоим.

— Если ради того, чтобы ты наконец-то увидел во мне человека, имеющего право на собственное мнение, собственные желания и решения, а не куклу-марионетку, мне придётся уйти от тебя голым и босым, то я это сделаю. Без капли сожаления! А ты останешься, как Кощей Бессмертный, над златом чахнуть.

Я понял, что поступлю именно так, ещё когда вышел от Риммы. А общение с Олесей только укрепило меня в этой уверенности.

— Сын, не кипятись. Сейчас тобой руководит не здравый смысл, а эмоции. Остынь — и мы поговорим об этом снова. Хочешь, я уже сейчас переоформлю компанию на тебя?

— И что от этого изменится? Ты перестанешь вмешиваться в мою жизнь и топтаться по ней грязной обувью? Ты понимаешь, что заигрался? Ты своими аферами жизнь мне испортил!

— Что ты несёшь? Я для тебя разве что наизнанку не вывернулся.

— А не надо выворачиваться! Вот, посмотри, — тычу ему в руки результаты теста ДНК.

— Что это?

— Смотри и читай!

Он пробегает по листу глазами, задерживается на последних строчках.

— Надо же! Серьёзно? Твоя дочь? А ты сам-то знал?

— Догадывался. Потому и тест сделал. Давно, ещё до операции.

Отец молчит. Не понимаю, то ли эта информация его огорошила, то ли думает, какую бы гадость мне выдать.

— А теперь ты мне скажи: ты знал об этом? — задаю вопрос, который не даёт мне покоя.

Мотает отрицательно головой. Только могу ли я ему верить? Чего стоят его слова?

— А что за тест вы предъявляли в суде, когда оспаривали моё отцовство?

— Что? В каком ещё суде?

— Папа, я всё знаю. Я был у Олеси, видел решение суда. И там чётко написано, что мой представитель — твой распрекрасный Марк — предъявил суду результаты теста ДНК, по которому я — не отец Иришки.

Молчит. И что-то в его взгляде мне совсем не нравится.

— Сын, я по-прежнему не понимаю, о чём ты говоришь.

— Папа, ты меня всегда учил: умей отвечать за свои поступки. Сейчас я хочу сказать тебе то же самое. Я спрашиваю: какого чёрта ты за моей спиной лишил мою родную дочь отца, подделав результаты теста? Какого чёрта твоя шестёрка Олег отправил мне в день операции сообщение о том, что моя жена меня бросает? И как посмел ты залезть в мой телефон и отправить гадкое сообщение ей? Не забыв удалить его, чтобы я ни о чём не догадался. Какого, я спрашиваю, чёрта ты полез своими грязными башмаками в мою жизнь?

— Стоп! — рявкает. — Ты забываешься!

Папа весь красный. Расслабляет галстук, расстёгивает верхнюю пуговицу. Панцирь трещит по швам? Вспоминаю, что у отца больное сердце, и ему нельзя волноваться. Но процесс запущен.

— Что ты несёшь? Я ни черта не понимаю! Внятно мне объясни. Мать сказала, что твоя девка бросила тебя, потому что ей захотелось здорового, а с больным возиться надоело. Это единственное, что я знаю о причине того, почему она ушла. И, разумеется, я никаких сообщений ей не слал. Как ты вообще это себе представляешь?

— Ты отличный актёр, папа. Но кроме тебя, эту аферу с судом и сообщениями никто организовать и провернуть не мог.

— Не скрою, я вздохнул с облегчением, когда узнал, что она бросила тебя. Но я к этому не причастен. Если бы я решил от неё избавиться, я бы действовал совершенно иначе.

Он озвучивает свои больные фантазии. А я прикрываю лицо руками, понимая, что для него не существует вообще никаких границ и запретов… Цежу сквозь стиснутые зубы:

— Как же я тебя ненавижу!

Отец кажется искренним. Но он — прекрасный актёр, и я больше ему не поверю.

Уже уходя, задаю последний вопрос, который тоже не даёт мне покоя:

— Я просил тебя организовать алименты моей дочери. И ты сказал, что всё сделал. Но только Олеся об этом почему-то ничего не знает. Хотя за два месяца хоть раз уже должна была получить деньги! Как так вышло?