Крестовый поход (СИ) - Куницына Лариса. Страница 111

Чучело было небольшим, с голубя, какое-то невзрачное и совершенно неуместное здесь. Кирилл с детства не любил чучел. Ему нравилось ходить в зоопарки, но он не любил музеи, где стояли застывшие в неестественных позах останки живых существ.

И теперь он невольно испытал жалось к этому чучелу, которое вечно сидело в тишине и духоте на жёрдочке. Он протянул к нему руку, и в следующий момент что-то случилось. Лишь тренированная реакция позволила ему вовремя отскочить и избежать серьёзных повреждений, потому что чучело вдруг встрепенулось и мгновенно выпустило в стороны длинные стальные лезвия, похожие на перья. Крылья, хвост и даже хохолок на голове превратились в смертоносные веера из острейших ножей. И маленький голубок предстал перед ним в виде жуткой птицы, вполне достойной быть спутницей какого-нибудь кровавого бога на планете, раздираемой войнами.

Птица открыла глаза, и они оказались белыми, словно молоко. Из открытого клюва высунулся раздвоенный язык, с которого свисала желтоватая капля.

— Так вот ты какой, Гамаюн-птица вещая… — пробормотал он, разглядев, что лапы у птицы снабжены длиннющими загнутыми стальными когтями. — И откуда ты тут взялся, странник? Ты ведь не Гамаюн, верно? Ты из совсем другого мира…

Он смотрел на грозное, но, в общем-то, сравнительно небольшое и очень одинокое создание, запертое глубоко под землёй. Может, ещё не схлынувшие воспоминания о доме, о детстве, о неудавшейся пока попытке вернуться домой, пробудили в его душе, скорее, сочувствие, чем страх. Кирилл почувствовал сострадание к этому маленькому существу, которое только и может, что выдвигать из крылышек лезвия и грозить повисшей на язычке каплей яда.

— Ты совсем один, верно? — проговорил он негромко. — Совсем один, как и я. Заблудились мы с тобой, птичка, в этом огромном и страшном мире, и не знаем, как вернуться домой, к своим мамам. Тебе, наверно, ещё хуже, чем мне. Я-то хоть брожу по этой Галактике, затерянный, но свободный, а ты сидишь тут совсем один, верно, думаешь о своём доме, о своих друзьях и родных…

Птица замерла, наклонив головку, и белым пустым глазом всматривалась в него, словно, прислушиваясь к его мыслям. Даже крылышки она чуть сложила, и торчащие из них лезвия стали короче. А потом и вовсе убрались. Птичка взмахнула крылышками, слетела с жёрдочки и устремилась к нему. Кирилл отступил и на всякий случай прикрылся рукой, но птица тут же уселась на эту руку и аккуратно обхватила его запястье железными когтями, как браслетом. Наклонив голову, она смотрела ему в лицо, и ему даже показалось, что взгляд её был очень грустным.

— Пташка ты бедная, — прошептал он. — Знать бы, откуда ты, я б отвёз тебя домой. А, пожалуй, отвезу. А что? Договорюсь с княгиней, обменяю тебя на павлина. Он за Жар-Птицу им сойдёт. Или ещё на какую живность. И отвезу.

Позабыв о лезвиях, он осторожно пальцем погладил хохолок на головке, и тот оказался мягким, как пух.

За этим и застал его старик, отворивший дверь. Он изумлённо застыл на пороге, а птичка вспорхнула с руки Кирилла, вернулась на жёрдочку, злобно распустила свои острые перья, вытянув шейку в сторону волхва, а потом обиженно развернулась к нему хвостом.

— Откуда он у вас? — спросил Кирилл старика, поражённо смотрящего на птицу. — Он с какой планеты?

— Гамаюн? — спросил старик. — Гамаюн сам прилетел, сел на ёлку и упал.

Его откровенность, вызванная удивлением, быстро иссякла. Подозрительно взглянув на Кирилла, он спросил:

— А тебе что с того?

— Плохо ему у вас, дедушка, — вздохнул он. — Темно, одиноко. Он домой хочет.

— Это он тебе сказал?

— Сам вижу. Где ваше испытание-то? Если всё, то пойдём, что ль на воздух, пока не задохнулись.

Они вышли наверх. Появление Кирилла живым почему-то очень удивило княгиню, её спутников и стоявшего рядом старика Ставра.

— Отрок сей прошёл испытание, — торжественно провозгласил Савва.

— Не тронул его Гамаюн? — настороженно спросил Боян.

— Когда я вошёл, Гамаюн сидел у него на руке, а он гладил его. И о чём-то с ним говорил.

— Ну? — с торжествующим видом спросил Ясноок. — Ни один раймонит отсюда живым не вышел, да и не раймонит тоже. Всех ваш железный индюк в фарш смолол, а этот с ним договорился. Значит, не врёт! Посылаю гонца к землянам!

— Нет! — взвилась княгиня. — Никаких гонцов! Коня ему дадим, пусть сам добирается!

— Не добраться ему! — возразил Ставр, вдруг подобревший к Кириллу. — Изранен зело и ослаб. Дозволь ему, княгинюшка, на три дня в городе остаться, мы его приютим.

— Только три дня! — отрезала она и развернула коня.

Кирилл покосился на ветхую хижину и вспомнил, в какие казематы ведёт эта покосившаяся дверь.

— А можно мне где-нибудь в городе, а? Может, Матрёна меня на постой пустит?

— Можно, — кивнул Ясноок, опережая возражения Бояна. Тот бросил на деверя хмурый взгляд, но поперёк говорить не стал.

Всадники рысью уехали, а Кирилл попрощался со стариками и в сопровождении стражников отправился обратно через заповедный лес, вдыхая знакомые с детства ароматы. На душе его было легко и светло. Попутно он думал, как побыстрее, да повернее вызволить из неволи Гамаюна.

За воротами ждали горожане, которые очень обрадовались, завидев его. Из толпы тут же выскочил какой-то парень и принялся обнимать его, как родного. Лишь по голосу он узнал одного из своих ночных спасителей Третьяка.

— Идём, парень… — тараторил тот, словно боялся, что Кирилла пригласит к себе кто-то другой. — Вот Матрёна-то обрадуется! Пирогов напечёт. Ты пироги с капустой любишь? А кисель вишнёвый? У нас вишня в этот год уродилась.

И счастливый Кирилл пошёл с ним, чувствуя добрые взгляды сварожичей и дружеские похлопывания по плечам и спине. Смерть снова отступила, дав ему очередной шанс вернуться домой. И теперь он должен, обязан был добром отплатить за это одинокому Гамаюну, томящемуся в темнице.

Тем временем небольшой отряд Степных волков въехал в узкое ущелье у подножья Северных гор. Они знали эти места и им не пришлось пробираться сквозь буреломы и огибать болота. Неширокая, но надёжная тропа провела их через лес к самому убежищу Ордена Святого Раймона Аквитанского. Среди них был и Анджей Адамович, который задумчиво поглядывал на своих спутников.

На душе у него было неспокойно. Ещё вчера Клык и его соплеменники были к нему очень расположены. Они шутили, смеялись, делились едой и угощали его густым хмельным напитком, который, как они говорили, забрали из ограбленного посада где-то на западе. Но ночью что-то изменилось. Настороженные взгляды сразу выдали изменение их отношения. А вскоре он заметил, что они сторонятся и, вроде как даже побаиваются его. Завеса над этой тайной чуть приоткрылась, когда он увидел возле одной из подвод слегка покачивающегося Корноухого, который показывал на него пальцем и что-то возбуждённо нашёптывал своему собеседнику.

А перед самым отъездом посольства, как называл эту шайку степных головорезов Клык, он подозвал к себе гостя и, поглядывая на него из-под белёсых бровей, спросил:

— А ты, сказывают, мил человек, ведьмак?

— Что есть ведмак, ясновельможный пан? — вежливо осведомился Адамович.

— А то и есть, витязь прекрасный, что вроде как колдун. Да на колдуна ты не похож, а посему ты есть ведьмак. Ничего худого ваш род не творит, да и добра нам от вас ждать не приходится. Я бы, пожалуй, велел своим молодцам тебя зарубить, да поглубже закопать, только слишком хорошо знаю, что ведьмак и после смерти сил своих не теряет. А потому я очень рад, что ты уходишь.

Анджей лишь пожал плечами, но напоследок всё ж бросил острый взгляд на Короноухого, который поспешно скрылся из виду. Кто ж мог подумать, что россказни этого увальня о том, что бился он вчера не со своими дружками, а с десятком рассыпавшихся вокруг Адамовичей, здесь примут на веру. В другом месте сразу бы решили, что он сочиняет, чтоб оправдать вчерашний конфуз, но тут иной мир и ему поверили. Что ж, он уедет, а эта история превратиться в очередную сказку запутавшегося в собственных фантазиях народца.