Генерал без армии - Тамоников Александр. Страница 10

В доме Михаила Евграфовича Суркова остались несколько человек. Пересчитать их, к сожалению, не было возможности. Еще сколько-то полицаев ушли в соседнюю избу. На крыльце обрисовался силуэт часового. Он курил, выпуская колечки дыма.

– Действуем, товарищ старший лейтенант? – спросил Костромин. – Сколько еще ждать? Я могу обойти, подобраться к нему из-за угла.

– А дальше? – Шубин поморщился. – Ты знаешь, сколько их в деревне?

– Где-то семь-восемь. – Никита замялся.

– А у меня ощущение, что больше. Ты не выступай, Никита. Христос терпел и нам велел.

Часовой неторопливо спустился с крыльца, стал прохаживаться по двору, поддевал носком мелкие камешки, снова закурил.

– Он совсем не следит за своим здоровьем, – глухо прошептал Костромин. – Разве можно столько курить, да еще и на посту?

Глебу пришлось слегка двинуть его локтем.

Часовой продолжал бездарно тратить время, отведенное свыше на его жизнь. Это был рослый тип лет тридцати, безусый, в кепи, лихо заломленном на затылок.

Шубин потянулся к Никите и стал что-то шептать ему на ухо. Боец застыл, потом согласно закивал и пополз к дыре, зиявшей в задней стене сарая.

Полицаю надоело болтаться по двору. Он подтянул штаны, поправил ремень карабина, спадающий с плеча, и собрался убраться за угол. Но тихий, какой-то странный звук привлек его внимание. Этот тип застыл, повернул ухо по ветру. Звук ему не почудился. Кто-то тихо стонал. В этом не было ничего угрожающего, и все же полицай стряхнул с плеча карабин, начал вертеться.

Звук проистекал из сарая. Парень помялся, напряг мозговые извилины. Поступи он логично, извести товарищей, и разведчикам пришлось бы спешно делать ноги.

Но этот фрукт был не из тех. Плавно, переступая с пятки на носок, он двинулся к сараю, подошел к проему, в котором болталась дверь на одной петле, и снова задумался о том, правильно ли поступает. Нет, глупость победила. Полицай включил фонарь, переступил через порог, стал осматриваться, сделал шаг и глухо охнул. Рухнуло тело, началась возня. Никита заткнул ему рот и несколько раз врезал кулаком в лицо. Парень пару раз взбрыкнул и затих.

Шубин подполз к дыре, перебрался внутрь, стараясь ничего не касаться. Крыша держалась на соплях.

Никита сидел над распростертым телом и приводил в порядок дыхательную систему. Этот упырь все-таки схватил его за горло.

– Он живой? – уточнил Шубин.

– Обидно, товарищ старший лейтенант, – заявил подчиненный. – О здоровье разных подонков вы печетесь больше, чем о моем.

– Ладно, не умничай. Надежно вырубил?

– Нет, нужно вытаскивать его отсюда, пока не очнулся.

Да, с этим стоило поспешить. Кто-то мог увидеть, что часового нет, и озаботиться его отсутствием.

Глеб и Никита за шиворот извлекли этого типа из сарая. Он тяжело дышал, пребывал в отключке. Даже в темноте было видно, как под глазом у него разбухает синяк. Никита поднял кепку, упавшую с головы полицая, скомкал ее и засунул в открытый рот.

Полицай очнулся. Глаза его блуждали. Он начал дергаться, и Шубину пришлось ударить его в переносицу. Бедняга откинул голову и застыл. Разведчики затащили его за силосную башню и бросили у кирпичной стены.

– Тяжелый, черт, – отдувался, утирая пот, Костромин.

Когда язык в очередной раз пришел в себя, в горло ему уперлось острое лезвие. Сталь вдавилась в кожу, тонкой струйкой засочилась кровь.

Полицай напрягся, как-то сообразил, что шевелиться нежелательно. Над ним висели два безликих силуэта, и он догадывался, кто это такие.

– Сейчас кляп вынем, дружище, – сказал ему Глеб. – Ты же понимаешь, что будет, если заорешь? А оно тебе зачем? Сразу в расход, а так еще бабушка надвое сказала. Понимаешь мысль?

Полицай осторожно кивнул. Костромин выдернул кляп.

– Подождите, не убивайте, меня заставили, – пробормотал полицай.

Начало разговора было стандартным, самым обычным.

– Заткнись. Отвечай на вопросы. Зовут как?

– Николай Беляшов. – Здоровяк умирал от страха, мышцы его лица сковала судорога. – Послушайте, они сказали, что убьют мою жену и дочь, если я не пойду в услужение немцам.

– Заткнись, говорю, Беляш. А то зарежем прямо здесь и сейчас. Сколько ваших осталось в деревне? Честно отвечай, а то проверим и накажем, если соврешь.

– Девять нас, – выдавил из себя Николай.

– Ох, ни черта себе! – впечатлился Костромин. – Да ладно, товарищ командир. Нас никогда не пугали трудности.

– Ты тоже заткнись, Никита. Где рассредоточены ваши люди, Николай?

– Пятеро в этой избе, я шестой. Трое в соседней. Уже спят, наверное. Меня сменить обещали через два часа.

– Что с нашими людьми?

– Их убили. – Предатель снова задергался. – Это не я. Одного Мамон застрелил, другого – Сенька Белый. Тела в подпол сбросили. Мамон сказал, пусть там лежат, чтобы не воняли.

– Вот сука! – Никита не сдержался, двинул пленника в челюсть.

Тот дернул головой, клацнули зубы. Шубин добавил, выпуская пар, но все-таки сдержался. Челюсть предателя осталась на месте. Разведчикам пришлось подождать. Никита, чертыхаясь, достал фляжку, плеснул воды на лицо полицая.

– Просыпайся, Коляша. – Глеб похлопал его по лицу и спросил: – Кто партизан сдал?

– Это Леха Комарь. – Полицай закашлялся. – Он у них в отряде был, к нам переметнулся. Рыжий такой, рябой. Он тоже в избе, под присмотром пока. Мамон распорядился оружие у него отобрать. Потом, говорит, посмотрим.

– Что с партизанами сделали?

– Застрелили. Они в канаве, дальше на опушке.

– С семьей Суркова что?

– В той же канаве. – На глазах предателя заблестели слезы.

Можно подумать, он сильно переживал за гибель людей.

– Товарищ старший лейтенант, можно я его убью? – попросил Никита. – Ну, пожалуйста. Неужто жалко вам?

– Не убивайте, умоляю, – провыл изменник социалистической Родины.

– Вы оба мне уже надоели. – Шубин скрипнул зубами. – Немцы далеко, Николай? Мотоциклистов мы уже видели, среди них был офицер.

– В Горюнах немцы базируются. Это в трех верстах на северо-запад. Там каратели, два взвода СС, иногда облавы по лесам проводят, деревни жгут. Могут подъехать, но только утром. Так офицер сказал Мамону.

– Полицаи еще есть в округе?

– Не знаю. Наших было больше в Утином Броде, но часть уехали в Ольховку. Там стоят два взвода.

– Понятно. Можешь помолчать, Николай. Никита, дуй за парнями. Пусть подтягиваются, но чтобы не светились. Устроим этим тварям Варфоломеевскую ночь. Пришло время. А мы пока с Коляшей по душам поболтаем. Пусть этот гад искупает свою вину.

Десять минут пролетели как мимолетный сон. Полицаи из дома не выходили, уже спали, наверное.

Красноармейцы рассредоточились у сарая. У парней чесались руки, они изнывали от нетерпения.

– Глинский, Ситников, обойти участок и в соседний дом. Там трое. Надо избавиться от них, но без шума. Сами сообразите, как это сделать.

– Мы сообразим, товарищ старший лейтенант, – заявил Ситников, у которого от возбуждения раздувались ноздри. – Еще как сообразим. Вы, главное, не переживайте.

Он и Глинский отступили с занимаемых позиций, исчезли во мраке. Малинович и Ленька Пастухов наворачивали глушители «БраМит» на стволы «наганов». Эти устройства практически не поступали в войска, но Шубин знал, с кем договориться.

Он в очередной раз извлек кляп изо рта Николая, предварительно предупредил его о том, чем чреваты любые запрещенные действия. У полицая подгибались ноги, он трясся от страха. Пастухов и Малинович перебежали за телегу. Бердыш поднялся на крыльцо, прижался к косяку. Остальные прятались во мраке, приготовив автоматы.

Николай сделал несколько неуверенных шагов, поднялся на крыльцо. Героем он точно не был и спасать дружков за счет своей жизни не собирался. Полицай подошел к двери, отчаянно колебался, но все же решился, взялся за ручку. Бердыш схватил его за шиворот, воткнул в бок ствол пистолета. Николай понимал, что шансов у него не было. Разведчики держали его на мушке.