Генерал без армии - Тамоников Александр. Страница 9

Человек держал в руке зажженную свечу. Отблески пламени прыгали по серому лицу. Мужик в жилетке и ватных штанах отступил в темноту.

Завадский вошел внутрь, позвал Шемякина. Боец поднялся на крыльцо, тоже растворился в доме.

Донеслись радостные возгласы:

– Наконец-то! Да, мы от товарища Антонова.

Захлопнулась входная дверь.

– Слава богу! – Бердыш облегченно вздохнул. – Добрались, теперь не будем плутать в тумане.

Волосы прилипли к вспотевшему лбу Глеба, затруднилось дыхание. Что-то шло не так. Шубин напрягся.

«Зачем я отправил людей? Самому нужно было идти!»

В сарае что-то заскрипело, там заржала лошадь. Откуда она взялась в этой деревне? Здесь не должно быть никаких лошадей! Все, что не съели окруженцы, отняли бы немцы!

Никита Костромин встрепенулся, что-то буркнул на озадаченной ноте.

В доме продолжался разговор. Вспыхнула вторая свеча.

Внезапно кто-то объявился на углу, прижался к стене избушки, чего-то выжидал. Перебежал еще один, встал рядом, высунул голову.

В избе прогремел пистолетный выстрел, затем еще один. Пролаяла очередь из «ППШ». Автомат захлебнулся. Затрещали МП-40. Огонь велся одновременно из нескольких стволов.

Никита Костромин, лежащий рядом с командиром, ахнул и начал подниматься. Глеб схватил его за шкирку, прижал к земле.

Грудь Шубина сдавил стальной обруч. Значит, всем теперь суждено погибнуть, не выполнив задания?!

– Не стрелять, всем назад! – прошипел он.

На душе у него было мерзко, но иначе никак.

Деревня в один момент наполнилась шумом. Где были раньше все эти люди? Несколько человек выскочили из-за угла, бросились к крыльцу. Двое влетели в избу, остальные остались во дворе, рассредоточились. Пара бросились за телегу. С соседнего участка бежали еще какие-то типы, перекликались по-русски, обильно используя нецензурную лексику. На рукавах у них белели повязки. Полицаи!

В доме громко переговаривались люди, брань сыпалась как из рога изобилия:

– Зачем убили этих двоих? Живыми надо было брать! А если их всего двое?

– Мамон, не гневись, они нас раскусили, за оружие схватились, да только мы первыми начали.

Шубин скрипел зубами, отполз к кустарнику и выдавил из себя команду:

– Костромин, ты со мной! Остальные в лес, да не светиться. Глинский за старшего. Если будет пальба, не реагировать, выполнять задание.

Разведчики отползали к силосной башне. До леса от этой уродины было рукой подать.

Глеб нырнул в ближайшую канаву, длинную, извилистую, тянувшуюся вдоль опушки. Костромин прыгнул за ним, бросился ловить пилотку, слетевшую с головы. Они забрались на косогор, застыли. Перемещения разведчиков остались незамеченными.

Вокруг избы царила суета. Командовал там внушительный субъект в немецком френче и полевом кепи. Из-под кителя выпирал живот, и погоняло Мамон шло ему идеально.

– Осмотреть деревню! Здесь должен быть кто-то еще! Груздев, почему людей не выставил по периметру?! К стенке хочешь за безответственное отношение к службе?

Полицаев было никак не меньше дюжины. Они бегали как муравьи. Щелкал кнут, покрикивал возница. К задней стороне участка прибилась повозка, запряженная парой лошадей, с нее слетели еще несколько человек, стали разбегаться.

Зажглись фонари. Словно светлячки вились по воздуху.

Полицаи врывались на соседние участки, топтали грядки, хлопали двери. Кто-то бросил гранату, погремел взрыв. Все завопили, захлопали выстрелы. Несколько человек сорвались с места, побежали участвовать в боевых действиях.

Однако недоразумение разрешилось.

– Что-то шмыгнуло в сарае, подумал, что человек, а оказалось, кошка, – оправдывался полицай.

Но гранату он уже извел. От сарая осталась кучка битых досок.

– Вояки, кол вам в душу, ничего прилично сделать не можете! – разорялся Мамон.

Операцию по отлову чужаков фашистские прислужники действительно провели плохо. Они устроили засаду в доме, разместили по соседству дополнительные силы, а подступы к деревне оставили без присмотра.

Полицаи продолжали шарить по деревне. Несколько человек вторглись в сарай, стоявший позади двора, проломили заднюю стену и в панике выбежали оттуда, пока потолок не свалился им на головы. Другие в это время обшарили кустарник и направились к силосной башне.

– Эй, братва, давай без разрушений! – выкрикнул кто-то.

– Да на хрена нам эти старые развалюхи, Михей? – проворчал его приятель. – Взорвать эту чертову деревню и бульдозером разровнять! Немцы большевиков добьют и новые деревни нам построят, большие и красивые! А коли нет, так мы и сами это можем!

В башне полицаи не задержались, продырявили пулями зловонный силос, потянулись обратно. Двое спустились в канаву, но Шубина с Никитой там уже не было. Они ползли по дну ложбины, перебрались за груду камней. Это было предусмотрительно. Лезть в кусты полицаям не хотелось, наличие посторонних личностей они проверяли пулями.

Человек восемь вошли в лес.

Глеб затаил дыхание. Если парням не хватит выдержки и они все же решат поквитаться за товарищей, то на задании можно будет ставить крест.

Но сознательность победила, бойцы ломали себя через колено. В каких-то ситуациях нужно терпеть.

Полицаи вернулись на опушку, криками известили подельников о том, что в лесу никого нет, и побрели в деревню.

Шубин скорчился за камнем, провожал глазами удаляющиеся спины. Шумно дышал Костромин, с ненавистью таращился вслед полицаям.

– Стыдно, товарищ старший лейтенант. – Боец сжал кулаки. – Сидим тут как трусливые крысы, спрятались в норку.

– Не гунди! – огрызнулся Глеб. – Перетерпим. Будет на нашей улице праздник. Скоро уже.

Он обернулся. Лес за спиной сурово помалкивал. Кто-то привстал за деревом, высунул голову. Глеб тоже поднялся и махнул рукой. Назад, ждать! Боец померцал несколько мгновений и убрался.

Крики не смолкали, неслись со всех концов Утиного Брода.

Разведчики перебрались к силосной башне, затем рискнули доползти до сарая, затаились. В задней стене дощатой постройки зияла дыра. Удивительно, что крыша не обвалилась.

Трое мужиков слонялись по двору, курили, увлеченно беседовали. Из обрывков речи явствовало, что они не местные, прибыли из села Припятово, что на севере, базируются внутри котла, в деревне Грызлово, где-то западнее.

Глебу совершенно не хотелось внимать их трепу. Эти люди не были перегружены ценными сведениями.

На задней стороне участка снова кто-то шумел, мелькали головы за оградой.

– Мамон, их только двое было! – сказал полицай, слегка заикаясь. – Можем уезжать, нечего здесь больше делать!

– Самый умный, Сопля? – огрызнулся старший. – Здесь я решаю, уезжать или нет. Ваше дело – сопеть в тряпочку и сражаться за великую Россию без жидов и комиссаров!

Послышался треск двигателей, и через минуту во двор въехали два мотоцикла. Прибыли немцы, все в шлемах, в плотных непромокаемых плащах. В каждой коляске стоял МГ-34. Пулеметчики не поднимались, настороженно косили по сторонам.

С головного мотоцикла слез офицер с автоматом, заброшенным за спину. К нему подбежал Мамон, начал что-то быстро и угодливо говорить. Офицер плохо понимал по-русски, прервал тираду, приказал говорить медленнее и понятнее. Мамон понизил голос, стал четко проговаривать слова.

Глеб не понимал смыла их беседы, слишком далеко находился. Видимо, полицай докладывал обстановку. Офицер бросил что-то односложное, выражая недовольство. Мамон вытянулся по швам, сделал придурковатое лицо. Собеседников освещали фары ведомого мотоцикла.

Офицер уселся на прежнее место. Мотоциклы развернулись и покатили на запад.

Мамон расслабился, от души выругался. Головокружительный рост его карьеры явно откладывался. Он стал распинать своих подчиненных, полоскал их в хвост и гриву. Из его реплик следовало, что полиция останется в деревне по крайней мере до утра, пока сюда не прибудут немецкие солдаты.

Но держать тут такую толпу смысла не было. Полицаи выгоняли из сараев телеги, запряженные лошадьми. Две повозки, нагруженные вооруженными людьми, потянулись к выезду из деревни. Вскоре возгласы возниц и скрип колес растворились в лесу.