Чёрный алтарь (СИ) - Риз Лаванда. Страница 3

«Даже страшно называть это прошлым. Почему прошлое? Жуткая несправедливость! Значит, время, когда мы были счастливы, ушло и никогда не возвратиться?»

Мариэль нашла скрытую от посторонних глаз скамейку среди цветущих кустов белой сирени. Они присели с Рэдом в холодке, пёс тут же уткнулся мордой ей в ноги и уснул.

«Как странно, я ведь та же, разве что немного подросла. Тот же парк, деревья, беседки, а того, что было не вернуть. Почему, хорошее пролетает так быстро и незаметно, а плохие дни тянутся в два раза дольше?»

Уже нет их отца, биолога, Николса Брукса, а его любимый заповедник был, есть и будет. И повзрослевшая Мариэль сидит в парке со старым псом, пытаясь разобраться в смысле и закономерности этой жизни.

«Как мне рассортировать все эти мысли? Как прожить этот первый неимоверно тяжелый и длинный день, наступившей черной полосы? Так непросто упрятать все свои страхи и казаться сильной. Несмотря на все эти разговоры об оптимизме, уж очень нелегко верить в лучшее когда гложут сомнения»

Мариэль наклонила ветку и вдохнула сладкий аромат сирени. Сегодня в парке было мало людей, в рабочее время только старики и мамаши с детьми прогуливались в этот час, но не в этой части парка, где спряталась девушка «Дикарка» — сказал бы отец.

Такой она и осталась. Вот почему дикая природа заповедника так манила её и была созвучна с ней. Свобода и тишина, где можно побыть в одиночестве, не переживая за манеры своего поведения, не здороваясь из приличия на право и налево с многочисленными знакомыми. Но отец не позволял приезжать к нему, когда он был на работе. «Это дикие звери, Мариэль, это не зоопарк. Ты можешь сделать неверный шаг, и они нападут! Здесь волки!» — то ли в шутку, то ли в серьёз говорил отец, но это был аргумент, чтобы охладить пыл Мариэль помогать ему там. Волков она боялась с детства, из бабушкиных сказок волки выступали прямо таки монстрами и всякие там медведи и тигры были лапочками по сравнению с ними. Этими воспоминаниями Мариэль пыталась развеять своё дурное настроение. Она не позволяла даже в мыслях себе думать, что может случиться дальше, рисуя в воображении стену между матерью и её болезнью.

Обед давно уже прошел, когда Мариэль, наконец, вернулась домой. Она бы пришла и раньше, если бы не Рэд, который каждые сто метров ложился и отдыхал в холодке, обиженно поглядывая на свою юную хозяйку. При этом нагло игнорируя её просьбы идти за ней.

— Ты пришла?! Быть того не может! Так рано?! Где вы прятались на этот раз, мадмуазель? — со злостью, растягивая каждое слово, прорычал Карл, — За это будешь целую неделю готовить на всех ужин и мыть посуду!

— Конечно, кто же ещё кроме неё! — тут же вступился за сестру Джон. — Набросился! Не надо здесь разыгрывать из себя строгую няньку, Карл!

— Я старший! Стало быть, отвечаю за всех вас. Почему я должен переживать, где её величество носит? Это ещё мягко сказано, ты даже не представляешь, что я могу разыграть! — Карл стал рядом с Джоном, глядя на него сверху вниз. Разница между родными братьями была колоссальной! Даже не считая того, что Карл был старше Джона на семь лет, он был выше ростом, возвышаясь над ним квадратным шкафом, широкий подбородок выдавался далеко вперед, а выражение его черных глаз передавало всю тяжесть мрачного состояния его души.

— Ладно, остыньте, мне вовсе не сложно. Если ты хотел меня этим наказать, то у тебя не получилось, Карл. Осечка. Потренируйся ещё, но лучше не на мне, потому что мне уже не пять лет и я самостоятельно могу находиться там, где считаю нужным быть, — и Мариэль с легкостью побежала вверх по ступенькам.

Когда Джон заглянул к ней в комнату, он довольно ухмылялся:

— А ты учишься клеваться, цыплёнок, растешь! Пойдём ко мне, я покажу тебе, какие я сегодня получил журналы.

Надо сказать, что самой большой страстью Джона Брукса было изучение разных материалов о параллельных мирах, о космосе и пришельцах, о приведениях и оккультных науках. Он учился в технологическом колледже, но хотел стать уфологом, изучать загадочные явления всю свою жизнь. Поэтому Мариэль не удивилась этому приглашению.

В его комнате было много книг и журналов на подобные темы. Они стояли на полках, лежали на столе, передачи с исследованиями и фильмы об этих явлениях тоже были записаны на диски и находились у него под рукой, а также плакаты, амулеты и «прочая ерунда» как думала, про себя Мариэль.

— Знаешь, Джонни, я думаю это твоё своеродное убежище от реальности. У каждого это происходит по-своему, я ищу одиночества, ты веришь в эту чушь, а Люк вон собирает гоночный автомобиль из железяк.

— Это не чушь, а научно доказанный факт, я тебе уже рассказывал, показывал и читал. Что ещё нужно, чтобы убедить тебя? Ты самый близкий мне человек, поэтому просто обязана разделять мои взгляды!

— Это придумано, для того, чтобы будоражить фантазию таких людей, как ты. Какой же это доказанный факт? Свидетельства очевидцев? А в своём ли они уме? Не дуйся, Джонни, просто я не встречала ни одного пришельца, ни одного приведения и так далее, да и ты тоже, как ни старался. Где они? Пока не увижу собственными глазами — не поверю!

— А смелости хватило б? Ножки не подкосились бы? — с иронией усмехнулся брат, раздраженно поведя плечами.

— Может, и подкосились бы, у нас и в реальной жизни хватает страхов.

— Как бы ты ни старалась, ты меня не разубедишь. Мне плевать, что в нашей семье на эту тему не с кем поговорить. У меня хватает друзей и знакомых, кого это интересует, даже в интернете полно информации, я не остановлюсь. Всё, иди! Моя чаша терпения переполнена. Твоё неверие раздражает меня больше всего, малолетний скептик. Лучше приготовь на ужин что-нибудь эдакое, хоть в этом ты специалист.

Мариэль театрально фыркнула и вышла, нарочно не закрыв за собой дверь в его комнату, хотя знала как это его бесит.

Наконец этот день закончился, день тяжелых перемен, первый из них.

Иногда, чтобы стать по-настоящему счастливым, научиться радоваться жизни, ценить и беречь даже самую малую её частицу — надо выстрадать это счастье каждой клеточкой своей души. Многое потерять: то ли близких и любимых людей, то ли сильные чувства, то ли материальные ценности, теряя их в войнах, стихийных бедствиях, болезнях, в подлости людской. А то и вовсе вырваться за пределы такого привычного для нас времени и выносить своё счастье как дитя, в страданиях обрести его в другом …невиданном мире.

Эти дни походили один на другой, будто были написаны по одному сценарию с легкими незначительными отступлениями.

Утром Карл и Люк убегали на работу, Джейн на практику, Джон в колледж на лекции. Мариэль оставалась одна. Она автоматически делала всю домашнюю работу по дому и в саду. После обеда они встречались в больнице у мамы, кто не успевал, прибегал вечером. Но Мариэль всегда приходила днём, вечером ей приходилось посещать подготовительные курсы для поступления в университет. Ещё раньше она остановила свой выбор на медицине, но поступить туда было достаточно сложно, и обучение стоило немалых денег. А Карл и мама всё равно настояли, чтобы она не отчаивалась и подавала документы, что всё будет хорошо и она обязательно сможет получить выбранную специальность.

Алисе Брукс поначалу стало значительно легче после операции. Она проходила все назначенные процедуры, химиотерапию, Карл оплачивал какие- то дорогие препараты. У всех появилась надежда на её выздоровление. …Как вдруг, всего за несколько дней их мать стала угасать на глазах, слабеть, терять сознание. И в один пасмурный день, придя к ней в больницу, они застали лишь пустую больничную койку. Вышел доктор и удрученно покачал головой, проводив братьев в свой кабинет. Они долго там что-то выясняли, потом куда-то уходили и возвращались, пытаясь поговорить с Мариэль, но бесполезно. Джейн трясла её за плечи, заглядывала в её остекленевшие глаза, медсестра давала ей что-то нюхать, пить воду, мерила давление. А Мариэль как будто смотрела на них откуда-то сверху. Она видела себя со стороны, сидящую в кресле и их суету, но не могла пошевелиться и вымолвить хотя бы слово. Время остановилось для неё, всё остальное вращалось вокруг в жутком хаосе. Она лишь заторможено взирала на всё это в полном молчании, без каких-либо эмоций, пытаясь спрятаться от протянувшейся через её душу удушливой боли.