Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк. Страница 62

Когда Фридрих и Констанция спешились, торжественная процессия начала втягиваться в собор. Его Святейшество Папа Гонорий стоял на верхней ступеньке в центре. Справа от него выстроились кардиналы, слева дьяконы. Дальше на ступеньках располагались священнослужители рангом пониже.

Фридрих медленно всходил по лестнице, и все вокруг затаили дыхание. Все помнили историю с Барбароссой, а ведь это был его внук. Фридрих с почти театральным изяществом склонился перед Папой и вместо того, чтобы поцеловать одну расшитую золотом туфлю, поцеловал обе.

Пьетро улыбнулся. Он гадал, заметили ли другие в смирении Фридриха то, что видел Пьетро. Вероятно, нет. Мало кто знал императора так хорошо, как он. Это ироническое преувеличение, говорившее: я не придаю значения таким пустякам, даже этим вы не можете унизить меня. В итоге победа будет за мной, и в летописи моей жизни то, кто держал чье стремя и кто кому целовал ноги, не будет иметь никакого значения…

Гонорий любезно поднял Фридриха, обнял его и поцеловал в щеку. Фридрих передал Папе требуемую дань в золоте.

После этого вся процессия, в которой теперь перемешались приближенные короля и Папы, двинулась к часовне Санта-Мария в Туррибусе.

Опустившись на колени в первом ряду скамеек, Пьетро отчетливо слышал голос Фридриха:

– Я клянусь перед нашим Господом и Святой Девой всегда быть защитником Его Святейшества Папы и единственной, истинной, благословенной вечно Церкови Христовой каждый час и в счастье и в беде до конца моих дней.

Серьезно ли относился Фридрих к своей клятве? Пьетро не мог быть уверен. Голос Фридриха звучал абсолютно искренне. Но ведь Фридрих превосходный актер… Такой актер, подумал Пьетро, что порой убеждает сам себя…

Папа поднялся по ступеням к алтарю, дабы вознести молитву, Фридрих же остался внизу, чтобы быть принятым в братство Ордена Святого Петра. Первосвященники католической церкви считали, что император не может оставаться мирянином. Обладая такой властью над людьми, он должен, полагали они, хотя бы частично, посвящать эту власть прославлению Господа Бога. Поэтому Фридриху, как и его предшественникам, следовало принять помазание рук и между лопатками священным елеем и вступить в Орден в качестве светского брата. Даже и в этом крылось унижение. До Иннокентия императоров возводили в сан епископов, но Иннокентий понизил их статус, одновременно вознеся себя…

Каждый последующий шаг в церемонии коронации напоминал танец, великолепно отрепетированный и точный. Фридрих, вновь облачившийся в императорский наряд, прошел через серебряные ворота в собор Святого Петра, там его встретили песнопениями и молитвами кардиналы, потом он остановился перед гробницей Петра и был помазан перед статуей Святого Маврикия.

Далее следовала исповедь перед алтарем Святого Петра, и Папа Гонорий поцеловал Фридриха в щеку в знак мира. Приближенные расположились вокруг, как хорошо отлаженная актерская труппа. Папа вознес молитву.

Пьетро наблюдал за всем этим с удивлением и благоговением, заставляя себя помнить о том, насколько человечество умеет гипнотизировать себя представлениями и торжественными церемониями. Тем не менее это стоило запомнить – коронацию Фридриха Гогенштауфена в Риме…

Пахло фимиамом, кардиналы пели, Фридрих вышел вперед, в этом одеянии и всей своей осанкой он почти напоминал Бога. Он склонился перед Папой. На него возложили митру, корону…

Потом он принял из рук Гонория меч и трижды взмахнул им, демонстрируя тем самым, что он теперь защитник наместника Христа.

Только теперь – после долгого ожидания, после стольких лет, начиная с его детства и смерти отца, после двадцати трех долгих лет, с тех пор как в возрасте трех лет он стал коронованным императором, – он получил скипетр и державу.

Пьетро было интересно, что чувствует сейчас Фридрих, которому Папы так долго отказывали в его законном наследстве, сейчас, когда церковники чествуют его, когда гремит хор: “Фридриху, прославленному непобедимому императору римлян долгие годы и слава!”

Торжество? Нетерпение? Или, подобно самому Пьетро, пустоту свершения, которое пришло слишком поздно?

Потом короновали королеву. Во время последующего богослужения Фридрих отложил корону и мантию и выступал помощником Гонория, как иподьякон Всевышнего…

Когда они вышли из сумрака собора на солнечный свет, Фридрих подержал Папе стремя, потом прошел несколько шагов, ведя на поводу коня Папы, тем самым вновь выйдя за рамки требования церемониала.

Он не придает значения мелочам, подумал Пьетро, но когда дело дойдет до серьезного, он будет страшен…

Серьезные дела не заставили себя ждать. Первое, что сделал Фридрих, вступив в Апулию, – это издал указ, в котором объявил все пожалования, дарственные, все привилегии, все подтверждения титулов за последние тридцать лет со дня смерти Вильгельма Второго, последнего норманнского короля, утратившими силу. Все германские феодалы в Италии в одну ночь оказались нищими, большинство норманнских рыцарей постигла та же участь, как и многих итальянских, включая всех, кто получил свои владения от гвельфа Оттона.

Как, к примеру, графы Синискола. Или сир Пьетро ди Донати из Пти Мура, чье наследие подпало под этот роковой указ.

Фридрих не торопился. Он заставил даже своего друга Пьетро мучиться целых десять дней, прежде чем утвердил его наследником Исаака. Это наследство составило четыре миллиона таренов – оно уменьшилось до трех миллионов благодаря так называемому займу Пьетро короне. Так называемому, ибо Пьетро знал, что никогда не попросит Фридриха вернуть ему эти деньги. А Фридрих никогда не побеспокоится о такой чепухе, как возврат долга…

Пьетро сидел за длинным столом с письменными принадлежностями, подсчитывая земли, владения, замки, отходящие короне. Большинство этих владений Фридрих распорядился тут же вернуть при условии, что они могут быть в любое время отняты, если королевская власть того потребует.

Большинство феодалов подчинилось. Многие не подчинились. Например, граф Аджелло, брат того Дипольда Швейнспоунта, который владел Кайяццио и Аллиоре, граф Сора, менее крупные аристократы, которым принадлежали замки в Неаполе, Гаете, Аверсе, Фоджии. И самый страшный из всех – граф Мализе. И чуть менее страшные – граф Алессандро Синискола и его сыновья.

Используя силу баронов, которые, став свидетелями его коронации в Риме, исполнились благоговейного страха н подчинились ему, Фридрих крушил восставших одного за другим. А сиру Пьетро ди Донати он дал одно из самых важных поручений – взятие Хеллемарка и Роккабланки.

Пьетро не хотел осаждать Хеллемарк – во всяком случае сейчас. Роккабланка, конечно, иное дело. Но приказ императора был законом.

Когда Пьетро выехал туда, его сопровождали более тысячи рыцарей, несколько сотен простых воинов, а также пехота.

В первую очередь – Хеллемарк, в отношении которого у Пьетро в седельном мешке лежала подписанная Фридрихом бумага, отдававшая Хеллемарк ему и его наследникам в вечное владение.

Оценивая ситуацию, Пьетро ощущал беспокойство. Он не хотел использовать катапульты и баллисты. Мог ли он быть уверен, что один снаряд не попадет в…

Нет, придется прибегнуть к долгой серии ложных атак, использовать тараны. В этом искусство осады.

Он расставил своих людей вокруг замка и перерезал все пути бегства из него. Через месяц он с помощью голода может заставить Хеллемарк сдаться, но это будет означать, что голодать будет и Ио и ее ребенок.

Но я ненавижу этого ребенка, говорил он себе. Но это не помогало. Он не может так поступить. Это ребенок Ио – ее плоть, ее дыхание, ее душа. Дитя ее огня. Ее нежности. Конечно, этот ребенок проклят черной кровью Синискола. Наполовину зверь, но наполовину – ангел. Нет, не мог он. Он все еще оставался дураком – любящим дураком, который не мог воевать против женщины, которую любил, и против ее ребенка.

Три бессонные ночи провел он, обдумывая план действий. Потом он стал бросать свои войска вновь и вновь на штурм, производя много шума, а втайне его саперы рыли ход под стены, укрепляя подкоп промасленными бревнами. Весь проход под стенами заполнили фашинами, пропитанными маслом, и подожгли.