Охота на Лань. История одной одержимости (СИ) - Линдт Нина. Страница 43

Роженица вдруг напряглась и закричала, Джованна отдернула руку. Марко сидел позади нее, касаясь ее спины грудью.

– Подожди немного, схватка, – сказал он, и его дыхание обожгло ей щеку. Она вдруг поняла, что он практически обнимает ее, но для страха не было места в душе: слишком поражало зрелище.

– Мы должны успеть повернуть его до следующей схватки, – сказал он, когда роженица, сама еще ребенок, упала на колени сестре без сил.

– Я не могу! Не могу! – Джованну все пугало: и то, что она видела, и прикосновения Марко.

– Прошу вас! – старшая сестра рыдала навзрыд. – Она же умрет!

Чистые простыни чернели от крови. Джованна задыхалась от металлического запаха. Ее лоб мгновенно покрылся испариной, сознание чуть мутилось, но спокойный и ровный голос Марко держал ее на поверхности реальности. Его руки руководили ей, как куклой, а голос тихо и успокаивающе шептал:

– Ты можешь спасти две жизни, родная. Две маленькие жизни. Давай…

Джованна протянула руку к влагалищу роженицы, мягко, слушаясь Марко, просунула пальцы, а потом и кисть внутрь. Все там было скользким и горячим.

– Вот так, глубже… Нащупай голову. Теперь надави на плод, и протолкни его нижнюю часть внутрь. Смелее!

– О господи! Господи! – Джованна рыдала от страха и какого-то немыслимого напряжения сил. Она почти по локоть была в теле другого человека, и это было для нее потрясением. Еще больший шок она испытала, когда вытащила окровавленную мокрую руку в каких-то белесых хлопьях, и в этот момент из отверстия показалась головка ребенка.

Марко подставил ее руки, показал, как взять, как повернуть, и вдруг в одно мгновение на ладонях у нее оказалось маленькое тельце, вялое, безжизненное. Джованна испугалась, что он умер, но успела только воскликнуть жалостливо:

– Марко!

И тут ребенок дернулся и заплакал. А вместе с ним разрыдалась от счастья и облегчения Джованна.

– Марко! Марко! – всхлипывала она.

Он перерезал пуповину и повернулся к ней.

– Поздравляю тебя, родная! – она сквозь слезы улыбнулась ему так счастливо и ошалело, что он потерял сдержанность и поцеловал ее в лоб. А потом вернулся к роженице. Джованна обмыла ребенка с помощью старшей сестры.

– Это девочка, – радостно сообщила та матери. – Как вас зовут? – спросила она у Джованны.

– Д… – девушка словно подавилась и поправилась: – Франческа.

– Мы так назовем ее. Франческа.

Джованна устало передала ей ребенка: теперь она сильно дрожала от пережитого.

Марко отказался от платы и велел слуге найти экипаж, чтобы отвезти женщин домой. Он вышел, чтобы оплатить кучеру дорогу.

Джованна осталась прибирать. Она плакала то от счастья, то от шока, то от страха, все смешалось в голове и звенело, и она чувствовала, что не контролирует свои сумбурные чувства и неловкие движения. Марко вошел, улыбаясь, хотел обнять ее, и она сама этого хотела, но вдруг с силой оттолкнула его. И тут же об этом пожалела. Но было поздно. Улыбка сошла с его лица, он вышел из комнаты и с силой закрыл дверь.

Джованна мгновение стояла, застыв, пытаясь разобраться в себе, а потом медленно осела на пол и разрыдалась. Теперь он ее ненавидит. Что же она наделала? Ведь он нужен ей! Она не хочет с ним ссориться, но ей страшно. Дружба с ним необходима, но ужас делает ее пыткой.

– Что же мне делать, Валентин? Что же делать?

«Сестрица!» – эхом отозвалась в душе нежность.

Марко смотрел на огонь в очаге и качал головой, со стыдом вспоминая сцену.

Дурак! Какой же он дурак! Нужно было подождать, дать доверию укрепиться между ними, а он пошел напролом, так сильно на него подействовали первые роды в его самостоятельной практике. А теперь… Все потеряно…

– Ты рассержен? – ее голос прозвучал так неожиданно, что он вздрогнул, будто его ошпарили кипятком. Марко вскочил из кресла и обернулся: Джованна стояла совсем рядом, а он, погруженный в думы, даже не слышал, как она вошла!

– Боже мой, нет, Джованна. Я не рассержен. Просто устал. Ты меня боишься, будто я тебе причиняю боль одним своим существованием. Как будто я тебе незнаком. Ты ранишь меня этим. Разве забыла, что я друг твоим братьям, друг тебе? Разве не понимаешь, что больше никто не согласился бы на эти преступления и обманы, чтобы спасти тебя? Ты не в долгу передо мной, – торопливо поправил он себя, – ведь я сам пошел на это и сам захотел помочь твоим братьям вывезти тебя. Но разве я чем-то обидел тебя? Испугал?

– Нет.

– Почему же ты так со мной? Ты забыла меня? Я чужой тебе?

– Нет, – слезы полились по ее щекам. – Нет, – повторяла она, словно самой себе, не поднимая взгляда. – Нет… нет…

– Тогда посмотри на меня! Я тот же Марко, тот самый, что был другом тебе и твоей семье, я не изменился, Джованна. Во мне ты по-прежнему можешь найти друга, – он шагнул к ней навстречу.

– Ты мне муж теперь, – она отшатнулась назад.

– Так вот в чем дело… Ты боишься меня поэтому?

– Да.

– Не нужно, родная. Не бойся меня. Я твой друг. Ты нужна мне, я нужен тебе. Мы можем забыть о том, что дважды стояли в церкви у алтаря, но давай не забывать о годах, прожитых счастливо, о твоей семье. Все, чего я хочу для тебя – счастья. Я пытаюсь дать его тебе, как могу и насколько могу. Хочу стать тем, к кому ты обратишься, если тебе станет одиноко. Прошу, посмотри на меня. Ты веришь мне? Слышишь ли меня?

Ее ресницы медленно поднялись и блестящие от слез глаза посмотрели ему в душу. Мокрые губы дрогнули.

– Да! – прошептала она, наконец. – Видит Бог, Марко. Я никому не верю, кроме тебя.

Неловко коснувшись его рукава, она быстрым шагом вышла из комнаты.

Марко медленно опустился в кресло. Он вынужден был признать теперь перед самим собой, что все это время надеялся, что Джованна полюбит его. Теперь же он знал, что ей не быть его женой никогда. Он может лишь прожить с Джованной рядом всю жизнь, заменить ей братьев, как мечтал, иметь ее рядом, но не обладать ею. Его желание исполнилось, но таким коварным образом, что он продолжал страдать вблизи нее так же, как в разлуке, а то и сильнее.

И так потекла их жизнь. Марко работал, Джованна помогала ему дома с пациентами, по хозяйству. Она говорила с ним больше теперь, иногда даже смеялась и улыбалась, но так редко, что всякий раз это было удивительно. По ее просьбе он нашел преподавателя по фехтованию и иногда даже присоединялся к ним. Маэстро Вирде сначала наотрез отказался преподавать женщине, но Марко убедил его хотя бы посмотреть Джованну. После того, как он ее обезоружил три раза, маэстро презрительно бросил ей:

– Что же, госпожа, думаю, вы сами передумали учиться.

– Вовсе нет, – Джованна раскраснелась от боя, но выглядела спокойной. – Напротив, я вижу, что мне есть чему учиться.

– Мда… – маэстро прикусил седой ус, оценивающе поглядывая на девушку, – меч вы держите, слава Господу, не как иголку для вышивания. И способности у вас есть. Но, госпожа, я злословлю во время обучения. Боюсь, ваши милые ушки отсохнут от моих слов. А сдерживать себя я не привык.

– Если я выучу от вас пару ругательств, вряд ли мой муж будет против, – она посмотрела на Марко, и тот усмехнулся. Ему доставляло удовольствие смотреть на Джованну с мечом в руке. Оружие почему-то ей чертовски шло.

– По рукам, – уступил маэстро. – Надеюсь, вы скоро запросите свободы от моих занятий, и мы расстанемся к обоюдному удовольствию.

Но этого не произошло. Маэстро Вирде гонял Джованну, нещадно ругал, клеймил обидными словами, выбивал из нее галантность флорентийской школы.

– Дерешься, как девка базарная! – однажды услышал Марко, пока шел по коридору, и вспыхнул от ярости. Ускоряя шаг, он поспешил в залу, намереваясь выгнать маэстро взашей из их дома.

– Сами говорили, что во время драки не до соблюдений приличий, деретесь, как последний засранец, так и получите, что заслужили!

Марко вошел, готовый защищать ее, но увидел маэстро на полу.