Кто я для тебя? (СИ) - Белицкая Марго. Страница 41
— Скажи «ам», Лизхен.
Эржебет нахмурилась, на щеках расцвел нежно-розовый румянец.
— Что еще за странные иг…
Но Гилберт не дал ей договорить и, воспользовавшись моментом, вложил ягоду в ее приоткрытый рот. На мгновение кончики его пальцев коснулись губ Эржебет, и Гилберт невольно вздрогнул. Мягкие. Чуть влажные. Податливые… Он задержал руку возле них несколько дольше, чем следовало, и Эржебет заметила его реакцию. Несколько секунд она задумчиво смотрела на Гилберта, а затем, лукаво прищурившись, по-лисьи хитро улыбнулась.
— Вкусно. Хочу еще, — капризно протянул Эржебет. — Раз уж ты вызвался меня кормить, то не отлынивай.
Гилберт повиновался, двигаясь точно во сне, оторвал очередную виноградину. На сей раз Эржебет сама потянулась к его руке, захватила губами ягоду, а вместе с ней и кончик его пальца. Осторожно, словно исследуя, она коснулась языком подушечки пальца, более уверенно скользнул по ногтю. Лизнула. Шершавый язычок, будто кошачий.
Гилберту показалось, что по его руке разбегаются сотни искр, тело на краткий миг свело судорогой. Он попытался убрать руку, но Эржебет вдруг цепко схватила его за запястье, и в ее глазах Гилберт увидел озорной блеск.
«Не сбежишь, Гил, — как бы говорила она. — Думал, поймал меня, да? Думал, ты можешь заставлять меня изнывать от желания, а я тебя — нет? Наивный».
Эржебет слегка прикусила кончик его пальца, заставив Гилберта зашипеть сквозь стиснутые зубы. Затем немного отстранилась, скользнула языком по его ладони и принялась неспешно обрисовывать каждую линию, каждую царапинку, старые мозоли от меча. Словно рука Гилберта была для нее редчайшим плодом, которым нужно наслаждаться медленно, смакуя каждое мгновение. И все это время Эржебет не спускала глаз с лица Гилберта. Зеленые бездонные омуты, манящая таинственная глубина, далекие огоньки где-то на самом-самом дне…
Но вдруг все закончилось, Эржебет отпустила его руку, и Гилберт только сейчас осознал, что дышит прерывисто, тяжело, а ткань его халата топорщится, выдавая его возбуждение. Эржебет взглянула на Гилберта, торжествующе улыбнулась, затем улыбка превратилась в каверзную усмешку, и он понял, что это еще не конец задуманной ею пытки-наслаждения.
— Знаешь, этот сорт не совсем тот. Мне нравится более горьковатый привкус… А сладенькое у нас ты любишь, — медленно произнесла Эржебет, поглаживая гроздь винограда.
Ее голос звучал ниже, чем обычно: мягкое, грудное контральто, с едва уловимой хрипотцой и соблазнительными мурлыкающими нотками.
Эржебет оторвала виноградинку, зажав губами, приподнялась на кровати. Положила руки Гилберту на плечи и склонилась к нему, предлагая отведать угощение из ее уст. Он рванулся ей навстречу, раскусил сочную ягоду, впился в рот Эржебет. Они погрузились в приторный, дурманный поцелуй со вкусом винограда, с соком, стекающим по языку, с жаром, заполняющим все тело. Да, Эржебет была права, Гилберт любил сладкое. И самым сладким фруктом в мире были ее губы. Одной рукой Гилберт обвил ее талию, другую погрузил в мягкие волосы, притягивая ее ближе, углубляя поцелуй. Ладошка Эржебет скользнула по груди Гилберта, спустилась ниже, и вот кончики ее пальцев дотронулись до его возбужденной плоти сквозь ткань халата. Совсем легко, невесомо, но он живо откликнулся на это прикосновение, едва сдержав стон, сильнее стиснул талию Эржебет.
«Ведьма, что же ты со мной творишь?»
Эржебет тем временем оторвалась от его губ, обняла Гилберта, прижалась к его разгоряченному телу.
— Ты в курсе, что когда ты распаляешься, у тебя краснеют уши? — жарко шепнула она ему.
И оттолкнула Гилберта, заливисто рассмеявшись. Он озадаченно уставился на нее, абсолютно сбитый с толку, доведенный до самого края. Она раздразнила его и убежала.
Эржебет поднялась с кровати, повернувшись к Гилберту спиной, закуталась в одеяло, но оно немного сползло, обнажая острые лопатки, тонкую талию, упругие, округлые ягодицы. Эржебет тряхнула головой — волна медовых локонов, словно мантией, скрыла от Гилберта этот прекрасный вид.
— Ну что, мы сегодня поедем на Эльбу? Я хочу поплавать, — обернувшись, она улыбнулась манящей улыбкой. — Может нам даже удастся найти золото Нибелунгов, о котором ты столько рассказывал…
— Мы никуда не поедем, — глухо рыкнул Гилберт.
Он уже был на пределе, едва не дрожал от нетерпения. Поддавшись вперед и схватив Эржебет за запястье, Гилберт властно потянул ее к себе, и они вместе рухнули на алые простыни.
Эржебет приподнялась, посмотрела на Гилберта сверху вниз, насмешливо прищурилась.
— Что уже и час без этого обойтись не можешь? — пропела она. — Вот уж не думала, что ты так сильно меня хочешь.
Гилберт заставил ее замолчать поцелуем. Перекатился, вдавливая Эржебет в матрас, жадно кусая ее губы.
«Да, хочу, Лизхен. Я хочу тебя. Я люблю тебя. Будь моей, моей».
И вскоре уже она сладко стонала в его объятиях, выгибалась, впиваясь ногтями в его плечи. Он раз за разом доводил ее до исступления, заставлял просить, умолять, требовать новых ласк…
Когда все закончилось, Гилберт обнял Эржебет, крепко прижал к груди. Его охватила приятная усталость, удовольствие от удовлетворенного желания.
Но все равно его не покидало ощущение, что чего-то нахватает.
Эржебет сидела в кресле перед зеркалом и аккуратно расчесывала волосы. Она одела лишь темно-синий шелковый халат Гилберта, который был ей ужасно велик, волочился по полу, когда она ходила, а рукава пришлось несколько раз подогнуть.
— Хочешь, я куплю тебе кружевной пеньюар? — предложил несколько дней назад Гилберт и, весело прищурившись, добавил. — Полупрозрачный.
— Еще чего! — Эржебет фыркнула. — Чтобы я выглядела в нем, как одна из этих надушенных фрейлин? К тому же с тобой этот пеньюар и дня не продержится — обязательно порвешь.
В ответ Гилберт усмехнулся, как бы говоря «да, я такой», и узурпация его халата была узаконена официально. Странно, но Эржебет даже нравилось носить его одежду, было в этом что-то необъяснимо приятное. Да и сам Гилберт, судя по довольной улыбке, наслаждался, наблюдая, как она разгуливает в его халате. За прошедшую неделю Эржебет успела узнать много нового о его вкусах. Например, он любил смотреть, как она причесывается, и мешать ей.
Вот и сейчас Гилберт сидел на пуфике за спиной у Эржебет, играя прядью ее локонов, то накручивая на палец, то подкидывая.
— Хватит уже дурачиться, — проворчала Эржебет, хотя на самом деле ей были приятны его прикосновения.
За последние дни она узнала много нового и о своих вкусах.
— Почему ты отрастила волосы? — внезапно спросил Гилберт. — Ты ведь так долго носила их до плеч и собирала в хвостик.
— Который ты обзывал куцей метелкой, — хмыкнула Эржебет, отложив расческу на трюмо. — Неужели ты по нему скучаешь?
— Не скучаю. — Гилберт замялся на мгновение, подбирая слова. — Так лучше. Интереснее. С длинными волосами можно сделать много всего…
— Что ты там задумал? — Эржебет насторожено заглянула в зеркало, пытаясь определить, что делает непредсказуемый Гилберт.
— Не дергайся, — буркнул он. — Я сделаю тебе шикарную прическу.
Эржебет почувствовала, как он начал заплетать ей косу, неторопливо и осторожно перебирая ее мягкие кудри. Эржебет внимательно наблюдала за ним в зеркало: вот Гилберт сосредоточенно свел брови, вот торжествующе улыбнулся, вот сложил губы трубочкой и задумчиво уставился на что-то. Столько лиц. Было очень интересно следить за его подвижными чертами, такими живым, непрерывно изменяющимися.
— Готово! — гордо объявил Гилберт. — Прекрасная прическа от Великого.
Он перекинул Эржебет через плечо кривую косу, с торчащими во все стороны прядками.
— Что же здесь шикарного? — Эржебет не удержалась и хихикнула. — Руки у тебя не из того места растут, Великий.
Гилберт ничего не ответил, а через мгновение Эржебет ощутила, как его теплые пальцы скользнули по ее шее, которую теперь не скрывал водопад волос. Эржебет охнула от неожиданности.