Мисс Кэрью (ЛП) - Эдвардс Амелия. Страница 29

— Бен, мальчик мой, — сказал Джордж, — с этим французом что-то не так.

Это было в субботу днем, мы сидели на куче пустых сеггаров у двери моей котельной, ожидая, пока рабочие уберутся со двора. Сеггары — это глубокие глиняные ящики, в которые помещают глиняную посуду во время обжига в печи.

Я вопросительно поднял глаза.

— Ты имеешь в виду Графа? — сказал я, ибо таково было прозвище, которое французу дали на фабрике.

Джордж кивнул и на мгновение замер, подперев подбородок ладонями.

— У него дурной глаз, — сказал он, — и фальшивая улыбка. Что-то в нем не так.

Я придвинулся ближе и слушал Джорджа так, словно он был оракулом.

— Кроме того, — добавил он в своей неторопливой спокойной манере, глядя прямо перед собой, точно размышляя вслух, — он выглядит как-то неестественно молодо. Взглянуть на него в первый раз, и ты подумаешь, что он почти мальчик; но посмотри на него внимательнее, — посмотри на маленькие тонкие морщинки под глазами и жесткие линии вокруг рта, а затем скажи мне, сколько ему лет, если сможешь! Так вот, Бен, мальчик мой, ему столько же лет, сколько и мне, почти столько же; и сил в нем не меньше. Ты удивлен; но говорю тебе, что, каким бы хрупким он ни выглядел, он мог бы перекинуть тебя через плечо, как перышко. А что касается его рук, какими бы маленькими и белыми они ни были, в них железные мускулы, можешь мне поверить.

— Но, Джордж, откуда ты можешь это знать?

— Потому что я испытываю в отношении него дурное предчувствие, — очень серьезно ответил Джордж. — Потому что всякий раз, когда он рядом, я чувствую, что мои глаза видят яснее, а уши слышат острее, чем в другое время. Может быть, это предубеждение, но иногда мне кажется, что я должен защищать себя и других от него. Посмотри на детей, Бен, как они от него шарахаются; и еще, взгляни вон туда! Спроси у Капитана, что он о нем думает! Бен, эта собака любит его не больше, чем я.

Я взглянул и увидел Капитана, сидящего у своей конуры с прижатыми ушами и громко рычащего, пока француз медленно спускался по ступенькам, ведущим из его мастерской в дальнем конце двора. На последней ступеньке он остановился, закурил сигару, огляделся, как бы проверяя, нет ли кого поблизости, а затем направился прямо к конуре, находившейся в паре ярдов от него. Капитан издал короткий сердитый рык и положил морду на лапы, готовый к прыжку. Француз демонстративно скрестил руки на груди, не сводя глаз с собаки, и спокойно курил. Он точно знал, как далеко может прыгнуть собака, и держался на безопасном расстоянии. Внезапно он наклонился, выпустил клуб дыма в глаза псу, издевательски рассмеялся, легко повернулся на каблуках и ушел, оставив Капитана, тщетно пытавшегося избавиться от цепи и лаявшего ему вслед, как сумасшедшего.

Шли дни, и я, работая в своем цеху, больше не видел Графа. Наступило воскресенье — третье, мне кажется, после нашего разговора с Джорджем во дворе. Идя с ним в часовню, как обычно, утром, я заметил, что в его лице было что-то странное и встревоженное, и что по дороге он почти ничего не сказал. Я тоже молчал. Не мне было задавать ему вопросы; и я помню, как подумал про себя, что облако развеется, как только он окажется рядом с Лией, и они, держа в руках одну книгу, станут вместе петь гимн. Однако этого не произошло, потому что Лии не было. Я ежеминутно оглядывался на дверь, ожидая увидеть ее милое личико; но Джордж ни разу не поднял глаз от своей книги и, казалось, не заметил, что ее место пустует. Так прошла вся служба, и мои мысли постоянно отвлекались от слов проповедника. Как только было произнесено последнее благословение, и мы уже почти переступили порог, я повернулся к Джорджу и спросил, не заболела ли Лия?

— Нет, — мрачно ответил он. — Она не больна.

— Тогда почему она не пришла?..

— Я скажу тебе, почему, — нетерпеливо перебил он. — Потому что ты видел ее здесь в последний раз. Она больше никогда не придет в часовню.

— Никогда больше не придет в часовню? — Я запнулся, тронув его руку в искреннем удивлении. — Почему, Джордж, в чем дело?

Но он стряхнул мою руку и топнул так, что зазвенела мостовая.

— Не спрашивай меня, — грубо сказал он. — Оставь меня в покое. Скоро ты все узнаешь.

С этими словами он свернул на проселочную дорогу, ведущую к холмам, и покинул меня, не сказав больше ни слова.

В свое время со мной плохо обращались, но до этого момента Джордж ни разу не бросил на меня сердитого взгляда и не произнес ни одного грубого слова. Я не знал, что мне делать. В тот день, во время обеда, мне казалось, что каждый кусок готов застрять у меня в горле; потом я вышел и беспокойно бродил по полям, пока не наступил час вечерней молитвы. Затем я вернулся к часовне и сел снаружи, возле чьей-то могилы, ожидая Джорджа. Я видел, как прихожане входили по двое и по трое; слышал, как в вечерней тишине торжественно прозвучали первые ноты псалма; но Джордж не пришел. Затем началась служба, и я понял, что, несмотря на его пунктуальность, ожидать его больше не имело смысла. Где он может быть? Что могло случиться? Почему Лия Пейн никогда больше не придет в часовню? Может быть, она перешла в какую-то другую церковь, и поэтому Джордж казался таким несчастным?

Сидя там, на маленьком унылом кладбище, пока вокруг меня быстро сгущалась тьма, я задавал себе эти вопросы снова и снова, пока у меня не заболела голова, потому что в те времена я не привык ни о чем думать. Наконец, я больше не мог сидеть спокойно. Внезапно меня осенила мысль, что я пойду к Лии и узнаю, в чем дело, из ее собственных уст. Я вскочил на ноги и направился к ее дому.

Было совсем темно, начинал накрапывать легкий дождь. Я обнаружил, что садовая калитка открыта, и у меня мелькнула надежда, что Джордж может быть там. Я на мгновение замер, решая, постучать или позвонить, когда звук голосов в коридоре и внезапное мерцание яркой полосы света под дверью предупредили меня, что кто-то выходит. Застигнутый врасплох и совершенно не готовый в данный момент что-либо сказать, я отступил за крыльцо и подождал, пока те, кто был внутри, выйдут. Дверь открылась, внезапный свет залил розы и мокрый гравий.

— Идет дождь, — сказала Лия, выглянув и прикрывая свечу рукой.

— И холодно, как в Сибири, — добавил другой голос, который не принадлежал Джорджу, но все же звучал странно знакомо. — Фу! Разве в таком климате может цвести столь нежный цветок как ты, моя дорогая!

— Во Франции климат лучше? — тихо спросила Лия.

— Настолько, насколько это могут сделать голубое небо и солнечный свет. Ангел мой, даже твои ясные глаза станут сиять в десять раз ярче, а твои румяные щеки станут в десять раз розовее, когда окажутся в Париже. Ах! Я не могу дать тебе никакого представления о чудесах Парижа — широких улицах, обсаженных деревьями, дворцах, магазинах, садах! — это волшебный город.

— Наверное, так и есть! — сказала Лия. — И ты будешь водить меня по всем этим красивым магазинам?

— Каждое воскресенье, моя дорогая… Ба! Не смотри с таким удивлением. Магазины в Париже всегда открыты по воскресеньям; воскресенье в Париже, все равно, что праздник. Ты скоро избавишься от этих предрассудков.

— Боюсь, это неправильно — получать столько удовольствия от вещей этого мира, — вздохнула Лия.

Француз рассмеялся и ответил ей поцелуем.

— Спокойной ночи, моя сладкая маленькая святая! — сказал он, легко пробежав по тропинке, и исчез в темноте. Лия снова вздохнула, задержалась на мгновение, а затем закрыла дверь.

Ошеломленный и сбитый с толку, я некоторое время стоял, точно каменная статуя, не в силах пошевелиться, едва способный думать. Наконец я встряхнулся и направился к воротам. В этот момент тяжелая рука легла мне на плечо, и хриплый голос рядом со мной сказал:

— Кто ты такой? И что ты здесь делаешь?

Это был Джордж. Я сразу узнал его, несмотря на темноту, и пробормотал его имя. Он быстро убрал руку с моего плеча.

— Как давно ты здесь? — спросил он свирепо. — Какое ты имеешь право прятаться в темноте и шпионить? Боже, помоги мне, Бен, я наполовину сошел с ума. Я вовсе не хотел быть грубым с тобой.