Над словами (СИ) - Иолич Ася. Страница 20

– Хорошо. Меня постригли.

– Верделл, тут пирог, – сказала Аяна, пододвигая ему кусок пирога. – Поешь.

– Спасибо, – сказал Верделл, наконец отрываясь от Ригреты. – О. Кирья... Кира, мы ели такое в долине.

– Да. У вас тут с рыбой почти не готовят. А у нас не готовят с изюмом, – вздохнула Аяна.

– С изюмом? – сморщился Верделл. – Фу! Он же как... Как дохлые жуки!

– Довольно смелое заявление после того, что ты рассказал сегодня, – подняла бровь Аяна.

– Ну, на каторге, положим, я и согласился бы, – сказал Верделл. – Но, имея выбор, есть что-то с изюмом? Нет.

– Ты всё же был на каторге? – ужаснулась Ригрета, и беспокойство в её голосе было неподдельным. – В Рети?

– Да. Два года, – сказал Верделл, снова поворачиваясь к ней.

– Выпей ещё, – сказала она, подливая ему вина. – Я очень сочувствую тебе. Очень. Говорят, это страшно. Ладно. Я пойду спать, а то уже поздно. Не так уж я и безнадёжна, как оказалось. Всем спокойной ночи.

Она подмигнула Конде и потанцевала плечами, потом скосила глаза на Верделла. Аяна удручённо вздохнула, провожая её глазами.

– Я не знал, что у тебя тут подруги... такие, – сказал Верделл, доедая пирог.

– Мы с ней ехали по Арнаю.

– Она... она ведь не кирья?

– Актриса. Как я.

– Ты актриса?!

Верделл изумлённо хлопал глазами, глядя на Аяну. Она рассмеялась.

– Да. Баснословно дорогая, насколько я понимаю.

– Жизнь тут не стоит на месте, – покачал головой Верделл. – Да уж.

15. Дэйрто и гадание на птицах

Жизнь не стояла на месте, она двигалась, постоянно, непрерывно, вместе с тем, как двигались облака над заливом за окном спальни. С тем, как плавно и согласно двигались смычки, светлый и тёмный, над струнами кемандже в гостиной, и копыта Ташты, который бодро рысил по дорогам между полей. Она плыла с музыкой над ковром, волнами выплёскиваясь в сад, стекая по ступеням к траве, поднимаясь с маревом очага наверх, мимо сидящего на подоконнике Ишке, и опускаясь вниз со снежинками, с белыми и чёрными камешками дэйрто, которые попеременно ложились на глубоко разлинованную тяжелую доску с четырьмя ножками, изображающими цветы чиарэ. Она перетекала из момента в следующий момент, пугая внезапным ослепительным светом зимней молнии посреди ночи и успокаивая тихими каплями дождя в стёкла, треском дров в камине, сплетающимся паром над чашками ачте с молоком на кухне.

Аяна с нетерпением ждала, когда от Аплайи пришлют новое платье Ригреты, и, когда Арчелл наконец приехал со свёртками, кинулась с ними наверх, перепрыгивая через ступеньку.

Тяжелая седа винного оттенка нестерпимо манила прикоснуться. Девушки застыли над платьем, восхищённо разглядывая детали.

– Но я выбирала другой цвет, – сказала Ригрета, раздеваясь, ныряя в пышную юбку нового нижнего платья и встряхивая в руках красный наряд. – Тот был более малиновый... Помоги-ка с лентами... Ох...

Она глядела в зеркало на свои сияющие глаза, алеющие губы и тёмные волосы, и лёгкий румянец, который появился на её щеках, был совершенно точно не результатом умелого применения помады.

– Аяна, я блистаю! – выдохнула Ригрета в восторге. – Я как пылающая звезда!

Ригрета действительно была прекрасна, и Аяна почувствовала лёгкий укол зависти.

– Ты чересчур красива, – с лёгким недовольством заметила она. – Если нас поставить рядом, меня никто не заметит.

– Да ты что! – воскликнула Ригрета. – Тебе мало того, кто только тебя и замечает?

– Нет.

– Ну вот и прекрасно. А то меня мог бы напугать твой аппетит. Вы не даёте мне спать, – сказала Ригрета, поправляя тонкие оборки нижнего платья в вырезе. – А по утрам меня караулит Верделл, как кот под окном у кошки.

– Я не осуждаю, но ты сама заинтересовала его. Дала надежду... Зачем ты облизнула палец? Он же грезил о девушках лишь во снах. – Аяна присела на кровать Ригреты. – А теперь его женили заочно, и когда он там теперь разведётся – неизвестно. А потом ещё выкуп собирать на свадьбу...

– А как он дёрнулся, когда я предложила сыграть ему на флейте, – хихикнула Ригрета. – Ну ладно. Он ещё ребёнок. Робкий и нерешительный. Правда, вид у него внушительный, конечно. Когда ты рассказывала, я думала, что он такой... Юный кипарис. А он скорее похож на... на дуб.

– Он подрос, – сказала Аяна, откидываясь на кровать. – Он был совсем мальчиком. Моя сестра вышила его имя на полотенце, Верделл носил его в мешке и трогал, когда никто не видел.

– О-о, – растроганно протянула Ригрета. – Ну, невинность – дело такое... Главное, что он порядочный. Ни разу не допустил ничего, что не приличествует киру. Аж досада берёт, такой правильный.

– К вам можно? – спросил Конда от дверей женской половины.

– Заходи!

Конда придирчиво оглядывал Ригрету, снова вызвав укол ревности у Аяны.

– Хорошо. Я не ошибся с цветом. Не хватает одной детали...

Он достал из кармана коробочку. Красная бархатная лента плотно обхватила нежную шею Ригреты, одна-единственная крупная жемчужина в форме капли дрожала над ямкой между ключицами.

– Вот теперь отлично, – сказал Конда, вновь осматривая Ригрету со всех сторон.

Аяна с изумлением узнала наконец этот взгляд. Точно так же она одевала кирью Эрке Гелиэр для прогулки в парке, чтобы будущая кира Атар произвела благоприятное впечатление. А ещё она вспомнила, как бесстыдно рассматривала нежное, точёное лицо своей кирьи, наслаждаясь его красотой и соразмерностью.

Ревность рассеялась, как неверный утренний туман. Ригрета должна была произвести впечатление, и она произведёт его. Несомненно.

– Конда, а я?

– Ты ещё не появлялась в своём кафтане с птицами, – сказал Конда с улыбкой. – Ладно. Айи, пойдём, мне надо тебе кое-что сказать.

– Каждый раз, – с чувством сказала Аяна, натягивая нижнее платье. – Каждый раз я верю тебе и иду с тобой в надежде, что ты мне расскажешь какие-нибудь новости или... или хоть что-то. Каждый раз я попадаюсь на эту твою удочку. Почему?

– Смотри над словами, любовь моя. Бывает, что я действительно тебе рассказываю что-то.

– Ты тогда рассказал мне какую-то сказку о зайце, который пытался допрыгнуть до неба, и то, потому что опять отказался опускать руки, когда я пыталась стащить с тебя рубашку! Конда, что ты делаешь...

– Я вспомнил, как ты прыгала. Снимай обратно. А ну, не мешкай.

– Кир, там бумаги принесли от Расин, – крикнул Верделл от дверей женской половины.

– Иду! – хмуро отозвался Конда. – Так, любовь моя, запомни, на чём мы остановились.

– На ковре! – воскликнула Аяна, обиженно затягивая шнуровку платья и выглядывая наружу. – Конда...

Конда стоял, внимательно читая бумаги, и она шагнула обнять его, пока он не ушёл, но тут увидела взгляд Верделла, направленный на дверь комнаты Ригреты.

Ригрета шла упруго и порывисто, каждый шаг был как движение язычка пламени, которое охватывало Верделла, танцуя в его глазах. Она прошла, пылая багряным платьем, по коридору, и подол прошуршал, поддёрнутый нежными пальчиками с полированными ноготками, когда она вышла из дверей женской половины.

– Прошу прощения, кирио, – сказала она в дверях.

– Да, да. – Конда потёр переносицу, изучая бумагу. – Проходи. Верделл, мне нужно, чтобы...

Верделл стоял, потрясённый, и молчал, провожая глазами Ригрету.

– Верделл, очнись, – устало сказал Конда. – Езжай обратно и скажи, что Хаден не примут такие условия сделки. Им нет смысла откраивать треть эйнота... Верделл!

– Да, кир, – сказал Верделл, прокашливаясь. – Прости. Что? Что сказать?

– Я напишу, – сказал Конда. – Пойдём.

Аяна спустилась за ними вниз, прислонилась к косяку двери и смотрела, как Конда сосредоточенно пишет Верделлу подробные указания на листе бумаги.

– Понял? – поднял он глаза. – Давай, Анвер.

– И он? – воскликнула Аяна. – И он тоже?

– Ну не Салке Верделла же мне посылать, – удивился Конда. – Он приличный севас, твой брат. Никто в лицо его не знает, но точно приличный. Репутация у него уже хорошая, правда, его считают очень странным, потому что он содержит сэйнан, но, знаешь, это не те слабости, что не прощаются обществом. Анвер не делает ничего, что навредит репутации Анвера. Это правило игры. Кстати, об игре. Ригрета всерьёз готовится к выезду в свет. Постарайся её не затмить.