Над словами (СИ) - Иолич Ася. Страница 22

– Тут сыр и пирог, – сказала Вараделта. – Вы чего такие потерянные, кирио?

Она удивлённо посмотрела на Конду, потом на Аяну.

– Кир уже вернулся? – спросил Тарделл, засовывая голову в дверь.

– Я тут. Я не уходил.

– Не ты, кир Конда. Кир Верделл.

– Он успел куда-то уйти? – удивилась Аяна. – Он же вечером был тут.

– Не знаю, – сказал Тарделл. – Я утром заглянул к нему, спросить, не нужно ли ещё дров, но его не было.

Конда устало прикрыл глаза. Аяна поморщилась.

– Не-ет. Конда, нет. Быть такого не может.

– Что они делали вчера?

– Пили вино, – холодея, сказала Аяна. – В гостиной. А я ушла спать.

– Понятно, – вздохнул Конда. – Ничего. Не малые дети. Разберутся.

– Она сказала, что он робкий, как ребёнок... нерешительный.

– Верделл, который в пятнадцать лет убил человека, защищая тебя, потом намеревался отметелить борова, что бил жену, а потом резал свиней и провозил контрабандный ачте, и выживал два года в рудниках? Нерешительный?

Аяна замерла. Она стояла, глядя на стены, облицованные зеленовато-серой плиткой, на деревянные шкафчики, сквозь светлую краску которых проступали затейливые узоры дерева, на тёмный подвес с начищенной утварью и на мешочки трав на одной из полок, и сквозняк из приоткрытого для Ишке окна холодил шею сзади.

– Давай я окно закрою, – сказал Конда, глядя, как слегка побледнели её губы. – Айи, ну что ты...

– Нет, нет, – опомнилась Аяна. – Не надо. Котик не сможет зайти.

– Твоего котика видели уже все, кроме меня. Может, познакомишь? Что тебя так взволновало?

Аяна села к столу и протянула ладони к Конде, а он накрыл их своими.

– Это странно, – улыбнулась она. – Ведь я знаю их по отдельности, и... просто в голове не укладывается.

– Езжай, разомни Ташту. Я поговорю с Верделлом.

Поля, холодные, серые, застыли в ожидании весны, далёкой, как маяк на дальнем берегу, который лишь угадывался с этого склона. Ташта бродил, нюхая и пощипывая траву, а Аяна сидела и смотрела, как облака сменяют друг друга над городом внизу.

Ташта не забыл команд. Он повторил всё, хотя и замешкался, неохотно вставая на колени, а валяться в холодной траве ему явно пришлось не по душе. Он с радостью поднялся, съел вялое зимнее яблоко и бодро понёс Аяну обратно к конюшне, ловя мохнатыми ушами происходящее вокруг.

Кимат носился по саду, радостно вскрикивая. Конда под недоверчивыми взглядами Луси, которая не могла привыкнуть к "странностям кира", как она это называла, смеясь, догонял его. Аяна не видела ничего зазорного в том, чтобы поиграть с ребёнком в догонялки, тем более, когда ребёнок твой собственный, но Луси это всё же смущало. Её пояснения включали фразу "кирио так не делают", и даже рассказ про приличного кира Салке Исара, который участвовал в играх самого Конды, оставляя направляющие записки, её не убедили.

– Ты смущаешь Луси.

Конда сел к ней на крылечко, разгорячённый бегом и перепрыгиванием живых изгородей, и Аяна прижалась к нему, грея ладони.

– Да? Я просто немного разогнал кровь. Есть другой способ. Показать?

Аяна посмотрела на носок своего сапога, и Конда прищурился.

– Да. Думай об этом ещё. Твои розовые уши – невыносимо привлекательное зрелище.

– Ты видел Верделла?

– Да. Он выбрал тактику отрицания. Он, похоже, защищает её честь, что бы он ни понимал под этими словами.

Аяна вздохнула, прижимаясь к его груди ухом и слушая стук его сердца. Верделл, Верделл, вихрастый мальчишка, и Ригрета, белозубая, воплощение пылающей страсти, неукротимой, не вписывающейся в рамки... Неужели Верделл нашёл своё счастье?

Утром, выходя из комнаты, Аяна услышала скрип половиц в соседней спальне, и тот, кому принадлежали шаги, явно был крупнее Ригреты. Ладно. Это их дело.

Ригрета спустилась на кухню, бодро и упруго шагая, и остановилась, глядя на Аяну.

– Заваривай. Я всё знаю.

Небольшой мешочек вынырнул из складок подола Ригреты. Она дотронулась до крышки заварника и отдёрнула пальцы, дуя на них.

– Ты не осуждаешь? – спросила она, поднимая бровь.

– Я живу с женатым мужчиной, родив от него без бумаг, и меня считают актрисой. Ты шутишь? Какое у меня право осуждать?

– Ну вот и славно, – подмигнула Ригрета.

– Ты сказала, он нерешительный, – вздохнула Аяна, ощущая, как терпкий ачте слегка вяжет язык. – Ребёнок.

– Он и правда неопытный... был. Я немного ошиблась. Он гораздо более целеустремлённый, чем я могла подумать, – сказала Ригрета, прикусывая губу. – Обычно, знаешь, все тянутся ко мне руками, а он тянется ещё... ещё и сердцем. У меня такого ещё не бывало. Аяна, эти травы точно помогают?

– Да, но лучше не рисковать.

– Это вышло случайно. Такого не повторится, – сверкнула зубами Ригрета. – Не хочу прыгать из окна.

Несколько серых дней прошли сплошной чередой, и солнечное утро было неожиданно ярким. Ригрета ходила по дому в плохо скрываемом волнении. Конда ушёл рано, на несколько мгновений задержав пальцы Аяны в своих, и она пила каприфоль в гостиной под умоляющим взглядом Ишке, улыбаясь своим мыслям.

– Ладно, давай, – сказала наконец Ригрета, хватая кружку. – Уговорила.

Каприфоль плескалась золотистым эликсиром спокойствия в кружках. Ригрета с подозрением нюхала настой, поглядывая на Ишке.

– Отвратительно, – сказала она, ставя пустую кружку на стол. – Наливай.

К вечеру золотистый настой пеленой окутывал золотистое небо, золотистую бухту и золотистые комнаты гостевого дома.

– Ты как? – взволнованно спросила Ригрета.

– Мне хорошо, – сказала Аяна. – Этот мир спокоен и гармоничен, и я занимаю ровно то место в нём, которое и должна.

– Мне бы так, – с завистью сказала Ригрета, в очередной раз пальчиками трогая жемчужину. – Хочу быть на своём месте! Ну, мы туда и отправляемся.

– Ты честолюбива, – улыбнулся Конда, выходя к ним из гостиной. – Я закончил тут. Можно ехать. Арчелл, – шагнул он в комнаты катьонте. – Там бумаги... Пусть Верделл отвезёт, как вернётся.

– Всё ещё то дело с эйнотом? – вздохнула Аяна. – До сих пор?

– Да. К моей удаче, они слишком ленивы и горды, чтобы договориться самостоятельно. Каждый из них пытается усмотреть злой умысел в действиях другого. Но глупо видеть какой-то сговор там, где имеет место лишь потакание своим порокам и слабостям. Люди по большей части пекутся о своей выгоде. Это только в сказаниях попадаются злодеи, стремящиеся уничтожить мир просто ради... уничтожения.

– А дракон? – спросила Ригрета, устраиваясь поудобнее на мягком бархатном облаке сиденья кареты.

– О, – оживилась Аяна. – Я обнаружила очень интересную вещь. В одной книге в хранилище есть сказания...

– Ты добралась до сказаний? – улыбнулся Конда.

– Ну, мне скучно, когда тебя нет дома. В общем, у меня возникло впечатление, что этот дракон – не такой, какого я вышиваю... Он скорее обозначение чего-то. Там сказано, что кирья, которая его победила, превратилась в серебряное веретено, и нити веры других людей тянулись к её сердцу. Ну это же сказание! Я думаю, что и дракон не был драконом. Там в другом месте сказано – "И головою своею изменит навечно он ритмы приливов, как телом своим изменил он навеки и море, и сушу, когда, побеждённый, упал посреди океана..."

Конда заинтересованно взглянул на неё.

– Где ты нашла такое?

– В одной из дальних секций. Хранитель мне надоел, я хотела, чтобы он отстал, и выбирала самые дальние от стола и самые тяжёлые книги, а потом говорила, что это не те книги, которые я искала.

Ригрета весело фыркнула, а Конда удручённо покачал головой.

– Эх, Анвер. А хранители с такой радостью поддерживают твоё начинание.

– Ты про этот ваш сэйнан? – спросила Ригрета. – Я постоянно слышу о нём в городе.

– Катисов не хватает, – вздохнул Конда. – Я пытаюсь вывести их на самообеспечение за счёт заработка на списках книг, но дело пока плохо движется. Пятерых усечённых катисов мало, помещение маленькое. Но это дело, которое начала Айи, и нить всё ещё ведёт за поворот.