Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина. Страница 116

– Что, принцесса, уработалась за ночь?

Я устало прикрыла глаза и совсем не заметила, как из дома вышел Вистинг. Пока он ставил свой рюкзак на нарты, я всё же набралась смелости и спросила:

– Надеюсь, пальцы я себе исколола не зря. Вы всё успели зарисовать?

– В точности до миллиметра, – усмехнулся он и добавил, – Тебя можно смело засылать во вражеский штаб за планом наступления, и тогда победа во всех войнах точно будет за нами.

Опять он про шпионаж. Меня это даже начинает раздражать.

– А вы, – не стерпела и сказала я, – видимо, не понаслышке знаете про вражеские штабы и похищенние военных карт.

Вистинг смерил меня долгим внимательным взглядом, от которого хотелось поёжиться, и кратко заключил:

– Допустим.

Как же нервно он отреагировал на моё предположение. Хотя, чего тут предполагать, после случайно подслушанного на охотничьей базе разговора я и так всё знаю. А с Вистингом лучше не играть словами, мало ли что у него на уме.

Тимупель возился со своими собаками и попарно пристёгивал их к верёвке, что должна будет тянуть гружённые нарты. Зоркий смотрел на опутанных ремешками псов, на то, что с каждой минутой они всё больше теряют свободу движений, а потом глянул на Вистинга и начал задиристо подгавкивать на упряжных собак. Те огрызались в ответ, рвались задать ему трёпку, но Тимупель основательно привязал упряжку к забору и потому вожак не мог отомстить Зоркому за вчерашнюю украденную кость.

– Но-но, задира, – осадил Зоркого Вистинг и похлопал по пушистому боку. – Тебя бы запрячь в нарту, небось, и пары километров не пробежишь.

Зоркий глянул на него, а во взгляде отразилось нечто отдалённо напоминающее раскаяние. Конечно, мой белый пушистик совсем не злая собака, просто перед Вистингом ему почему-то захотелось показать себя грозным псом.

– Старик Ерхолевли идёт, – выглянув за ограду, суетливо прошептал Тимупель и тут же глянул на меня. – Неужто за тобой?

До чего же мысли медленно вертятся в голове. Не успела я сообразить, чем мне грозит встреча с вредным стариком, а он уже показался возле забора. Я замешкалась и потому не успела распахнуть тяжёлую дверь и забежать в дом. Пришлось спешно обойти строение и спрятаться за стеной, но оттуда я всё равно услышала скрипучий голос:

– Вот, смотри, какие мне штаны за одну ночь сшили.

– А кто сшил-то? – спросил Тимупель. – Кто к тебе по ночам захаживает?

– Так это, дух очага появился и работную девку с собой из Нижнего мира привёл.

– Да ну, – рассмеялся наш хозяин. – А что за девка-то? И что это у тебя одна штанина нормально сшита, а другая так, что через швы можно палец просунуть?

– Так говорю же тебе, – ворчливо закряхтел дед, – одну штанину дух очага шил, а другую – работная девка из Нижнего мира. А в Нижний мир после смерти кто попадает? Только те, на кого злые духи болезнь нашлют и вместе с ней туда и утащат. Выходит, больная девка была, со скрюченными пальцами.

Потом во дворе послышался дружный смех, в том числе и Вистинга. Как же он меня раздражает!

Когда во дворе воцарилась тишина, а значит, хвастливый старик ушёл, я осмелилась выйти из своего укрытия и тут же нарвалась на сомнительный комплимент от Вистинга:

– Принцесса, а тебе, оказывается, ещё и не чуждо искусство маскировки. Даже легенда имеется. Умеешь ты внедряться в самые безнадёжные предприятия.

– Ну, раз вам это не по зубам, приходится мне отдуваться.

Хорошо, что из дома вышел Эспин и не дал Вистингу зацепить меня очередной колкостью. Настало время трогаться в путь, но вчетвером нам не поместиться в узкие нарты. Было принято решено, что Вистинг и Эспин отправятся по соседним дворам искать каюров без попутчиков, я же поеду с Тимупелем и рюкзаком Вистинга к морю.

Упираясь спиной о мешок с сушёной рыбой для собак, я вытянула ноги вперёд. Тимупель не спешил садиться на передний край нарт, чтобы управлять собаками, напротив, он зашёл мне за спину, поставил ноги на край полозьев, ухватился руками за спинку нарт, а потом подал своим собакам пару отрывистых и звонких команд.

Нарта двинулась вперёд, выехала со двора и остановилась. Пришлось подождать, когда на улице покажутся другие упряжки, чтобы двинуться вместе с ними единым караваном.

С кем ехал Эспин, я так и не разглядела, зато точно знала, что Вистинг движется на две упряжке впереди. Это я поняла из-за Зоркого: он неустанно бежал в стороне, но точно следовал за определённой нартой и время от времени оглядывался. Вот, значит как… Что ж, пора бы уже перестать этому удивляться. Я куропаток стрелять не умею, кормильцем и вожаком стаи мне не быть. Обидно, но любовь Зоркого я потеряла безвозвратно.

С этими безрадостными мыслями и под мерную качку между сугробов и заметённых снегом кочек я начала клевать носом, а вскоре веки тяжело опустились, и я уже была не в силах открыть глаза.

Не знаю, сколько времени моё сознание пробыло в черноте, разбавленной смутными образами грядущего сна, но из мира грёз меня вырвал резкий толчок и ощущение, будто меня что-то придавило. Мы налетели на сугроб и нарты перевернулись? Я лежу в снегу, а на мне рюкзаки и мешок с рыбой?

Через силу я открыла глаза и увидела мордашку Зоркого. Ах ты мой лапочка! Наверное, увидел, что я заснула, и решил, как всегда, согреть меня, чтобы я не замёрзла в дороге. Такой заботливый. А ещё хитрый. Зоркий в этом караване единственная собака, которая едет в собачьей же упряжке. Да ещё и лёжа на мне. Ну ладно, места в нарте и вправду немного, так что обниму его, чтобы ненароком не вывалился на снег.

Я снова заснула и открыла глаза, когда нарты уже остановились. Сколько же упряжек собралось неподалёку от морского прибоя… Штук двадцать, не меньше. Видимо, ясноморцы готовятся к знатной охоте на Капустном острове.

Пока я наблюдала, как из пещеры в прибрежной скале вытаскивают одну за другой байдары и лодки поменьше, Тимупель расчехлил свой мешок и выудил оттуда три подобия наглухо зашитых кухлянок с капюшонами, но из какого-то лёгкого и полупрозрачного материала, что отдавал желтизной.

– Вот, взял в дорогу и для братца твоего, и для тебя от родичей моих осталось. Одевай.

С этими словами он протянул мне одно из одеяний. На ощупь оно оказалось жестковатым, но гладким.

– Что это такое? – не могла не спросить я.

– Камлейка. Ты её поверх кухлянки одевай, чтобы в море не вымокнуть.

Ах вот оно что, это такой островной дождевик. Вот только из чего он сделан? Пришлось спросить, но ответ мне не понравился.

– Так из кишок капустника и сшит. На него охотиться и плывём.

О нет, только не кишки… Я невольно вспомнила Кедрачёвку и разделку лахтака. Мне уже жаль того капустника, что попадётся ясноморцам. Кстати, кто он вообще такой? Ещё один вид тюленя? Ладно, не буду отвлекать Тимупеля вопросами, на соседнем острове я явно увижу капустника воочию.

Одев через голову камлейку, я наблюдала, как волнами на берег выносит мелкие льдины. Низкие облака проглотили верхушки прибрежных скал, а на каменных склонах застыли ледяные ручейки мелких водопадов. Неужели в такую погоду можно выходить в море? Вроде бы воды не бурлят в преддверии шторма, но эти многочисленные льдины… Как бы с нами опять что-нибудь не случилось. Вдруг Хозяин моря неустанно наблюдает за моими перемещениями по подвластной ему стихии?

Когда из чьих-то нарт выгрузили самый настоящий гарпун и затащили его в байдару, меня посетили подозрения, что мы поплывём охотиться на кита. В другую байдару уложили жерди и огромный свёрток из шкур – уж очень всё это напоминает разобранный чум. Выходит, на острове нам придётся заночевать.

Пока Вистинг и остальные мужчины забирались в байдары, нас с Эспином позвали в сторону двух узеньких и коротких лодочек. Ещё никогда мне не приходилось видеть такие: остроносые с двух концов, полностью обтянутые кожей какого-то морского зверя, но с тремя прорезями наверху, явно для трёх пассажиров.

Усатый мужчина с открытой улыбкой по имени Исмокет вызвался переправить на Капустный остров Эспина с нашими вещами, а меня и Зоркого оставил на попечении своей жены Тарувэвнэ. Вначале меня поразила новость, что женщину заставляют быть гребцом, но вскоре я поняла, что на Медвежьем острове не всегда есть разделение на мужские и женские виды занятий, особенно, когда речь идёт о жизненно важном промысле.