160 шагов до Лео (СИ) - Астров Соль. Страница 34

— Фасолина, все хорошо? Ты у меня из головы весь день не выходишь!

Я хотела уже печально отметить нечто из серии: “Слава Богу, что хотя бы ты обо мне помнишь”, но вместо этого заверила:

— Еще бы! Мы с Энцо и его друзьями едем на романтический ужин!

Она присвистнула и с изумлением переспросила:

— Друзья Энцо?

— Ань, да. Так надо, — сказала твердо я уже по-русски.

— Послушай, если что, я на связи. Вы же не до глубокой ночи там сидеть собираетесь? Горю от нетерпения узнать о новостях. И кое-что о его именитых дружках, — она сделала акцент на последних словах. — Ты уверена, что можешь им доверять?

— Угу, — конечно, его дружки и у меня вызывают вопросы.

— Странная ты какая-то! — не отставала подруга.

— Вечер с мужем, все как надо, — я играла непринужденность.

— Фасолина, не нравится мне все это. Скажи, где вы, я за тобой сейчас же заеду. — Анька снова включила маму, чем на мгновение заставила меня сомневаться, правильно ли я поступила, уехав с ними.

— Ань, не переживай. Я же за-му-жем, — растянула слова, чтобы успокоить, прежде всего, саму себя. — Чмоки!

— Пошли хоть смс-ку, как вернешься. А то мы с Умберто рано в дорогу отправимся. Я хочу выспаться. Не думать, что там у тебя.

Когда я закрыла телефон, Поль неожиданно поинтересовался:

— Ассоль, надеюсь, ты захватила с собой купальник?

Я удивилась:

— Так ведь еще зима на улице!

— Вода в бассейне плюс двадцать шесть, как на курорте. Да и вечер обещает быть жарким, — в ответе Поля послышалась игривость, и он нажал на педаль акселератора. Я только сейчас обратила внимание: он совсем не улыбался глазами.

Энцо сзади что-то бубнил на сицилийском диалекте Биллу. Лишь изредка мне удавалось разобрать свое имя. Наверное, кости перемывают!

По радио заиграла знакомая песня в новой обработке. Приятное тепло наполнило грудь, ведь это была та самая, под которую я впервые увидела Леонардо. Только теперь ее пел женский голос. Я сделала громче и погрузилась в воспоминания о нем, о нашем первом поцелуе на мосту Влюбленных. Это был новый шаг, когда мы впервые обменялись частичками себя. И я вдруг осознала, что ничего подобного не испытывала с Энцо. Даже не помнила, когда в последний раз мы целовались с ним.

Я все еще старалась склеить вазу, которая разбилась еще задолго до того, как мы поженились, попала в капкан слова “любить”. Дело в том, что в итальянском языке есть два варианта сказать “люблю”. Если произнесешь “ti amo”, то ты боготворишь объект любви и вкладываешь в него все, на что способна, а если “ti voglio bene”, то ты просто желаешь ему всего хорошего и все тут.

Да, я хотела для Энцо добра, но уж точно не боготворила его, хотя пыталась убедить себя в обратном. Как-то я поделилась этим с Энн и та даже предложила мне пойти с Энцо к ее знакомому психологу. Но что бы я ему сказала? Что никогда не была способна на большее, чем “ti voglio bene”? Как жаль, что это осознание пришло ко мне только сейчас, в этой машине, рядом с людьми, которых я никогда не смогу понять. Я всегда панически боялась вызовов судьбы, а сейчас по первому зову пустилась в игру на чужой территории по чужим правилам. Что ж, я попытаюсь.

Через минут пятнадцать-двадцать мы уже поднимались по светло-серой, узкой дороге из мелкой гальки вдоль гладко постриженных зеленых холмов. Им на смену совсем скоро пришла полоса густого леса с зарослями ежевики. А чуть выше показался и сам дом из серого, пористого камня, над которым виднелась небольшая надстройка с белым балкончиком.

— Красиво! — восхитилась я, хотя была в ней что-то холодное и даже агрессивное.

— Да, совершенно с тобой согласен. Моих французских предков тоже очаровал этот тосканский уголок. Хотя долгое время они жили на Сицилии.

Мы въехали в ворота, и Поль глянул в заднее стекло, прежде чем припарковаться, чтобы убедиться, закрылись ли они.

Достал из бардачка ключи, портмоне, очки и пригласил нас к тяжелой, темно серой входной двери, неприступной, словно вдох в хранилище банка.

Пока он открывал ее, мы оказались рядом с Энцо и я еле слышно спросила:

— И давно вы знаете друг друга?

— Какая тебе разница? — вскипел он. — Да, забыл, что жена вдруг стала мной интересоваться!

— Ты совсем спятил? Это мне стоило бы о тебе сказать! — рассердилась я.

— Тссс! Ребята, это мой храм и не люблю, когда в нем ругаются! — рассмеялся Поль. Обернулся ко мне и взял меня локоть. Тут дверь открылась и перед нами появилась длинноногая брюнетка в белом, откровенном платье, обтягивающем пышные средиземноморские формы.

— Матильда, ты уже здесь? — удивился Поль, будто девушка успела слетать на метле на Луну и вернуться обратно.

— Конечно! По первому зову, дорогой.

Она смачно чмокнула в губы Поля, потом очень фамильярно обратилась к Энцо:

— Привет, Мавр. Давненько не виделись!

— Ну и ты тут не каждый день. Знакомься, это Ассоль. Она тоже русская, — он даже не кивнул на меня, словно я была его консьержей.

— Энцо, мы столько лет друг друга знаем, а ты не помнишь, что я из Румынии, — пафосно сказала Матильда, гордо подняв голову.

— Один черт! — огрызнулся он.

Я дружелюбно протянула девушке руку, пусть она меня и раздражала своим снисходительными манерами. Интересно, что я еще сегодня узнаю о муже?

— А ты, Мати, как всегда, в отличной форме! — бросил ей Энцо с восхищением.

Она захихикала и едва коснулась моей ладони: — Ты ведь не ревнуешь его ко мне?

С презрением оценив моё закрытое платье, прокомментировала:

— Слишком скромна для нашей вечеринки!

“Удар ниже пояса, трансильванская гончая!” — в сердцах подумала я, украдкой поглядывая на плавные линии в обтягивающем платье-чулке.

Но тут раздался голос Поля:

— Ну что вы в коридоре, как не свои, ей богу!

Мы вошли в большой, с желтыми стенами, зал с расписанными средневековыми библейскими сюжетами сводами, по которому витали не аппетитные запахи еды, а скорее, навязывающие, тяжелые.

В самом центре зала располагался широкий прямоугольный деревянный стол и такие же стулья. Он был несколько небрежно заставлен тарелками с закусками, бутылками с напитками, в том числе и алкогольными, приборами и бокалами.

Слева я увидела кухню, из которой вела дверь в просторный патио, а рядом окно. Через него пробивались иголки холодных зимних лучей заходящего солнца сквозь темно-фиолетовые тучи. Справа на второй этаж вела винтовая лестница из серебристого металла. На стенах простенькие, но элегантные подсветки рассеивали конусом свет над женскими портретами, похожими на те, что я видела когда-то в преторианском музее.

Огромных размеров угловой диван утопал под парчовым подушками. В глубине зала перед затухающим большим камином на медвежьей шкуре тоже валялись несколько таких же подушек. Справа стоял музыкальный центр с колонками по углам.

Я засмотрелась на портрет очень красивой девушки на фоне других картин и вдруг ощутила на талии чью-то руку и подпрыгнула от неожиданности. Это был Поль. Дохнув горячим воздухом в ухо, он произнес вполголоса:

— Что, нравится?

— Женщины той эпохи так не улыбались на портретах! — изумилась я.

— Есть другой. Там она еще краше! Когда-нибудь я его отыщу, — Поль уцепился взглядом дантиста в больной зуб, пытаясь что-то открыть для себя. Но что?

Потом галантно отодвинул стул и усадил меня за стол, приблизив губы к моей щеке, но я успела отдалиться. Надо как-то прекратить флиртовать с ним. Тем более, что Энцо, все-равно не ревнует. По крайней мере, мне так кажется.

Какое-то время в комнате царила тишина. Все были заняты едой и выпивкой. Но я ерзала, будто сидела на колючих кустах, предчувствуя непростой разговор с мужем, да еще и в незнакомой мне обстановке.

Есть совсем не хотелось, и я украдкой наблюдала за другими. Молчаливый Билл работал вилкой, будто строчил на швейной машинке.

Матильда плавными движениями бывалого хирурга отрезала тонкие полоски ветчины, макала их в соус и, обнажив зубы, словно боясь стереть помаду, откусывала столь маленькими кусочками, что с такими темпами могла бы есть свою порцию неделю.