Когда настанет время возмездия (СИ) - Ирсс Ирина. Страница 59

Поджав губы, несколько секунд я раздумываю.

— То есть, мы по-прежнему придерживаемся плана?

Алек кивает, и тут я окончательно принимаю поражение в попытке понять, как это всё можно объединить. От стараний всё урезонить голова становится тяжелой. Всё выглядит так, словно я не могу сложить простые «дважды два», когда ответ прямо передо мной.

— Тогда… — пробую подвести итог, но в итоге со вздохом сдаюсь. — Я ничего не понимаю.

Вновь глубоко вздыхаю, немного нервозно, так как уже не могу оставаться спокойной, и качаю головой, взглядом отыскивая место, куда можно было бы присесть. Алек замечает мою суматошность и желание куда-нибудь деть себя, чтобы взять небольшую паузу.

Возможно, он сжалился надо мной, потому что вид у него по-прежнему такой, словно я не осознаю самых простых вещей.

— Просто будет лучше, если ты прекратишь всё воспринимать в штыки и успокоишься, — говорит он, склонив чуть голову, чтобы смотреть мне прямо в глаза, будто хочет, чтобы я не только его слушала, но и слышала. — Не стоит злиться за то, что они хотят тебя оградить от всего этого. Ты никогда не простишь себе, если ваш последний разговор останется ссорой.

Я так ошеломлена его словами, что не могу промолчать.

— Подожди, ты думаешь…

Но Алек не даёт даже озвучить вопрос, сразу качая головой.

— Неважно, что я думаю, — отзывается он. — Но мы собираемся не библиотеку ограбить, а исход нашего плана может закончиться чем угодно. Есть сотни вариантов, и даже такой, что нам действительно, возможно, придётся пропасть. Надолго, — выделяет Алек. — А твои родители будут думать не весть что, и поверь, они всегда будут казнить себя, что не старались убедить тебя лучше. Думать, что смогли бы надавать на тебя сильнее, тем более, твоя вспыльчивая реакция, говорит лишь о том, что ты сама растеряна. А значит, не уверена и готова поддаться.

— Но это не так, — уже намного тише возражаю я почти шёпотом.

Возможно, уже для самой себя. Потому что хоть я и не готова признать, что всё может пойти под откос, временами действительно так и думаю. Вероятно, на самом то деле я спорила и не с мамой, убеждая, что ничего не случится, а с самой собой, не желая принимать правду.

Стиснув губы в тонкую линию, я всё-таки отхожу от Алека, и на этот раз он не пробует меня удержать на месте. Сажусь на край кровати и смотрю в пол, задумчиво потирая между собой ладони. В мыслях повторяются слова Алека, и я не сразу понимаю, что он говорил так, будто для него это всё очень знакомо.

Родители…

Вслух я не произношу ни слова, но не взглянуть на него в этот момент не могу. Алек, конечно, не выглядит опечаленным, он просто стоит и ждёт, когда переварю сказанное. Он давно привык к мысли, что его родители мертвы. Однако именно из-за этого он настаивает, чтобы я была со своими более мягкой и сдержанной. Когда он замечает, что я наконец всё осмыслила, садится рядом и перехватывает одну из моих рук, чтобы положить её между своих ладоней.

Я глубоко вздыхаю, словно следующие слова слишком тяжёлые.

— Я не хочу их расстраивать, но я не могу слушать, как мама спокойно говорит про Виктора, будто он её хороший знакомый… — запнувшись на секунду, я поправляю себя: — родственник.

Алек же просто коротко отвечает:

— Она выбрала тебя, принцесса, не забывай об этом.

Верно. Но это не отменяет того, что она успела сделать, пока не решилась на предательство.

Какое-то время мы не продолжаем говорить, а когда понимаем, что просто теряем время, начинаем обсуждать вечер. Первый наш выход запланирован уже на сегодня. Нет смысла тянуть с осуществлением задуманного. Спешность сейчас нам на руку, когда Виктор не ожидает, что мы так быстро отойдём от случившегося и сами захотим вернуться туда, откуда с таким трудом выбрались.

Его внук не покидал наш город. Пока. Очевидно, Виктор до всего случившегося долго находился здесь, а значит его будущий приемник был здесь с ним. Алек мне уже рассказал, что именно так мама поняла, что нас нашли, она увидела своего родственника, после чего отыскала несколько прежних знакомых, чтобы убедится, что Виктор о нас всё узнал. С этой информацией она пошла к Алеку. Оказывается, Виктор прижил у себя под боком слишком много недовольных сотрудников, которые хоть и не могут открыто идти против него, весьма рады помочь тем, кто на это решается. Чтобы освободиться от него. Чтобы освободиться от тех оков давления, которое он практически на всех и оказывает.

Метод всё тот же — близкие люди.

Внук Виктора в их число не входит, он делает это всё из-за собственной веры в миссию Ордена, а значит жалеть его нет смысла. Хотя пока что он не так серьёзен, как хотелось бы его дедушке, что нам только на руку. Его жизнь — клубы и развлечения, пока Виктор не вспомнит о загулявшем родственнике и не поручит ему какую-нибудь работу.

Искренне надеюсь, что это будет не сегодня, иначе мы провалимся, не успев ничего начать.

Елай действительно много знал, он буквально может выдать его расписание, с точностью назвав место, где он будет в данную минуту. Днём Марко это проверил, тем самым окончательно разрушив подозрение, что Елай нас может водить за нос.

Весь вечер провожу у зеркал, подбирая себе более подходящее платье и делая причёску с макияжем. Мне самой не верится, что я собираюсь в клуб. С последнего раза кажется прошла вечность или и вовсе целая жизнь, которая принадлежала не мне. Не той девушке, что могла позволить себе спокойно отдыхать и хорошо проводить время с друзьями.

Сама мысль, что этот поход в клуб может быть последним, помогает мне подготовиться на все сто. Поэтому. когда, спустя какое-то время, Алек наконец видит меня, он даже присвистывает, заявляя, что вид, который его встречает, не может никому достаться, кроме него. В ответ я искренне смеюсь, ненадолго забывая, что предстоит что-то серьёзное. То, как Алек смотрит на меня…

Боги, я уже и не думала, что могу его чем-то удивить. Это будоражит совсем забытые эмоции на незначительные мелочи, которые раньше были очень важны. До того, как наша жизнь превратилась в сплошные мысли о мести и убийстве.

— И всё же тебя стоит показать окулисту, — до ужаса правдоподобно хмурится Алек, словно и впрямь озадачен. — Боюсь тебя огорчать, но ты даже не заметила, что твоя рубашка потеряла как минимум девяносто процентов непрозрачности, — говорит он, осматривая меня. А потом решает сумничать: — Очевидно, ты слишком часто её стирала.

Я не могу удержаться, чтобы не закатить глаза. Как остроумно, главное, чтобы была подсказка, на каком моменте смеятся. Отмахиваюсь от комментария Алека и сажусь на кровать, чтобы натянуть коротенькие сапожки, едва доходящие до лодыжки. Я помню, что мы собрались в клуб не для развлечений, поэтому выбрала самую удобную обувь и самые эластичные стрейчевые синие джинсы. Рубашка — маленькое исключение. Хоть она и удобная и просторная, и я её даже заправляю и закатываю рукава до локтей, чтобы иметь полную свободу действий, она выглядит подходящей для клуба. Плюс я густо подвела глаза чёрным карандашом и накрасила веки, сделав дымчатый макияж, не устояв перед возможностью хоть немного выделиться.

Оказывается, я ещё помню, как это делается.

— Боюсь, это у тебя проблемы со зрением, Алек, — кидаю с напускной безмятежностью, застёгивая замочек на ботинке, а затем перехожу ко второму. — Рубашка всего лишь просвечивает на десять процентов.

Заканчиваю и встаю с постели, чтобы взглянуть на Алека, продолжающего создавать вид хмурого скептика, стоя в проёме дверей со скрещенными руками и ногами. Уголок его рта поддёргивается в норовящей улыбке, которую он сдерживает, поджимая губы.

— Я вижу все три родинки на твоём животе, а ещё, — Алек выгибает брови, — я вижу узор твоего…

Я успеваю добраться до него прежде, чем он озвучит «лифчика», находясь всего в нескольких метрах от родительской спальни, и прикрываю наспех его рот указательным пальцем, очень красноречивым взгляда предлагая заткнуться, отчего его брови лишь ползут выше, хотя и его поза даже не меняется.