Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения. Страница 46

— Что-то не так? Зачем ты…

Я едва успеваю приподнять подбородок, как его обхватывают кончики пальцев, вместе с чем моё лицо овевает мягкий и тихий вздох облегчения. Горячее дыхание радости пронзает меня до самых глубин сердца, теперь бьющегося за двоих.

— Всё так. Всё… замечательно. Я уже люблю наше маленькое белое пятнышко, — к концу фразы голос почти переходит на шёпот, но я всё равно слышу в нём счастье. Подтверждающую его улыбку. Вижу блеск в глазах. Пальцы поглаживают мою левую щеку, и я решительно подаюсь вперёд, пока не оказываюсь на коленях Райана прижатой к твёрдости его груди. Когда моя правая рука обхватывает заднюю часть его шеи, это ощущается словно рай.

Глава семнадцатая

— Стоило сказать ей распечатать два снимка.

Это первые слова Райана за те несколько минут, прошедших с тех пор, как мы покинули клинику и сели в машину. Я понимаю, что она едет в сторону моей квартиры, чтобы сначала отвезти меня, а уже потом доставить его на работу. Он держит зернистое изображение в правой руке и смотрит на него сосредоточенным взглядом. Может быть, лишь в данный момент мне становится окончательно ясно, что я больше не просто я. Не та женщина, которая по-прежнему может прыгать из самолёта в самолёт ради материального благополучия, отодвигая всё остальное на задний план. Что внутри меня зародилась новая жизнь, и что я не стану, а уже стала мамой. Мамой живого существа, сравнимого по размерам с крохотной семечкой… Это всё ещё не желает укладываться в голове. Были ли дети Райана тоже лишь эмбрионами, когда он узнал о них? Или ему уже довелось услышать биение сердца и увидеть определённые очертания, большие, чем пятнышко?

— Зачем?

— Чтобы у тебя тоже был, потому что этот я хотел бы забрать себе и прямо сейчас.

— Я могу сделать фотографию на телефон, — просто говорю я, — наше пятнышко всё равно всегда со мной. Тебе снимок нужнее.

— Прости меня.

— За что?

— Если бы я мог, то рассказал бы об этом родным прямо сейчас. И не только о малыше, но и вообще обо всём, Моника. О тебе и мне. О нас.

— Ты бы… рассказал?

— И однажды, когда всё закончится, обязательно расскажу, — от Райана исходит максимальная энергетика. Невероятная искренность. Он смотрит на меня так, что его взгляд просто до мурашек. Я чувствую себя находящейся в правильном месте.

— Они тебя любят и беспокоятся о тебе.

Он вздыхает, расстёгивая первые несколько пуговиц пальто, будто они внезапно начали его душить. Сжали горло и в значительной степени перекрыли доступ кислорода в лёгкие. Движения суетливые и нервные. А потом Райан безошибочно называет имя из пяти букв:

— Грейс. Что она тебе сказала?

— Что она волнуется. И ваши родители тоже.

— Не думаю, что это о них.

— Потому что они заняты спасением человеческих жизней? — я касаюсь его правой руки поверх сидения и снимка. Указательный палец бережно обводит левый нижний угол изображения, пока не вступает в контакт с кожей близ моего ногтя.

— Пойми, Моника, я не езжу к ним делиться своими личными проблемами. Мы значительно обособлены друг от друга и чаще всего встречаемся исключительно по праздникам. Да и то не всегда. Будет непросто распределить для мальчиков соответствующие дни. После развода.

Райан снова концентрируется на распечатанном изображении, и, способная только догадываться, о чём его мысли в данный момент, я задумываюсь о грядущем разрушении красивой картинки, которую видела летом в виде фотографии, где все казались счастливыми и искренними в том, что показывали миру и окружающим. Какое мнение сложится обо мне у самых близких, когда они узнают о моём существовании и причастности к разводу их сына после стольки лет вроде бы безмятежного брака?

— Ты всё ещё веришь в лучший исход?

— Знаешь, прямо сейчас это неважно. Давай поужинаем сегодня в ресторане. Нам есть что отметить. Я устрою столик вдали от посторонних глаз.

— Это… свидание?

Машина въезжает в мой квартал, в то время как Райан возвращает ко мне целенаправленный взгляд.

— Да, это именно оно, — медленно снижая скорость, мерседес плавно останавливается напротив подъезда дома, но шум двигателя сохраняется. — Если я заеду за тобой в пять, это нормально?

— Это хорошо, — я отстёгиваю ремень безопасности и придвигаюсь вплотную к Райану. Он обнимает меня, и его идеальные тёплые губы прижимаются к моим. — Тогда увидимся позже?

— Несомненно. Но сначала я тебя провожу.

— Не надо. Всё будет в порядке. Не переживай. Тебе пора ехать, — мне не хочется, чтобы он задерживался из-за меня ещё больше. Мир ведь не крутится только вокруг моего нового состояния. Особенно мир Райана Андерсона. — Я беременная, но не больная и не беспомощная. И могу самостоятельно подняться на лифте наверх.

— Всё равно я… Не думай, что ты не важнее всего прочего, Моника.

— Я и не думаю. Мы увидимся через несколько часов. Ничего не случится.

— Наденешь для меня то, что легко будет снять?

Я провожу рукой по лацкану мужского пальто и дальше вниз по ткани. Но останавливаюсь около первой застёгнутой пуговицы, сжатие материала вокруг которой вызывает ухмылку у Райана. Она увеличивается в ответ на мой поцелуй, приходящийся в левую щёку рядом с уголком губ.

— Тебе придётся дождаться вечера, чтобы узнать, — я никогда не говорила ни с кем так. Не пыталась придать своему голосу сексуальное звучание. Но сейчас всё происходит само собой. Появляется незнакомые тембр, тональность и намерение соблазнить. Хоть это и слегка странно для той, кто уже носит под сердцем ребёнка от выбранного мужчины.

— Я дождусь.

Минуту или две спустя я провожаю взглядом уезжающий мерседес, а оказавшись дома и тщательно помыв руки, сажусь в изножье кровати. Она не та, в которой мы зачали малыша, но это ничего не меняет. Вспоминать Бразилию, шум океана за дверями террасы, сопровождающий каждую секунду движений, и то, каким было наше первое занятие именно любовью, невероятно легко. Я и сейчас словно чувствую все те эмоции. Райана в себе. Потому что теперь он всегда будет во мне. В нашем ребёнке. Не знаю, что именно происходит со мной, но плод внутри меня, ещё даже не обладающий сердцем и другими органами, уже оказывает невероятное влияние. Подталкивает моё сознание к действиям, которых, лёжа на кушетке, я ожидала меньше всего. Гудки на телефонной линии кажутся не имеющими ни конца, ни края. Но, может быть, это преувеличение.

— Моника?

— Привет, мам.

Скорее всего, я веду себя, как любая другая дочь, узнающая, что она сама станет мамой. Это ли не повод пересмотреть всё предыдущее общение? Задуматься о своём поведении и словах в те или иные моменты, которые не хотелось бы пережить самой в отношениях с собственным ребёнком? Не пожалеть, но почувствовать желание впредь быть осмотрительной и дважды взвешивать мысли прежде, чем облекать их в конкретные фразы? Начать звонить чаще? Именно женщине, давшей жизнь, а не отцу, несмотря на то, что с ним всегда всё проще и легче?

— Привет. Твой отец на дежурстве. Наверное, он не слышит.

— Я звоню не ему, а тебе, — фактически шепчу я в трубку, обнимая живот свободной правой рукой. Нелепо думать, что действительно кроха что-то почувствует, но это важно для меня. И не представляется возможным не делать этого. Не касаться себя, желая защитить малыша внутри. Если бы только можно было уже сказать…

— О. Ты в порядке?

— Да. Да… Просто я… — просто я беременна, а ты станешь бабушкой где-то в июне, — просто я никогда тебя не спрашивала… Ты, и правда, хочешь, чтобы я ушла? Я имею в виду, ушла из бизнеса?

— Милая.

— Я ведь больше ничего не умею. Это единственное, что мне известно, — и у меня даже нет запасных вариантов. Только некоторые сбережения. Но я уже полагаюсь на мужчину-миллиардера больше, чем, вероятно, следует. Больше, потому что он никогда не говорил мне, что обеспечит мои материальные нужды. Что мы с ребёнком ни в чём не будем нуждаться. Финансовое участие ни разу не было гарантировано на словах. Внутри себя я наверняка подразумеваю его, как должное, но в действительности всё может оказаться иначе. У меня больше уверенности в том, что он не оставит свою нынешнюю семью без содержания, чем в том, что я тоже буду всем и всегда обеспечена.