Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения. Страница 47

— Ты умеешь, Моника. Помнишь, у тебя есть образование. Никогда не поздно начать сначала. В наше время это проще, чем когда-либо прежде. Может быть, иногда я бываю резка, но мы с твоим отцом всегда окажем тебе всю необходимую поддержку, — говорит мама, и клянусь, у меня на душе моментально становится ощутимо легче. От одного лишь высказанного обещания и тепла, которого мне так не хватило в прошлую встречу. — Ты могла бы открыть приют, как постоянно твердила в детстве, когда к нам во двор в очередной раз приходил соседский кот. Уверенная, что с ним плохо обращаются, ты устраивала целые истерики в ответ на мои слова, что его надо отнести хозяйке. После успокоить тебя удавалось далеко не сразу, и до тех пор ты не уставала повторять, что, став взрослой, непременно откроешь заведение, в котором будешь спасать неугодных или просто бездомных животных, подыскивая всем добрых и любящих хозяев. Или ты можешь быть волонтёром в свободное от основной работы время.

— Мам.

— Да?

— Знаю, до праздников ещё немало времени, но я бы хотела приехать. Если и не на Новый год, то вскоре после него.

Я не особо и помню ту маленькую девочку, что так остро переживала за судьбу чьего-то домашнего питомца в отсутствие собственного пушистого друга, и точно знаю, что содержание приюта несёт с собой лишь трудности и затраты, которые надо будет покрывать и изыскивать спонсоров, но сейчас всё это не кажется мне первостепенным. В данную минуту важнее то, какой будет реакция самых близких людей на мою беременность и статус отца ребёнка. Неужели я, и правда, раздумываю о соответствующем знакомстве?

— Мы с твоим отцом будем только рады.

— Спасибо, мама. Передашь папе привет?

— Конечно, родная. Как только он придёт.

— Созвонимся завтра?

— Это будет замечательно, Моника. Хорошего тебя дня.

— И тебе тоже.

После обеда я наношу на ногти на руках и ногах любимый бордовый лак. Самостоятельно делая это на протяжении всех взрослых лет, я давно добилась того, чтобы всё получалось аккуратно, но теперь пальцы, держащие колпачок с кисточкой, периодически подрагивают, и в результате мне приходится стирать лак с ногтя большого пальца на левой руке и начинать всё заново. Удачной оказывается лишь вторая попытка. Я жду окончательного высыхания мерцающего покрытия около приоткрытого окна, чтобы дышать преимущественно свежим воздухом, а не запахом лака, когда получаю сообщение от Райана.

Ты поела?

Да. Недавно закончила.

Что ела?

Салат из овощей и курицу.

Хорошо. Всё в порядке?

Да. Переживаешь?

Нет. Разве что немного. Я знаю, ты заботливая и будешь замечательной мамой.

Ты поможешь мне ею стать?

Мне тоже потребуется твоя помощь, но вместе у нас несомненно всё получится, Моника. У меня важный звонок, в течение которого я буду думать о тебе. До вечера, хорошо?

Хорошо.

Часы показывают начало четвёртого, обозначая, что в моём распоряжении есть лишь два часа. Или целых два часа? Я становлюсь не то чтобы реально нервной, но то, что можно было бы назвать реальным свиданием, в последний раз происходило со мной ещё в колледже. Хотя Майк испытывал по отношению ко мне гораздо больше симпатии, чем вызывал её в ответ. Чересчур милый, любезный и разговорчивый. Андерсон же совсем другой. Тот… тот самый. А значит, у меня нет ни одной причины беспокоиться о том, как всё пройдёт. О чём мы будем говорить, что обсуждать, и какими будут наши ответы друг другу.

Без семи минут пять в мою дверь раздаётся одиночный звонок. От неожиданности левый локоть задевает тюбик с тушью, и тот падает на дно раковины с катящимся звуком. Я спешно поправляю чулки и смотрю на себя в зеркало прежде, чем выхожу из ванной, направляясь к входной двери.

— Ты потерял ключи?

— Нет, — Райан просто входит внутрь и закрывает её за собой. Выражение глаз пристальное. Изучающее. И обманчиво спокойное. — Но так вроде как положено.

— О чём ты говоришь? — я почти приближаюсь, чтобы прикоснуться, почувствовать его после многих часов одиночества, но меня останавливают руки, протягиваемые вперёд и упирающиеся мне в плечи. А ещё движение головы из стороны в сторону, смысл которого, как и всего прочего, я совершенно не понимаю. Что положено?

— О свидании. Я звоню в твою дверь, ты впускаешь меня и говоришь, что тебе нужна ещё минутка, и просишь подождать, и я остаюсь здесь, но не могу перестать думать о том, что ты делаешь в ванной комнате или спальне.

— Ты серьёзно?

— Скажи это, Моника. Подыграй мне.

— Ты немного рано. Я выйду к тебе через пару минут. Или ты можешь пройти и поговорить со мной, пока я заканчиваю, — я улыбаюсь Райану, отказываясь играть совсем уж по его правилам. Чуть склонив лицо, он качает головой, но я вижу ответную улыбку и то, как он снимает ботинки. Тушь из раковины я достаю и убираю в косметичку, являясь объектом колоссального внимания, заставляющего меня жаждать, чтобы оно никогда не заканчивалось.

— Я подумываю заняться издательским делом и после развода приобрести HarperCollins. Это второе по значимости подразделение медиахолдинга Руперта Мёрдока после газетного ответвления компании.

— Он владеет СМИ?

— И ещё кинокомпанией.

— Сколько ты заплатишь? — не могу не спросить я, хотя и не совсем представляю, что в таких случаях обычно говорят в ответ. Просто данный вопрос кажется самым очевидным и естественным. Как если бы мы оказались в обычном магазине и смотрели на ценники, чтобы определить общую стоимость приобретённых продуктов. Миллиардеры совершают совершенно другие покупки, которые не могут прийти в голову среднестатистическому человеку, но и у них есть определённые расценки.

— Мёрдок просит пятьсот миллионов. Но, возможно, мне удастся сократить сумму до четырёхсот пятидесяти и даже меньше.

— Он ведь уже старый, да?

— Да, ему восемьдесят девять, — кивает Райан, — хотя по-прежнему является официальным владельцем всего, чем обладает, — он замолкает на несколько секунд, делая шаг в мою сторону, и смотрит так, будто не знает, что будет делать без меня, — ты прекрасна, Моника. Готова ехать?

— Ты не хочешь переодеться?

— Нет.

— Тогда да, готова.

В ресторане нас провожают за столик, скрытый от посторонних глаз благодаря портьерам. Зелёные панели на стенах, небольшие картины, неяркий свет лампы на потолке, белая скатерть, бежевые льняные салфетки, фужеры и тарелки со столовыми приборами. Официант задвигает за мной светло-серое кресло, когда я сажусь, и протягивает нам два меню, в ожидании извлекая блокнот с ручкой из кармана фартука.

— Винную карту можете сразу забрать. Нам она не понадобится, — указывает на папку Райан, не раздумывая и над заказом, — принесите спагетти и стейк.

— Отличный выбор, сэр. А вы что будете, мисс?

— Мне, пожалуйста, ваш салат и хрустящий картофель, а на десерт два шоколадных пирожных. Спасибо.

— Два шоколадных пирожных, да?

— Одно из них для тебя, — поясняю я, как только официант уходит исполнять наш заказ. Райан делает глоток воды, за стаканом с которой улыбка более чем очевидна. — Здесь уютно, и не похоже, что тебя кто-то узнал, пока мы шли через ресторан.

— Зачем ты говоришь об этом, Моника? — стакан опускается на стол с довольно громким звуком. Что-то внутри меня кричит… нет, не об опасности, но о непростой ситуации, созданной моими же руками. — Я просто хочу быть с тобой и нашим ребёнком и не собираюсь действительно прятаться. И готов принять риск и заботиться о тебе во всех смыслах тоже, — Райан прикасается к моей левой ладони. Это нежность. Доброта. Твёрдая уверенность. Эмоциональная потребность. И плевать на посторонних, пока мы вместе. Невидимо для него я дотрагиваюсь до живота, под скатертью, но всё равно убеждена, что мужчина знает, где моя правая рука. На время он прерывается из-за вернувшегося с коллегой официанта, пока чуть позже не спрашивает: — Ты ведь позвонишь в своё модельное агентство? Я имею в виду, агенту. Скажешь, что намерена уйти?