Центумвир (СИ) - Лимова Александра. Страница 44

– В тебя?..

И мое потрясение. Отчаянно помотала головой, охуев, когда вышел и кончил в руку. Охуев, что без защиты. Охуев от себя, что настолько в нулевой зоне контроля. Я была на пороге самого мощного оргазма в своей жизни и с ума сходила от ужаса, что едва не позволила ему случиться.

Яр кончал фантастически красиво, но он наблюдал, потому и оборвался. Исказился ровно так же, как и я, когда поняла, что секс без защиты. Осознала, что просто охуеть насколько дура. И с него схлынуло ровно в тот же момент, когда он увидел как перекашивается мое лицо.

– Что? – хрипло, сжимая мой подбородок и глядя в мои стеклянные глаза с напряжением. – Алена, девочка, что?

Смотрела на него и не могла поверить. Секс в Лондоне – вопрос о таблетках, следом контрацептив. С вибратором контрацептив, там, правда, вопрос о гигиене, все ж в футляре эта херня лежала неизвестно сколько, а идти мыть, так контекст ситуации не позволял, а вот сейчас… у него есть презервативы. У меня они есть! Потому что это начало отношений, когда приспичить может в любой момент! И нужно наготове быть!  И он без защиты…

– Алена… что? – глаза темнеют, хват на подбородке до боли.

– Без защиты? – сипло выдавила я.

Совершенно по звериному ведет головой и тут же прикрывает глаза, но в них вспыхнула ярость. Я успела заметить ее всполохи, которые обожгли до состояния, когда замереть хочется и забываешь о стрессе любой силы. Мгновение и отстраняется, лицо непроницаемо.

– Прости. Увлекся. – Сквозь зубы.

Салфетки. Сперма с его пальцев в них. Стирая кровь с щеки, наблюдала за этим с сжатой челюстью. Думаю, видел, хотя не поднимал взгляда. Так же не глядя безошибочно бросок салфеток в урну у стола и ровный шаг к двери, со спокойным через плечо:

– Пойдем.

Исподлобья смотрела в его спину. Он не виноват. Только я виновата. Мое тело – мой контроль, золотое правило, тупица! Мне с последствиями жить, а не тому, кто на пять минут зайдет! Дура, блядь! Дура!

Мрачно глядя в пол, твердо сжав губы, вслед за ним. В принципе, до овуляции больше недели, и не в меня же, процент низкий и… или лучше перестраховаться?.. Ага, а потом мучаться с последствиями пару месяцев. А если не перестраховаться, то мучаться всю жизнь, что ли?.. Хотя, мне двадцать семь, я уже типа старородящая (всегда ору с этого убойного слова), в моем возрасте процент, что залетишь с первого раза еще ниже, да еще и с учетом того, что овуляция не скоро, а он не в меня… Блять, что делать-то?..

Коридор, вестибюль, крыльцо и удар прохладного трезвящего воздуха в кровь. Пересекали стоянку в полном молчании до черного внедорожника мигнувшего фарами, когда снял с блокировку.

Ночной город за окном, у него никотин, у меня желание заржать и затеять такой пасьянс, чтобы все охуели… Беда в том, что расклады давно придуманы, а составить новый, это нужно иметь особый склад ума, которого у меня нет… Пока нет. Но вот я скоро повзрослею и вы все пожалеете. Или что там говорят имбицилы, которых я явно возглавляю  и являюсь для них прямо образцом для подражания?..

– Почему такая реакция на прерванный половой?

Этого его вопроса следовало ожидать. Следовало ожидать этого логичного вопроса, и он должен был прозвучать с легким интересом, а не с таким черным льдом раздражения, что к нему сложно подобрать виски и блюз. Этот лед скользил отчетливым эхом в его интонации, когда за окнами проносился ночной город.

– Истомин, ты серьезно? – поморщившись, повернула к нему голову.

Его хлыст. Невербальный. Но от этого инстинктивно захотелось сжаться. Только невесело усмехнулась, глядя на него. Приподнимая подбородок.

Он протянул руку на заднее сиденье. Бутылка черного рома. Не отрывая взгляда от дороги вскрывает и делает несколько глотков. Взгляд черный, что та терпкая карамель в объятиях дерущего алкоголя, бьющегося о стеклянные грани бутылки, когда она была зло выброшена в окно, а длинные пальцы уже подносили серебристый фильтр яда и никотина к губам. Щелчок зажигалки. Пламя, целующее конец сигареты. Его глубочайший затяг и выдох дыма сквозь полуулыбающиеся губы. Голос ровен, спокоен:

– Мне снова интересна формулировка, Еремеева. Я не совсем дурак и примерно догадываюсь, но мне интересна именно твоя формулировка.

Тихо рассмеялась, глядя в его шикарный профиль. Он действительно шикарен. Роскошен. В пизду все, признаЮ – это охуительный мужик. Самый охуительный из тех, что у меня вообще были, а я в этом вопросе всегда была очень и очень избирательна, и я… да, блять, я охуительно рада, что вот так… контактировала с ним. Что у меня был не просто самый охуительный секс в моей жизни, но и…

И на языке все еще иллюзорный привкус его крови.

Однако, он видимо, из того числа, что считают, что от них должны рожать стадами и без перерыва из-за хорошей породы. Вопросов нет, невъебенная наследственность для потомства. С его стороны. В этом он полностью прав.

Однако, Истомин, ты ошибся. Нам с тобой скрещиваться никак нельзя. Мне ни с кем нельзя, тем более с тобой. С вами. Вот Илье можно, но и там… не дай боже в Лесю пойдет. Хотя, не важно, это моя кровь, я буду любить ее несмотря ни на что. А вот здесь я вольна выбирать. И я выбираю ноль, Истомин. Тем более ты и я. У нас только ноль.

Но. Он требует ответа. Кратким, но пронзающим взглядом.

– Потому что нежеланный ребенок хуже аборта. – Негромко, улыбаясь, с почти ненавистью глядя в его профиль, с легким прищуром следящий за дорогой, а его губы растягивались в полуулыбке. Губы, изучившее мое тело и знающие о нем многое. В горле пересохло, когда продолжила с еще более злой улыбкой, – из двух зол выбирают меньшее, так ты говорил? Только конкретно в этой теме меня что-то не тянет ни меньшее, ни тем более большее выбирать. Достаточно доступно?

А он молчал, задумчиво глядя на дорогу. И когда до меня дошло, почему именно нужна формулировка и что с чем он связал в своей ебнутой голове, я испытала такую непередаваемую злость, что меня едва не подбросило на сидении.

– Истомин, ты ошибаешься, – прошипела, гневно глядя на него. – Не из-за этого. Мне вообще плевать, что мать так поступила. Я просто ответственнее к жизни подхожу! Более здраво и адекватно!

– Цинично. – Поправил он, протяжно выдыхая сигаретный дым в окно.

– Зато логично!

– Зачастую это синонимы.

– Ты сейчас  троллишь, да?

– Нет. – Вполне серьезно отозвался, выкидывая сигарету и прикрывая окно, но не до конца, чтобы проветрилось то, чем он уже навонял. Все так же глядя на дорогу совершенно серьезно заявил, –  я солидарен, как для тебя это не странно. Так что успокойся. Не сторонник заек-лужаек. Не сторонник авось. Тоже напрягают дети.

– Меня не напрягают! – рявкнула я, со злостью глядя в его профиль.

– Ой ли? – уголок его губ иронично приподнялся. На секунду. За которую я готова была его кастрировать, но его лицо снова стало совершенно непроницаемым. И это словно бы хлестнуло еще больше и я прошипела:

– Тебе не кажется, что ты не в свое дело лезешь со своими тупыми предположениями?

– Мне кажется, что ты слишком остро реагируешь на проблему, которой нет.  Нет ее, Ален. Понимаешь?

Замершее дыхание, усилием воли возвращенное в норму. В то, что считаю нормой, что позволяет дышать тулову, мерно втягивать воздух, дробящийся в структурных единицах лёгких на кислород и прочие составляющие, которые  потом уходят в кровь и идут с ней по организму питая органы и ткани, забирая от них продукты обмена и обеспечивая жизнедеятельность тела. Все в порядке. Все нормально. Тулово функционирует, мозг соображает, чего я разошлась-то?

– Ох, Истомин, чего там в башке твоей за образ меня выстроился... Говорила же, что нет у меня душевных ран, трагедий и надломов. – Хмыкнула я, расслабленно разваливаясь на сидении и скучающе осматривая маникюр. – Ладно, уговорил. Залезай в душу, окунись в мое дерьмо, может хоть так испугаешься и отступишь. Не люблю этот моралистский постриг абсолютно всех под одну и ту же гребенку: типа аборт это плохо, отдавать детей в детдом это плохо. Потому что не редок сценарий, что если женщина не хочет ребенка, но заветы общества для нее святы, то выход у нее в том, чтобы свой сюрпрайз повесить на ближайшее окружение. Это же удобно, потому что это общество не так сильно осуждает. Моя мать нас спихнула на свою больную мать. Моя мать не знает простую истину, что нежеланный ребенок хуже аборта. Потому что он не себе жизнь портит. Совсем не себе. И растет моральным уродом, чаще всего, не потому что… если осознание творящего пиздеца есть, то уродство неизбежно и побороть это фактически невозможно... социальная адаптация в обществе, которое вопит, что надо несмотря ни на что всегда рожать, происходит согласно этому обществу и его бытию, где главенствуют невъебенно удобные нормы, дозволяющие  тупым особям спихивать ответственность за пару минут своего траха на родственников, которые об этом  не просили. Особям и обществу похуй, что родственники от этого страдают, главное, что они отказаться не могут. Потому что они чуть человечнее особей, предпочитающих незащищенную еблю и скидывание последствий на окружающих. Лицемерная игра на социальной догматике, когда ты вроде бы чистенький перед своей стаей и, батюшки святы, даже религией, да еще и удовольствие получил, классно же. Очень удобно. Это же не осуждается, ибо обществу похуй на последствия. Ну, и мне похуй на него и его догматику. Это не типа там месть или другой тупизм, мне просто похуй как там у них положено правильно жить, ибо моя операционная система не предусматривает возможности активации функций по созданию семьи, стремлению к борщам, хранительству домашнего очага и семерым по лавкам, а сделать перепрошивку невозможно без поломки гаджета до состояния полной бесполезности. Все просто. – Устало зевнула и потянулась. – Краткий экскурс в мою черствую душонку завершен, не хочешь сходить помыться?