Застеколье (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 51

– Ты как–нибудь пройдись, может, знакомых увидишь, – посоветовал Ярослав. – То, что никто ни о чем не слышал, вовсе не значит, что твои земляки сюда не заходили.

А вот об этом–то я не подумал. Не каждый, кто способен пройти в параллельный мир, станет об этом хвастать. А если и начнет? Кто этому поверит? Примерно, как в изнасилование женщины «зелеными» человечками или полета землянина в НЛО. А жить можно и в двух мирах. Тут я вдруг вспомнил своего одноклассника Серегу, класса до седьмого слывшего отъявленным оболтусом, а потом вдруг резко изменившегося, ставшего лучшим математиком школы, района и области. А куда он потом делся? Кажется, вместе с родителями уехал в Новосибирск, в какую–то специализированную школу с математическим уклоном. А еще ведь кто–то был? Точно, был еще Павлик, поступивший в суворовское училище. А ведь ему сулили спецшколу, колонию и так далее. А мой учитель физики, способный прервать урок рассказом о многомерности Вселенной? А учительница истории, от которой я впервые услышал теорию Платона обидеальном мире и его отражениях? И это в самый–самый пик «застоя», когда про Платона знали лишь то, что он был махровым идеалистом! М–да, если подумать и сопоставить, то многое из того, о чем я знал, приобретает иной оттенок. Но в то же время – не подкопаешься!

– Короче говоря, – заявил Ярослав. – На сегодняшний день место перехода стало привлекать нездоровое внимание. Посему, из соображений конспирации его следует сменить.

– Это точно, – согласился я. – Если уж засады устраивают на полпредов Президента, куда такое годится? Кстати, а почему бы чаще проходы не менять? Как я понимаю, он тут со времен Ивана Васильевича?

– Ну, если эту конкретную поляну брать, то поменьше. Лет этак… – прикинул князь, – триста. Раньше проход в другом месте был. Но тоже вблизи Грязовца.

– А все–таки, – вернулся я к вопросу, – почему бы проходы почаще не менять?

– Ну, не так–то все просто. Во–первых, место здесь очень удобное. С одной стороны – от цивилизации далеко, а с другой – не особо. Железная дорога рядом, шоссе. До Вологды – полчаса езды, до Грязовца – пятнадцать минут. Опять–таки, «широко известно в узких кругах». Если слишком часто проход менять, как к нам новые люди будут приходить? И старожилы, которые, кто на Большой земле живут?

– А что, старожилы? – не понял я.

– Ты помнишь, что все, наши, ну, кто постоянно на Большой земле живет, имеют две точки прохода? Одна общая – вот эта поляна. И еще одна индивидуальная. У меня, скажем, она вообще в… ну, неважно где. Предположим, оказался я на Большой земле. Я что, должен каждый раз туда бегать, если домой, то есть, сюда надо? Но все равно, откуда бы ты не шел, основной проход не минуешь.

– То есть, проход, не совсем точка, а тоннель? – догадался я. – В него можно войти либо где–то там, либо только здесь.

– Вот–вот, – обрадовался Ярослав. – Стало быть, ты должен открыть не только точку прямого перехода, но и еще … – призадумался князь, – что–то около двух миллионов тоннелей.

– Стоп, – остановил я речь князя. – Не понял, причем здесь я?

Князь посмотрел на меня взглядом наивного ребенка.

– Ну, а кто же тогда? У нас только Борис был на такое способен, чтобы из Застеколья в любую точку Большой земли пройти, а потом обратно. И в самом Застеколье, только дед мог «проколы» делать, да еще и обозы за собой таскать. Я, например, ножками топаю. Да и все остальные тоже.

– И как я это сделаю? – поинтересовался я.

– А я знаю? – развел руками Ярослав.– Я же тебе говорил – сам явезде ножками–ножками топаю. Так что, вперед, и с песней!

– У Бориса хоть опыт был, – проворчал я. – А у меня?

– Ну, опыт не вдруг берется, – утешил меня князь. – Ты попробуй, потренируйся. Не с первого раза, так с десятого получится. Только, – построжел он ликом. – Я тебя очень прошу – не сотвори переход в болоте или в пустыне. И не надо его запихивать в собственную квартиру. С тебя станется.

– Как срочно нужно?

– Конечно, не горит, но…

– Чем раньше, тем лучше, – закончил я. – До утра потерпит?

Ярослав выглянул в небольшое окошечко, где зияла темнота. Странно как–то, чтобы ночь (или день?) в наших краях была такой черной. Я видел подобное на юге бескрайней родины, когда проходил срочную службу.

– Давай так, – решил–таки князь. – Над душой у тебя никто не стоит, не погоняет. Как сделаешь, так и сделаешь. Одно лишь условие – не сообщай о месте своему генералу. – Предвосхищая мой вопрос, поднял вверх ладонь: – Подожди, не спеши. Уверен, Унгерн и сам не захочет знать новую точку.

Хм, это Унгерн–то, привыкший держать руку на пульсе всех событий? Но с другой стороны, что–то в этом есть. Опять–таки, чисто формально, о новой «привязке» Застеколья к нашему миру я докладывать генералу не обязан. Это моя «епархия», как Представителя Президента в параллельном мире, а не подчиненного Управления по чрезвычайным и загадочным ситуациям ФСБ (кстати, я ведь до сих пор не удосужился узнать – как называется подразделение, за службу в котором мне платят майорскую зарплату) Другое дело, что в нашей службе нет такого понятия как «обязан /не обязан», потому что ты обязан всё. Имею в виду – обязан докладывать обо всём, что входит в сферу интересов начальника. А почему генерал не захочет узнать новую точку перехода? Надо подумать. Если не додумаюсь сам – спрошу у генерала.

В Застеколье мне было хорошо, но настала пора возвращаться. Как я и думал, на поляне меня никто не встретил. Видимо, генерал обиделся. Но хуже, что и рядом никого и ничего… Унгерн, собака такая (Виноват, господин генерал, само вырвалось!), мог бы озаботиться о своем подчиненном, оставив хотя бы «газельку». Пришлось шлепать до шоссе, ловить попутку до Грязовца, а уж там, усевшись на деревянную лавочку возле вокзала, подумать о случившемся. Самым простым казалось купить сотовый (новый я до сих пор не купил, а старый остался в пещере), позвонить генералу, а он изыщет средство доставки. Да и что там изыскивать? Подозреваю, что где–то поблизости стоит машина, предназначенная для полпреда. Или – просто сделать шаг в пустоту и очутиться в собственном офисе, в Москве. Но сегодня я решил не тревожить ни время, ни пространство, а вести себя как обычный человек. Стало быть, нужно проверить карманы. Ага, деньги есть. Нож. А это что? Кистень? Маленький, но лучше его не вытаскивать – народ испугается. Наверно, стоило бы проверить, что у меня есть, еще ТАМ, но уходя, просто сдернул с вешалки куртку, одолженную Унгерном.

Никогда не любил Грязовец, хотя должен был считать его своим родным городом. Вырос неподалеку и в школу ходил совсем рядом. А вот, поди же ты. Нет, я его очень люблю, когда нахожусь на расстоянии от этого города. Все–таки, интересная история, начинающаяся со времен Ивана Грозного, совершенно уникальный культурный пласт (стык центральной России и северной), где в говоре не типичное вологодское «оканье», а московское «аканье». И лапти у нас плели не из лыка, а из веревок. А чего стоит Указ Петра Великого о том, чтобы «Грязлевицких мужиков в гвардию не брать, дабы они рылом своим поцарапанным строй не портили!»

С удовольствием каждое лето провожу пару–тройку недель в родной деревне, со смешным названием Пузово, хожу в магазин за три километра, как в детстве. А вот бывать в самом Грязовце – нет, не люблю. Может, из–за того, что о нем сохранились лишь неприятные воспоминания? Грязовец – это очереди в магазине, куда мы с родителями ездили, это районная больница, в которую мне угораздило попасть два раза, и оба раза, в собственный день рождения, драка с местной шпаной, когда мои друзья–приятели сбежали, бросив меня одного.

– Слышь, мужик, третьим будешь?

Я слегка обернулся. Голос принадлежал «синяку», в протертом до дыр джинсовом костюме, с модной сегодня щетиной. (Странно, но не видел алканавтов ни чисто выбритых, ни бородатых. Как они умудряются постоянно поддерживать «легкую небритость»?) Рядом с ним покачивалась потасканная жизнью «девушка», с изрядным бланшем под глазом.