Ветер с Итиля - Калганов Андрей. Страница 72

Степан притащил лестницу, спустился в поруб. Ощупал нижний венец стены и, найдя щель, извлек находку. В кусок штанины от спортивного костюма был завернут тульский «Токарев». Цел, бродяга!

Степан вылез на солнышко, отщелкнул обойму, пересчитал патроны. Для серьезного боя маловато, но на одно «чудо» хватит. Только бы «ТТ» просох после вчерашнего купания, не то разорвется в руке, и все чудо…

«Пора возвращаться к людям, разыскать Алатора, переговорить с пришлыми воями, может, удастся поддержкой заручиться, – решил Степан. – Не век же бродить по пустому селению».

Обратный путь оказался заметно короче. Уверенным шагом, не плутая, Степан добрался до распахнутых настежь ворот. «ТТ» уютно устроился за пазухой. Доставать, конечно, неудобно, но карманов-то нет, а за узкое голенище сапога из грубой и потому негнущейся кожи его не спрячешь – рукоять высовывается.

Белбородко вышел из ворот и… обомлел. Навстречу в гробовой тишине шла огромная толпа. Впереди с ребенком на руках шествовала новая знакомая.

– Вот он, проклятущий, – взвыла тетка, – кол осиновый ему в глотку!

Толпа ответила дружным ревом и перешла на рысь. Кроме ведуна, который по-прежнему неспешно шаркал, направляясь к месту судилища…

Нехорошая думка подтвердилась. Презумпция невиновности здесь не работала, посему свидетели были не нужны. Не обвинитель должен доказывать виновность, а обвиняемый – невиновность. Этот пустячок являлся основой средневековой юриспруденции, а значит, и более ранней. Впрочем, были еще и испытания, которым подвергали черных колдунов, оборотней и ведьм, дабы доказать их сношения с нечистой силой, но о тех испытаниях лучше вообще не думать, потому как испытуемый в девяти из десяти случаях погибал лютой смертью, сознавшись перед тем во всех смертных грехах.

Бежать бесполезно – догонят. Стрелять? Так патронов на всех не хватит, а рассчитывать на то, что разъяренная толпа испугается выстрелов, нет оснований. В лучшем случае остановится на полминуты, а потом набросится с утроенным воодушевлением. Да и стрелять в тех, за кого только что воевал, как-то странно. Значит, следует поступить иначе. Ответить обвинением на обвинение.

– А ну, стоять! – властно крикнул Степан. – Старая ведьма лжет!

Он вложил столько уверенности в эту незамысловатую фразу, что толпа остановилась, угрюмо сопя и сверля глазами.

– Это она заламывает колосья, лишает коров молока. Это она нагоняет хмарь, служа чудовищной Морене и ее прихвостням – упырям да лешим, да поганому Змею, что Перуна заклятый враг… А я человек чистый, Перуном посланный, али не помните, что ведун ваш давеча говорил? Потому меня нечестивица очернить и пытается.

Народ приутих, уставился на обвиняемую. Степану даже неловко стало, вдруг и правда решат, что тетка вредит общине, тогда ведь точно сожгут или утопят. Придется выручать окаянную от своего же навета.

Тетка поставила чадо на землю, уперла руки в бока и, уставившись на Степана, затараторила:

– Ах ты козел хромоногий, ах ты язва моровая, ах ты псина блохастая, да чтоб язык твой поганый отсох. Это я-то ведьма! Да шо ж это деется, люди добрые, напраслину возводят. Да кого вы слухаете, родненькие мои, да не слухайте вы упыря этого… Да мы же бок о бок живем, суседушки дорогие, да неужто вражине поверите…

– Вражина в доме твоем сидит да на соседей порчу насылает, – парировал Степан. – А ну замолчи, колода необхватная!

Толпа смотрела то на Степана, то на орущую тетку, не зная, на кого накинуться. С одной стороны, тати пришли аккурат после того, как появился чужак, объявленный Перуновым посланцем, а с другой – напасти и раньше случались, когда чужака и в помине не было. Посему Опалиха вполне может оказаться черной колдуньей. К тому же мужик ейный в месяц цветень [32] помер от неведомой хвори, да сама непонятно как спаслась из горящей избы (за то и прозвище получила), да соседская кобыла ногу сломала давеча. Спроста ли?

С толпой поравнялись два всадника – Алатор и еще один, не знакомый Степану. Стали сбоку, ухмыляясь в бороду, – смотреть «представление». Алатор держал в поводу хазарскую лошадку.

– Он по веси бродил, – голосила тетка, – на пороги плевал, порчу на дома напускал, тапереча не будет нам жизни, покудова не изведем супостата, истинно реку, будет мор лютый по осени…

– Про то не тебе судить, кобыла старая, что я в селении делал, – ответил Степан.

– Ить, не мне? – тряся вторым подбородком, засмеялась тетка. – А то кому же? Может, сам расскажешь?

Степан подбоченился, сказал степенно:

– Не тебе, бочка бездонная, людям отвечу, ежели спросят.

Ребятенок поднял с земли увесистый камень и запустил в Степана. Снаряд оказался слишком тяжел для детской руки, не долетел. Малец насупился, принялся тереть кулачками глаза, сопеть и наконец разрыдался.

Тетка погрозила Степану:

– У, нечистая сила! – Погладила мальчишку по голове. – Не плачь, отрада моя, не тронет тебя вражина, скрутит сход его. – «Отрада» пару раз хлюпнула носом и, перестав реветь, принялась разыскивать следующий камень… Камней больше не было, отчего малец весьма опечалился. А Степан обрадовался, потому как ведь может и докинуть.

Расталкивая кряжистых мужиков, вперед прошел ведун, вскинул острую бороденку, прошамкал:

– Отчего же не спросят, соколик… спросят люди, а ты ответь, не побрезгуй.

«Уф, – перевел дух Степан, – слава богу, вступили в переговоры, значит, появляется шанс. На твоем месте, господин ведун, я бы признал свои ошибки да покаялся, мол, не разглядел вражину, мол, бейте, душите его, пока не поздно… А теперь уже поздно, с чем тебя и поздравляю».

Степан выдержал паузу и со всей возможной значительностью изрек:

– Перуну молитву возносил, чтобы оборонил весь вашу от лихих ворогов и напастей, чтобы не допускал впредь лиха.

Ведун скрипуче засмеялся:

– От спасибо, соколик, от спасибо. Токмо Перуна не молитвами, кровью да златом-серебром потчуют, потому – бог воинский… Да и дубовых рощ священных я у нас чегой-то не припомню, али выросли?! А его как раз в рощах этих али у древнего дуба славят. Так ведь и дуба нет, что ж ты будешь делать?!

– Дубов нет, – согласился Степан, – и злата у меня нет, это ты верно подметил. Да только запамятовал ты, старче: не жрец я Перунов, а посланец его. А значит, не я должен требы приносить, не я должен священные дубы разыскивать. То твоя, ведун, прямая обязанность и священный долг. А меня он и так услышит, коли воля его на то будет.

Азей зло сверкнул глазами из-под нависающих бровей:

– Посланец, говоришь? А чего, посланец, ты не упросил Перуна разметать молниями татей? Вона, смотри, сколько люда честного полегло. Чего молчишь? – Азей грозно потряс клюкой. – Мыслю я, что проклял тебя Перун, а ты от его гнева бежал. Потому – сжечь тебя надо.

Народ одобрительно загудел – наконец-то нашелся виновный.

– Не спеши, старик. – Степан обвел взглядом гомонящую толпу. – По правде я обелить имя свое могу. И коли докажу, что тот я, за кого себя выдаю, тогда у меня к тебе будут вопросы. А что до Перуна, так и без молний помог он вам, не гневи бога.

– Это как?! – сощурился Азей.

– А так! Бог, он завсегда через людей волю свою передает. Думаешь, спроста рать к веси подтянулась? То Перунова длань ее направила… Думаешь, спроста я за вас встал, живота не щадя своего? Вот и выходит, что брешешь ты, аки пес.

Азей сообразил, куда клонит Степан, насупился:

– Про тебя – разговор особый. Колдунам да упырям, да нечисти всякой кровавая забава – в самую сласть. Вот и тешился, отчего ж не потешиться? Клинок тебя не сечет, стрела не бьет. Я так разумею: кабы не мое заклятие, так и на нас бы после сечи кинулся. – Народ притих, напряженно вслушиваясь в спор. – А рать подошла, потому что Истома тиуна своего в полюдье отправил… Жаден Истома…

– И чего же Истома его в полюдье отправил именно тогда, когда на вас тати нагрянули?