Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди. Страница 17

Я чуть не роняю оружие, но она проходит мимо меня и поднимает Дегре за ноги. Рапира опускается.

— Что ты делаешь?

— Веду нас через мост в ближайший переулок.

— Что?

— Шевелись, если не хочешь сгореть!

Это ощущается как ловушка, но ее голос такой яростный, а взгляд — напряженный, что я убираю рапиру в ножны и поднимаю Дегре за подмышки. Мы устремляемся по мосту в грязные переулки острова Сите.

Мы движемся незаметно — раненых так много, что никого не удивило бы, что мы несем тело — пока не добираемся до крохотной часовни, отчасти скрытой большими зданиями. Девушка кивает входить. Я не был набожным, и Дегре скорее умер бы, чем позволил члену Теневого Общества молиться за его душу, но вариантов нет. Большие церкви точно будут полными священников.

Я щурюсь во тьме, мы проходим в неф и идем вглубь. Девушка указывает на одну из скамеек, и мы осторожно устраиваем там Дегре. Его тело неестественно светится под готическими арками и неосвещенными нишами.

Девушка достает из лифа небольшой кожаный мешочек, спрятанный между грудей.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Нам нужно спешить, — говорит она, поправляя лиф, хотя это не помогает. Грудь вот-вот выплеснется наружу. Она зубами разрывает мешок и выкидывает его содержимое на скамейку. — Мне нужен огонь, чаша и твой клинок.

У меня к горлу подступает истерический смех.

— Ты же не думаешь, что я отдам тебе оружие?

— Я пытаюсь помочь.

— Почему?

Ее хрупкое тело вздрагивает, и ее голос напряжен, когда она говорит:

— То, что там творится, не наше занятие. Так не должно быть.

Все возражения, которые я планировал, застревают у меня в горле.

— Не понимаю…

— Тебе и не нужно понимать, — она указывает на Дегре, чья кожа стала болезненно зеленой. Вдвое зеленее, чем пятна на Анне и Франсуазе. — Ты хочешь спасти его или нет? У него мало времени.

Я смотрю на бледное лицо Дегре, его сморщенную впалую грудь.

— Что это?

— Форма алхимической магии под названием дезинтегратор. Огненные стрелы разжижают жертв изнутри. Так что каждую секунду, пока ты теряешь время, сомневаясь во мне, печень твоего друга разлагается, его сердце иссушается, а кости превращаются в пепел.

Рвота подступает к горлу. Его кости станут пеплом? Я сглатываю и бегу за стену икон. Я роюсь в церкви без благоговения, пока не нахожу чашу и проповедь для растопки. Я снимаю лампу и хватаю кусочек кремня, надеясь, что Бог не накажет меня. Я спешу к Дегре.

Я складываю листы и поджигаю их лампой. Девушка ставит тарелку для сбора на огонь и выдавливает в миску пасту с неприятным запахом и щепотку трав. Помешивая смесь одной рукой, она возвращает мешочек в платье другой.

Когда она кашляет, я понимаю, что смотрю на ее грудь. Опять. Жар обжигает мои щеки, и я дергаю за воротник, опускаюсь на колени рядом с Дегре. Девушка разрывает его рубашку и наносит мазь на его вогнутую грудь. Паста светло-серая и пахнет хуже, чем канализация, что я не считал возможным. Я прикрываю нос.

— Что это?

— Барвинок и серая амбра, — говорит она, наблюдая, как грудь Дегре поднимается и опускается. Она встает, сдувает кудри со своего лица и сильнее втирает смесь в его кожу.

— И это случайно оказалось под рукой?

— Да. Я виновата, что Лесаж может наколдовать дезинтегратор, поэтому я придумала противоядие.

— Противоядие, — я смеюсь. — Что ты знаешь об исцелении?

Руки девушки замирают, и она смотрит на меня с таким отвращением, что я проглатываю свой смех и отодвигаюсь.

— Для тебя лучше, чтобы я много знала, сударь, если ты хочешь, чтобы твой друг остался в живых. Теперь рапиру, будь добр, — она протягивает руку.

Я обнажаю рапиру, но не могу заставить себя отдать ее.

— Если бы я хотела убить тебя, ты был бы мертв. И если ты хочешь, чтобы он жил, ты дашь мне то, что мне нужно, — она хватает рапиру с кряхтением, затем, добавив немного мази на грудь Дегре, помещает кончик лезвия прямо под его грудину. Я хватаюсь за скамейку и стараюсь ничего не говорить, но сдавленный вопль срывается с моих губ, когда она давит. Кровь сочится вокруг лезвия, становясь все темнее.

— Уверена, что это сработает? — спрашиваю я, когда лужа крови под его грудью становится почти черной.

Девушка кивает, но выражение ее лица с каждой секундой мрачнеет.

— Д-должно. Я десятки раз проверяла свои расчеты…

— Ты еще этого не делала? — я хочу оттолкнуть ее, но лицо Дегре начинает шевелиться. Его тошнит с края скамьи, и девушка отпускает рапиру. Она со звоном падает на каменный пол, звук разносится эхом.

Дегре дергается и воет от боли, но зеленый оттенок уже исчезает, а ямки и впадины в его груди медленно поднимаются и восстанавливаются. Кровь из раны сгущается, смешиваясь со зловонной пастой.

Это сработало. Противоядие девушки подействовало!

Облегчение обливает меня, как ведро ледяной воды, и я смеюсь, когда сжимаю ладонь Дегре. Он сжимает в ответ, и надежда взлетает в моей груди к вырезанным из камня ангелам, наблюдающим со стропил. Если она вылечит Дегре, возможно, она сможет вылечить Анну и Франсуазу. Я поворачиваюсь, готовый перебросить девушку через плечо и направиться к канализации, когда Дегре стонет и откашливает еще порцию рвоты.

Все по порядку.

Он пытается сесть, но его руки дрожат, а глаза закатываются.

— Я будто при смерти.

— И выглядишь соответственно, — я смеюсь, осторожно опуская его плечи к скамейке.

Дегре отмахивается и бормочет, что по-прежнему выглядит лучше, чем я. Мы сидим несколько минут в тишине, пока он восстанавливает дыхание. Его стеклянные глаза медленно разглядывают северный проход, яркий желто-малиновый неф и останавливаются на девушке. Он долго смотрит на нее, затем его глаза выпучиваются. Он хватает меня за воротник и притягивает к себе.

— Что она здесь делает?

— Тебе нужно сохранять спокойствие. Она только что вылечила тебя.

— Вылечила меня? — руки Дегре взлетают, чтобы проверить лицо и туловище. Он морщится от раны. — Не похоже, чтобы она меня вылечила.

— Но она это сделала. Когда тебя ударили на мосту Пон-Нёф, она помогла мне отнести тебя сюда и вернула к жизни.

— Думаешь, я в это поверю? — он хмуро смотрит на девушку, она отвечает тем же. Я словно смотрю на двух петухов перед боем, и я встаю между ними.

— Это правда. Я сам это видел.

— Ладно, — он машет в ее сторону. — Она спасла меня. Но я не пойму, что она все еще тут делает.

Я смотрю на друга, раздражение поднимается, как дым над тарелкой для сбора.

«Она может помочь девочкам», — хочу сказать я. Но я знаю, что не стоит упоминать их при члене Теневого Общества, хоть она и помогла.

— Я не мог ее выгнать, — сухо говорю я. — Улицы все еще бушуют.

— Ты мог и должен был. Ты знаешь, кто она?

— Я знаю, что она одна из них, но…

— Она не просто одна из них. Это дочь Ла Вуазен. Я бился против нее в Лувре.

Я поворачиваюсь и смотрю на девушку. В тенях часовни она выглядит опаснее, чем на мосту, со сдвинутыми бровями и темными глазами. Черными, как смола. Как Ад. Тошнота терзает мой живот, и мне приходится схватиться за скамейку.

— Это была моя сестра, — сказала девушка. — Я не билась.

— Да, ты невинна, конечно, — возмущается Дегре. — Я знаю, что у тебя черное сердце. Уйди! Беги к своей матери.

Девушка мрачно смотрит на Дегре.

— Ты такой неблагодарный?

— Да, — говорит он без колебаний.

— Ладно, — она проходит к двери и распахивает ее. Ветер проникает в часовню, шелестит бумагами, и хор криков проносится под арками и фресками. Дочь Ла Вуазен замирает, с дрожью вдыхает и укутывается в лиловый плащ. Я неожиданно ощущаю сочувствие. И благодарность.

— Тебе не нужно выходить, — говорю я, сверля взглядом Дегре. Я подбегаю к двери и решительно закрываю ее. — Мы можем спокойно пересидеть опасность.

Дегре стонет и хватается за голову.

— Если она хотя бы посмотрит в мою сторону…