Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена. Страница 48

Трескаются гребаные земляные доспехи. Разлетаются, обнажая горящую душу. И голова вдруг окончательно отключается. Осознаю лишь, что абсолютно нагой перед ней. Уязвим впервые в жизни. Но не пытаюсь закрываться. Как бы странно и незрело это ни было, обрушиваюсь на Полину каким-то безумным поцелуем и походу расстегиваю брюки.

Электрическими импульсами прошивает все тело, каждую открывшуюся и недозревшую клетку. Игнорирую то, как массово они гибнут. Взамен сразу же выступают новые.

Скользнув ладонями Полине между ног, варварски рву тонкие колготки. Сдвигаю белье и врываюсь. Приглушенно стонем почти в унисон, но поцелуй не разрываем. Не замечая выбивающего ребра одуревшего сердца, без стартовой паузы принимаюсь двигаться.

В голове смутно мелькают обрывки странных мыслей. Напоминание о том, сколько мне, блядь, на сегодняшний день лет. Понимание, что я ничего подобного никогда бы в здравом уме не сделал. Не во дворе Аравиных, не с Полиной… Да, мать вашу, получается, только с ней и срываюсь.

Нехарактерно. Несдержанно. Дико.

Не готов отпускать, осознавая, что что-то подобное должен был совершить еще два года назад, когда она говорила, что больше не любит. Но сейчас ведь любит. Любит… Любит…

— Повторяй, — требую, стискивая с неоправданной силой.

— Что?

— Что любишь…

— Люблю…

Вижу это со стороны. Сам себя, окрестив безумцем, разрушаюсь и наслаждаюсь.

Размаха в моих толчках почти нет. Не могу надолго покидать ее тело. Вбиваюсь непрерывно и каждый раз до упора, заставляя ее повизгивать и кусаться. Жаль, недолго все это длится. Достигаем пика за жалкие минуты, если не секунды. Интуитивно же счет ведем на годы.

— Полина… — сиплю на пределе эмоций. Пока лечу выше всех адекватных показателей. — Я люблю тебя… — выходит совсем низко. Треть души выплевываю. Но рискую повторить, как только дыхание и прочие показатели идут на спад. — Я тебя люблю.

— Миша… — она так стонет, что, кажется, уже рыдает.

Выхожу из нее, но из рук не выпускаю.

— Этого ты хотела? Забирай. Запоминай. И никогда больше, мать твою, не сомневайся.

— Не сейчас… — шепчет едва разборчиво. — Не надо!

Сосредоточиться на этих словах не получается. Особенно, когда Полина просит:

— Дай одеться, мне холодно.

Около тридцати секунд уходит у нас на то, чтобы привести одежду в порядок. И вроде все волнение должно загаситься. Но сердце продолжает отбивать внутренности.

— Поехали со мной, — выдыхаю громче, чем следует. Но мне как-то совсем похрен, если даже кто-то нас услышит. — Едешь?

— Теперь нет, — оглушает Аравина ответом.

Смотрю на нее ошарашено не меньше минуты.

— Что это значит?

— Поздно, Миша. Ты утром меня отпустил… — голос звучит сердито. — Почему не сказал вчера, позавчера, месяц назад?! Почему тянул до последнего?! Сейчас вообще не к месту! Неважно, Миша!

— Ты, блядь, издеваешься?

— Нет, Миша! Я злюсь! И имею на эту злость полное право. Ты, блин, не сумел себя переломить… Отпустил… Значит, не очень и надо… Заставил себя? Молодец! А мне так не надо!

— Как так?! — не ору, хотя очень хочется.

Нутро разрывает. И я даже жалею, что не являюсь реальным психом.

— Вот так! Будто я тебя вынудила!

Очевидно, что с градом ее эмоций и взорвавшейся внутри меня боли, по знакомому протоколу замыкает. Блок на все. Хоть и рвет изнутри, не выйдет.

— Ты неправа, — наконец, мой голос трещит ледяными нотами.

Не пытаюсь остановить, когда Полина отходит. Делает несколько шагов, неожиданно оборачивается. Смотрит, мать ее, с каким-то новым вызовом. Но я не в состоянии сейчас понять, чего хочет.

— Желаю тебе удачи, чемпион. Надеюсь, ты справишься. А если нужна будет поддержка… — ее голос обрывается.

Закусывает губы и взгляда с меня не сводит.

На самом деле, впервые не представляю, как собираюсь в нынешнем состоянии готовиться и вести бой, но по привычке достаточно холодно ее уверяю:

— Справлюсь.

Она кивает и уходит, на долгое мгновение лишая меня дыхания.

44

Полина

9:01

Взгляд замирает на часах, пока глаза не переполняются слезами, размывая видимость.

Вот и все. Миша улетел.

«Полина… Я тебя люблю… Я люблю тебя»

Не соврал ведь… Миша никогда бы не стал обманывать. Я это понимаю. И вчера тоже понимала. Конечно же, меня потрясло его признание. Но вместе с тем и разозлило. Потому что вроде как вынудила.

Неужели нельзя было раньше? Неужели так сложно? Неужели я не заслуживаю? Обида за Егора сильнее???

Закусила гордость в последний момент. Обернулась с вопросом.

Если нужна поддержка, скажи!

Нет, не нужна. Конечно же, не нужна. Он без меня прекрасно справляется. На мне жизнь не зациклена. А я, глупая, считала всегда, глядя на своих родителей, на Саульских, на Рейнеров, да на тех же Тихомировых, что любовь — это созависимое существование. Когда друг без друга дышать невозможно… Мне ведь без него не дышится!

Либо Миша среди нас бракованный. Либо не любовь все это.

Боже… Что я ворочу?! Злость кипит, конечно. Никакой он не бракованный. Просто… Просто другой.

Раздается стук в дверь. Мне приходится вытирать слезы и спешно приводить себя в порядок.

— Входите! — выкрикиваю и, поднимаясь, наклоняюсь над столом.

Убирая игрушки, прячу лицо.

— Полина, — с какими-то тяжелыми нотами выдает папа. Машинально смотрю на него, потому что вдруг пугаюсь плохих новостей. — Нужно поговорить.

— Что-то случилось? — с трудом выдыхаю. — Егор?.. Миша?..

Папа мотает головой.

— С ними все в порядке, — заверяет. И добавляет: — Егор с мамой.

Когда я киваю, вместе на некоторое мгновение застываем. А потом… Отец начинает говорить, и у меня сходу возникает головокружение и тошнота.

— Что ты творишь, Полина? Какой выбор совершаешь? Почему не полетела с Мишей? Любишь?! — таким взглядом меня пронизывает, что я одновременно и неловко, и пристыженно, и угнетенно себя чувствую. — Любишь! И он любит. Все это видят. Так, что ты творишь? Он явился вчера. Просил ехать с ним. Я сам слышал, другое не заявляй! Сколько раз просил, а?! Вот честно, подними эту цифру. Для себя! Подняла??? Так что, мать твою, творишь?! Чего на этот раз добиваешься? Ну, повертела хвостом, помучила его… А дальше что? Как далеко зайдешь? — натуральным образом сокрушается.

Наверное, впервые в жизни таким тоном со мной разговаривает. Я не могу понять, как должна реагировать. Понимаю, что прав — на все мои раны надавил. И вместе с тем, папа ведь всего не знает! Но и я вывалить не могу! Слишком личное.

— Ты же знаешь, что такое бокс! И что делаешь? Отворачиваешься в самый ответственный момент! Кто так поступает? Любишь, так езжай и поддержи его!

— Пап, я… — мямлю, будто мне не двадцать, а двенадцать. — Миша сказал… Он сказал, что и сам справится.

— Справится, конечно, — соглашается без промедления. — Но ты хоть понимаешь, чего ему это будет стоить?! Нет, ты не понимаешь! — глаза отца мечут молнии. Никогда еще я не была причиной его гнева или огорчения. Вот потому и припечатывает сейчас с неимоверной силой. Каждое слово пронизывает насквозь и рискует навеки поселиться в памяти. Папа же упирает руки в бока, тяжело выдыхает и решительно продолжает свое наступление: — Вероятно, я чересчур тебя опекал. Пора бы тебе понять, что мир — это не только величие и красота небоскребов, не зеленые парки, не золотые пески и не бирюза океана… Это суровое и опасное место! Ты хотела эмоционального гиперболоида в партнеры? А кто тогда будет тащить вашу семью? Ты? Этого хочешь? Миша Тихомиров, может, и редкостный сухарь, но, мать твою, Полина, он — чемпион. Он не создан быть слабым. За свою мечту он привык сражаться, а не опускаться перед ней на колени. Только так побеждают! А ты сама, что сделала, чтобы соответствовать? Что внесла в эту семью?

Каждое его слово рикошетит и звенит внутри меня. В теле появляется дрожь. Из глаз выкатываются слезы.