Лали. Судьбоносная (СИ) - "De Ojos Verdes". Страница 39

Головокружительное разочарование сдавило грудную клетку невыносимым грузом. Отвращение к себе, к ней, ко всей этой ситуации, к невозможности найти компромисс горьким ядом распространялось по телу, дробя на части.

— Хотя бы о своем здоровье подумала бы, — проговорил ровно, глядя куда-то в сторону. — Хотя бы.

— А я и думала об этом, — вторила она, копируя его интонацию. — Думала о том, что однажды так же, как в день свадьбы, твоя любовница — неважно, какая из них — снова решит что-нибудь подсыпать мне в напиток или еду. И вдруг я окажусь беременной? — её голос дрогнул. — И тогда последствия будут намного плачевнее… Пострадают две жизни.

— Что ты несешь, Лали?

— Что я несу, Ваграм? Ты думал, это так забылось и ушло?

Ваграм повернулся и взглянул на неё, замечая крупные слезинки, свисающие с опущенных ресниц. Такая хрупкая, уязвимая и разбитая. Даже сейчас, даже после её непростительного поступка хотелось прижать к себе, оградить от всего и успокоить. Потому что любовь, это дурацкое и никому ненужное, как оказалось, чувство бушевало внутри.

— Я просто хотела немного подождать. Мне надо было разобраться, научиться до конца доверять… Не получилось.

Словно выстрелом прямо в голову. Мужчина прикрыл веки и опустился на стул возле туалетного столика. Одну руку поместил на спинку, оставив кисть свободно свисать, а ладонью второй накрыл в раздумьях нижнюю часть лица.

— Я был рядом с тобой. Этого должно быть достаточно, — сказал он глухо, — я и есть твоя гарантия во всем. Твой мужчина, твоя защита.

Она молчала. Это было красноречивее любых слов.

— Но ты не можешь перешагнуть через свою гордость, Лали. Выдохнуть и довериться мне. Потому что для себя ты когда-то решила, что в этом соотношении плохой-хороший, плохой — это я. И как бы я ни старался, ты все же принимаешь мои жесты сквозь свой панцирь.

— Доверять, — горько усмехнулась. — Я своему отцу тоже доверяла. И что теперь? Как я могу доверять тебе, особенно теперь? Даже самый родной и благородный человек, за которого я жизнь готова была отдать, и тот оказался лицемером! Он не просто изменил…

Лали снова разрыдалась. Ваграм не мог себя заставить посмотреть на неё. Ему казалось, он начинает ненавидеть девушку. Которую буквально боготворил.

— Господи, Эмили… Эмили моя сводная сестра! Моя мать приняла чужого ребенка! Это же просто… Это чудовищно! По отношению ко всем! Да как мне быть уверенной в том, что и ты так не поступишь завтра? Если даже мой отец… Это слишком больно! Я не понимаю, как она это вынесла…

— Я не знаю, что тебе сказать. Это жизнь. Она не даёт расписки в том, что всё будет идти гладко. Но люди учатся так жить! Открыто, без сомнений! Слышишь, Лали? Жить, а не существовать! Ожидать подвоха там, где его нет! Чего ты ждешь от меня? Чтобы я поклялся тебе на крови, что никогда тебе не изменю? Правда? Тебе станет легче? Зачем ты ищешь во мне подтверждения своих страхов? Разве это не сложнее, чем доверять?..

— Я не знаю! — завопила девушка. — Я больше не понимаю, что правильно…

На какое-то время воцарилось молчание. Крах был неминуем. Оба понимали, что этот разговор ни к чему не приведёт.

— Что интересно, — вдруг ухмыльнулась Лали, — ты так остро воспринял измену Амалии… Но я уверена, будь всё наоборот, это для тебя было бы в порядке вещей. И Антона ты не принимаешь, обвиняя в том, чего он, по сути, не делал.

Ваграм расхохотался. Злобно. Жутко.

Затем встал и, преодолев расстояние между ними, поднял Лали на ноги одним рывком, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Она дрожала, вжавшись в плечи, но стойко выдержала этот тяжелый взгляд. Как всегда.

— А теперь слушай меня внимательно. Во-первых, никакие любовницы не могли причинить тебя вреда, их попросту нет. Это помимо того, что я бы никогда этого не позволил. Аэлита — прекрасная девушка с уязвленным самолюбием, которая смогла найти в себе силы признать совершенные ошибки. Она пришла попрощаться и при этом попросила извиниться перед тобой, потому что ей было глубоко стыдно! Слышишь?! В отличие от тебя, Лали, эта девушка сумела посмотреть правде в глаза и пойти дальше. Ты увидела последний момент, где от переизбытка эмоций Лита прижалась к моим губам. И что? Тебе этого оказалось достаточно, чтобы подтвердить какие-то глупые сомнения? Ради Бога! Это твои проблемы!

На мгновение он замолчал, переводя дух, потому что от нарастающей ярости дыхание нещадно спирало. Четкое осознание, что Лали испортила и перечеркнула всё, что между ними было, змеиным ядом отравляло душу.

— Во-вторых, измена — это не всегда вина исключительно мужчины. Подумаешь об этом на досуге, ведь теперь у тебя будет полно свободного времени. Это касается и твоего отца, которого, заметь, уж ты никак не имеешь права осуждать! В-третьих, по поводу твоего пресловутого друга… Дело было не в измене Амалии, а в никчемности Антона. В данной ситуации как мужчина он обязан был пойти и прямо поговорить с Марселем. Взять свою женщину за руку и повести за собой! Всего-то! А не доводить до того, что произошло!

— Как достойный мужчина он просто уважал мнение своей женщины, которая этому противилась… — прошептала она, ещё больше распаляя его.

— Можешь считать, как тебе заблагорассудится. Теперь относительно нас с тобой. Я приложил колоссальные усилия, чтобы ты забыла о нашем нелицеприятном прошлом, не отрицая, что вёл себя как последний урод. Я отдал тебе своё время, внимание, разум, тело и душу. Тебе этого показалось мало. И вот результат. Я выслушиваю от любимой женщины исповедь о том, что она не хочет от меня детей, потому что сомневается и во мне, как в порядочном мужчине, и в моей способности защитить свою семью. Браво, Лали. Ты со своей стороны тоже приложила немало сил, чтобы разрушить всё, что зарождалось. Во мне ты точно отбила всякое желание бороться.

Ваграм резко отпустил её и отошёл к окну, спрятав ладони в карманах брюк. За окном царил такой же мрак, что и внутри него. Хотя, пожалуй, на улице имелись хотя бы огоньки включенных фонарей, а вот он теперь был чернее ночи. Усталость неподъёмной тяжестью сдавила плечи.

— Лали, — позвал почти нежно, всё еще стоя спиной к ней, — тогда, далеко в детстве, а затем и позже, я презирал себя за каждую обиду, причиненную тебе. Но не мог становиться. По одной простой причине. Ненавидел тебя всеми фибрами души. Ненавидел, потому что любой твой поступок или фраза заставляли восхищаться тобой. Мне казалось это настолько необъемлемой слабостью, Лали… Лали! Ты была так совершенна в своём врожденном высокомерии, и я так отчаянно пытался найти твои изъяны, чтобы надавить на больные места.

Тихий печальный смех разбавил его монолог. Он покачал головой, вглядываясь в темноту.

— Слышишь, Лали? Изъяны! Разве могли они быть у такой принцессы? Ты была такой особенной… Лучшей. И всегда с большим удовольствием помогала мне верить в свою собственную никчемность, подливая масла в огонь этой своей обороной. И я понял. Отчетливо осознал, что никогда не смогу быть достойным тебя. И мне казалось это такой иронией судьбы уже в зрелые годы. Практически с рождения быть связанным с человеком, к которому питаешь нескончаемый интерес, но быть абсолютно непричастным к причине этой связи. Понимаешь ли ты, насколько унизительно осознавать, что рядом с тобой девушку держит лишь обещание её отца твоему?

И снова воцарилась тишина. Больше ничего не хотелось.

— Итак, Лали. В этой войне, длиною в жизнь, ты одержала сокрушительную победу. Считай, я сражен намертво. Уже не МОЯ, но любимая Лали.

Наконец, Ваграм развернулся к ней, отмечая неподвижность лица девушки, по которому градом текли беззвучные слёзы. Эти глаза… В них он нашел отражение своих чувств — боль, скорбь и бессилие. Узнал себя. Правда в том, что они безбожно похожи. И были всегда. Возможно, именно поэтому у них и не получается сосуществовать.

— Ваграм, — прохрипела, обращаясь к нему, будто из последних сил. — У меня всё же был один изъян. Не понимаю, как ты не догадывался.