Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич. Страница 29

— Нет, пожалуйста, не сейчас, не надо… вдруг сюда зайдут?.. И вообще, отсутствие наше может быть замечено…

Отстранилась и поправила покосившийся парик.

Он спросил с досадой:

— Не сейчас, а когда?

Девушка заверила:

— Скоро, скоро. Обещаю вам. Все блаженство рая будет наше. Но не так, не наспех, не на скорую руку. Ладно?

Петр Федорович смирился:

— Как прикажет моя королева…

— Вот и хорошо, мой рыцарь… — Наконец, улыбнулась. — А теперь ступайте. Я к вам напишу через Аннушку и назначу скорое рандеву.

— Стану дожидаться, солнышко мое.

— Всё, адьё, адьё, до свидания.

— Оревуар, ма бель ами. — Отступил к двери, но потом не выдержал, быстро подошел и запечатлел на ее пылающей щечке легкий поцелуйчик — «безешку». Быстро ретировался.

Разумовская рассмеялась:

— Вы совсем как мальчик, Петр Федорович. Обожаю вас!

— Я вас тож, моя несравненная. — И, взмахнув рукой, вышел в коридор.

Ощутил, что льняная сорочка под мундиром у него вся мокрая. Он не волновался так раньше никогда — ни в бою, ни во время венчания с Ягужинской. Эта девочка приворожила его. Может, вправду ведьма?

Вытащил платок, вытер лоб и шею. И подумал: «Нет, не ведьма, но фея. Добрая волшебница. Пусть околдовала — не против. Быть околдованным такой чаровницей — настоящая сказка».

На пороге курительной комнаты он столкнулся с Васильчиковым-младшим, фаворитом императрицы. Тот спросил:

— Не желаете партийку в бостон? Мне как раз не хватает партнера. Мы играем по маленькой.

— Нет, благодарю. Мне уже пора.

— Уезжаете? Что-то уж ранёхонько.

— Вынужден уехать: дела. Но в другой раз непременно сыграю.

— А хотите в среду?

— Отчего же в среду? — сразу не понял Петр Федорович.

Фаворит объяснил:

— Матушка-государыня каждую среду вечером собирает друзей для игры в карты. Я замолвлю словечко, и вас пригласят.

— Был бы рад весьма.

— Значит, договорились, — церемонно раскланялся любимчик царицы.

У Апраксина промелькнула мысль: «Надо сообщить Лизе. Если бы у нея не пришлось бы на среду фрейлинского дежурства, мы моли бы… Ах! Даже сердце замерло от сладостного предчувствия… Пресвятая Дево, помоги нам!»

И на сей раз молитва тоже была услышана…

Если бы Кирилл Григорьевич Разумовский думал только о Лизавете, он, возможно, и обратил бы внимание на ее в последнее время возбужденное состояние и рассеянность за обедом (проводя выходные дома, ела вместе с отцом и кузиной). Но тревоги родителя, часто подогреваемые словами Софьи Осиповны, относились не столько к дочери, сколько к сыну — Петру Кирилловичу.

Дело в том, что отпрыск вознамерился вступить в брак. Да и Бог с ним, если бы с девицей из хорошей семьи и с богатым приданым. Так ведь нет же — на вдове графа Чарто-рыжского, на беспутной фрейлине Софье Степановне.

Ведь она имела исключительно скандальную репутацию. Будучи бездетной вдовой, продолжала служить в свите Екатерины, и однажды императрица вызвала ее к себе в кабинет для секретной беседы. И сказала: дескать, вы же знаете, милочка, что мой сын и наследник русского престола Павел Петрович ждет невесту — принцессу из Германии; он пока что девственник и, боюсь, по слабости здоровья вряд ли сможет осчастливить меня внуками; в общем, поручаю вам, Софья Степановна, испытать на себе его мужскую силу, преподав великому князю несколько уроков любви. Мыслимо ли «нет» сказать самой государыне? В случае отказа — неминуемая опала, удаление от двора, прозябание в нищете… И вдова Чарторыжского робко согласилась. Но великий князь оказался в алькове на удивление резв и неутомим, так что вскоре бедная фрейлина от него понесла. А произведенного ею мальчика окрестили Семеном. Самодержица забрала к себе незаконнорожденного внука, объявив, что сама его воспитает, вырастит и обеспечит. А несчастной Софье Степановне в виде компенсации и награды за труды дали денег, дом и с десяток крепостных.

На такой вот позорной мадам, да еще старше Петра Кирилловича на пять лет, собирался жениться сын фельдмаршала! Стыд и срам! Надо расстроить этот союз во что бы то ни стало. Разумовский-старший бросился к императрице, бил челом, призывал на помощь все небесные силы, чтобы помогли разрушить планы влюбленного, но ее величество только отмахнулась:

— Ах, оставьте, фельдмаршал, глупые ваши словеса. Эта свадьба — дело решенное. Я в долгу перед Софкой. У великого князя нет покуда детей. В случае чего мы объявим Симеона царевичем… И приданое дадим за нея хорошее, не обидим верно. Будет ваш Петруша словно сыр в масле…

А взамен, коль попросите у меня о какой-то милости, обещаю выполнить.

Бывший гетман, услыхав про приданое, тут же переменился и согласно кивнул:

— Воля вашего величества… Посему быть… Я благословлю молодых.

— Вот и славно, дорогой Кирилла Григорьевич. Заходите запросто. На любую вашу просьбу наложу положительный рескрипт.

— Благодарен премного. Постараюсь не обременять лишний раз… но уж коли что…

— Совершенно правильно. Я ведь обещала — и сделаю.

Словом, графу пришлось смириться. А какими русско-украинскими идиомами поливала царицу после этого Софья Осиповна Апраксина, ядовитая племянница Разумовского, передать неприлично. Хорошо, что не слышал ее тирад соглядатай какой-нибудь из доверенных лиц государыни, а не то не избегнуть бы острой на язычок хохлушке каторги и Сибири. И пока президент Академии наук и его любимица приходили в себя от случившегося, Лиза оставалась без внимательного их пригляда. Чем, конечно же, и воспользовалась.

Отношения между нею и вдовой Чарторыжской были и раньше неплохие, но когда оказалось, что они должны породниться, потеплели еще больше. И однажды Елизавета Кирилловна обратилась к ней с просьбой:

— Дорогая Софочка, окажи мне любезность. У меня на среду дежурство. Я скажусь нездоровой и рекомендую тебя заместо себя на сие время. Дескать, ты не против. Я же от тебя отдежурю, как скажешь.

Улыбнувшись, Софья Степановна погрозила пальчиком:

— Ах, плутовка Лизонька! А казалась такой тихонею… Понимаю, как же. Если не секрет, с кем твое свидание?

Девушка зарделась.

— Не скажу, секрет. Но коль скоро выгорит и пойду под венец, первую тебя приглашу на свадьбу.

— Буду только рада.

В общем, обстоятельства складывались в пользу генерала и его пассии.

Петр Федорович получил официальное приглашение во дворец, присланное с курьером, вырядился в мундир с орденами (глядя в сапоги его, чищенные до блеска, можно было бриться) и в карете с лакеем на запятках устремился в Зимний к назначенному сроку — девяти часам пополудни. Подкатив, раздевшись, по ковровой дорожке взбежал на второй этаж и, с поклоном встреченный одним из камергеров, был сопровожден в диванную залу, где уже сидел Васильчиков с остальными вельможами и курил трубку. Фаворит поднялся к нему навстречу:

— Милостивый государь Петр Федорович! Рад, что вы приехали. Между тем должен огорчить: у ея величества разыгралась мигрень, и сегодня игры не будет. Мы вот с господами думаем теперь же спуститься в бильярдную, дабы погонять шарики. Вы желаете к нам присоединиться?

Генерал ответил, руку прижимая к груди:

— Нет, увольте, я владею кием не бойко.

— Ну, хоть выпейте игристого с нами. Мы не можем отпустить вас просто так.

— Что ж, пожалуй, выпью. За здоровье ея величества.

— Очень своевременный тост!

Поболтав с присутствующими с полчасика, осушив два бокала пенящегося напитка, он откланялся. Но, покинув диванную залу и пройдя по картинной галерее, не спустился по лестнице вниз, к выходу, а напротив, скоренько поднялся на третий этаж и проследовал в южную половину дворца. Перед входом во Фрейлинский коридор обнаружил часового. Тот, увидев генерала, вытянулся во фрунт.

— Вольно, вольно, братец, — разрешил военачальник. — Как тебя зовут?

— Рядовой Микиткин, ваша светлость.

— Молодец, Микиткин, хорошо служишь. А скажи мне, Микиткин, где тут комната ея светлости графини Разумовской?