Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 110
— Ересью расколыцицкой уста твои, раб божий Иван, разверзаются, — повысил голос протопоп.
— То твои уста ересь никонианскую изрыгают! — воскликнул Немчинов. — Все книги церковные попортили, вокруг купели церковных крещений не по солнцу, но против солнца ходишь, латынским четвероконечным крестом просвиры печатаешь, «аллилуя» в молитвослове церковном во Псалмах троекратно глаголешь, до Никона же испокон дважды глаголемо было, в знамении крестном троеперстной антихристовой печатью креститься велишь! А ныне и вовсе безымянному наследнику присягать заставляете, а оный безымянный — антихрист есть! Лучше в огне сгорим, антихристу присягать не станем! Пред Богом души свои сохраним…
— О безумные! — прервал его протопоп. — Пошто, глупые, от плоти своея возмечтали о Бозе. Разе бедство и болезни ваши Богу сами собою приятны есть? О треокаянные безумцы, Бог наш не мучитель есть, но отец щедрот и Бог всякие утехи! Выйдите за врата, зане, кто себя погубит, вечной муки не избежит! Христом Богом заклинаю вас и указую яко пастырь овцам заблудшим путь к спасению истинный! Выходите!
— Слушай, отец, — решительно прокричал Немчинов, — и скажи полковнику, что без милостивого указу не выйдем!
— Скорблю и за грехи ваши молюсь пред господом всемилостивейшим, — перекрестил протопоп ворота и пошел к пикету, где его ждал полковник Батасов с офицерами.
Вдруг кто-то спрыгнул с заплота и, размахивая руками, закричал:
— Я выщела, я выщела… Не стирляй! Не стирляй!..
— Никак калмык твой. Иван Гаврилыч, — сказал Иван Падуша и взялся за ружье.
— Не надо! — остановил его Немчинов. Я сказывал, кажный может выйти. Вольному воля… Тем паче он… Кроме дозорных, все отошли от заплота. Из амбара выбежал встревоженный Федор Терехов.
— Беда. Иван Гаврилыч, кто-то хлеб спортил!..
— Как спортил?!
— Пошел я в амбар, чтобы мешок с мукой принести, дабы хлеб испечь седня, а там скверна…
Немчинов в окружении десятка казаков вошел в амбар, где хранилась мука. В нос ударил неприятный запах. Приглядевшись, все увидели, что больше половины из десяти мешков рассыпано но полу и смешано с жижей из отхожего места.
— Иван Гаврилыч, что же это? Ведь это он, Димка-калмык. Зря ты мне не дал его пристрелить… Гад, гад ведь под самое больное место ударил…
Немчинов помолчал, затем глухо сказал:
— Кто такой? — спросил полковник Батасов запыхавшегося беглеца. Тот, тяжело дыша, крутил руками, силясь сказать, но только помычал невразумительно.
— Полковника Немчинова человек, калмык Дмитрий, — пояснил протопоп Алексей, — крестник евонный.
— Пошто вышел? — обратился к калмыку Батасов.
— Моя к присяге пойдет… Моя царь-бачка любит… Хозяин царь не любит… Старик Серьга учил его… Яман старик…
— Что за старик?
— Отца Серьга зовут, урман ушла… Они с Васька Исецки учили казаки на присягу не ходить… Моя все слышала…
— Ладно, сколь их там сидит? — кивнул Батасов на дом. — Э, знаю… э… сказать не умею. Дай, дай, — тронул он шпагу Батасова.
— Зачем? — удивился Батасов. — Писать буду…
Батасов вынул шпагу из ножен, подал калмыку. Тот взял ее двумя руками и написал на пыльной дороге число.
— Шестьдесят девять?
— Шесть-девять, шесть-девять, — обрадованно закивал перебежчик.
— Порох есть?
— Есть, есть… Пять бочка в погреб…
— Много ли провианту имеется?
Калмык непонимающе заморгал глазами.
— Ну, еды много? Рыбы, хлеба…
— Казаки много, есть мало… Моя мука их спортил, есть совсем мало… Скоро выходить надо… Жрать нет… Мука моя спортил…
Угодливо щурясь лисьей улыбкой, калмык сбивчиво рассказал о том, что он сделал с мукой, пока все слушали увещевания протопопа.
— От степняк хитрозадый, придумал! — удивленно протянул капитан Ступин и похлопал Дмитрия по плечу.
— Молодец, молодец!
— Возьми-ка, капитан, этого молодца да сведи за караул, покуда все это дело не решилось, — сказал Батасов. — Черт знает, что у него на уме, может, подослали…
— Моя не нада тюрьма… не нада, — испуганно поднял руки калмык Дмитрий.
— Пойдем, пойдем, — подтолкнул его капитан Ступин.
— Не нада тюрьма!.. Моя тибя хорошо сделал… — упал он на колени.
— Иван Титович, отдай-ка его мне… Сгодится. Нюх у него лисий, много отпорщиков сыскать может…
Верещагин в последние дни старался быть возле полковника и, пряча досаду, что по делу, которое он начал, выпало не ему быть главным, старался пред полковником и оказался незаменимым помощником в сыске подписавшихся под письмом.
— Ладно, бери, да гляди, чтоб не уте»…
— От меня не уйдет, — сказал Верещагин и кивнул калмыку: — Пойдем…
Когда свернули в улочку, ведущую к канцелярии земских дел, Верещагин сурово сказал:
— Ну! Руки целуй, рожа калмыцкая, от цепи избавил… Все ли рассказал полковнику, что в доме вора Немчинова было… Можа, еще что вспомнишь?..
Увидев вышедшего из канцелярии Анику Переплетчикова, калмык обрадонанно зашептал:
— Судья-бачка, Степка жена полковника уводил…
— Слышь! Пацан твой к засевшим изменникам лазит, — сказал Верещагин. — Гляди у меня!..
— Приструню, Ларивон Степаныч, приструню… Совсем от рук отбился стервец…
А стервец сидел в это время с Федькой на чердаке дома Ивана Падуши, стоявшего через двор напротив дома Немчинова, и наблюдал через прорубленное в самцах оконце за тем, что делалось во дворе и вокруг. Они видели, как уговаривал протопоп засевших, как выбежал калмык Дмитрий… Только слышно ничего не было.
— Степ, подойти б к Дмитрию, может, от отца че передаст, не зря ж вышел…
— То-то не зря, вишь, с судьей пошел, а за караул не взяли… Лучше не высовываться… Да, чаю, уходить тебе с матерью надо из города…
— Че торопиться, никто про нас не знает.
— Хорошо бы…
Сзади послышался сухой шорох висевших на шесте веников: из сеней по лестнице поднялась жена Ивана Надуши.
— Уснул мой Иван Иваныч… Пойдемте, ребята, поешьте маленько хоть каши… Как оне там? Ваню моего видели?
— Видали…
— Этта Дашутка прибегала, про своего Василия спрашивала… Господи, господи, что деется на белом свете! День Ивана Купалы седни, а будто и не праздник вовсе, как вымерло все…
— Пойдем мы, тетка Анна, мамка небось потеряла, — сказал Федька.
— Куда вы теперь пойдете, солдаты кругом…
— Мы по задам…
— Верно, лучше обождать, — поддержал Степка.
Дождавшись темноты, пробрались крадучись к дому Максима Немчинова. Уже хотели войти во двор из-под повети, как вдруг Степка схватил Федьку за рукав и потащил за угол сарая. Из дома вышел Ларион Верещагин, за ним два солдата вели сопротивлявшуюся Катерину. Федька рванулся было к матери, но Степка повис на руке, остановил…
— Федька, уходить тебе надо из городу, — прошептал Степка.
— Теперь-то уж я никуда не пойду! — яростно выдохнул Федька.
Глава 31
Наконец-то полковник Батасов получил из Тобольска указ, как ему быть с запершимися отпорщиками. Губернатор Черкасский и вице-губернатор Петрово-Соловово писали, что по его лейб-гвардии капитана полковника Батасова отписке надлежит «…послать к полковнику Немчинову, велеть обнадеживать, что их велено только привести в Тобольск для разговора, и что губернатор с ними не хочет никакого зла учинить. А только желает с ними разговаривать и учинить по их желанию. А ежели они тем словам не поверят, и им показать фальшивую инструкцию, которая ныне послана к тебе».
Прочитав это, полковник Батасов ухмыльнулся, крикнул вестового и велел позвать капитана Ступина, капитана Нея и поручика Маремьянова. Сам продолжал читать указ. Далее в указе из Тобольска говорилось, что «надобно отведывать доподлинно, есть ли у них порох, и, если есть, да немного, и опасности в том невозможно иметь, велеть прежде приготовить бочек 50, налить воды с вечера, и чтоб стояли на лошадях в таком месте, чтоб с тех дворов не было видно. И ту воду приготовить зело тихо и тайно, чтобы они не видали. И как будет готово, то в полночь велеть солдатам штурмовать, и ежели зажгут, то велеть отнимать и заливать, чтобы оных заводчиков живых взять…»