Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 108

— Точно так, поручик Михайло Санг. — Ты же, господин капитан, задлись на седмицу, а после налегке нагонишь остальных… Сам зришь, что в канцелярии дел много по Тарской противности…

— Ваше сиятельство, посланник калмыцкий Буркоган, что со мной едет, жалуется, что провинциал-фискал Замощиков сторговал у контайшиного бухарца черно-бурую лисицу, лисицу взял, а денег дал токмо четверть противу торгу. Сие может осложнить посольство…

— Подай доношение, я разберу, — сухо сказал губернатор, заканчивая прием.

В застенке первым на виску подняли Петра Грабинского. Он повторил те же речи, что и в расспросе у коменданта Глебовского, и через двадцать минут Черкасский велел Яковлеву снять его.

Алексей Шерапов на виске каялся и лил слезы. Говорил, что называл на базаре царя антихристом по младоумию и наущению раскольников Ивана Завьялова да Дмитрия Золотова, да Василия Исецкого. Что Иван Завьялов приезжал в дом отца его и жил с неделю, а Дмитрий был в прошлом году и приставал у брата своего, Алексея Золотова, который был у коменданта Глебовского в поварах, а после уехал, а куда, он не ведает. Показал также Алексей, что в марте на святой неделе был из пустыни старец, кто именем — не знает, и что стоял старец у Ивана Андреева, сына Падуши, и что многие к нему для читания книг и причащения ходили. Дмитрий Вихарев был у того старца доподлинно, а остальных не упомнит…

Старик же Яков Шерапов, отец Алексея, поначалу заупрямился, на все вопросы отвечал «нет» да «не ведаю»… Вице-губернатор Петрово-Соловово, теряя терпение, ходил взад-вперед по пытошной избе, то и дело после очередного удара подскакивал к Шерапову-старику и спрашивал:

— Кто о его императорском величестве непристойные слова сказывал, говори!

— Не ведаю… — отвечал Яков, уронив седую бороду на грудь.

И опять Иван Яковлев отмеривал удар. После десятого удара он сказал, повернувшись к князю Черкасскому:

— Больше нельзя, богу душу отдаст…

— Приспусти, — приказал Петрово-Соловово.

Яковлев освободил веревку, на которой в хомуте висел Шерапов, и опустил так, чтобы ноги касались земли.

— Говори, старик, кто называл царя антихристом, кто среди отпорщиков первые заводчики? — потряс его голову, ухватив за волосы, вице-губернатор.

Но Яков молчал. Свирепея, выпучив лягушачьи икринки глаз, вице-губернатор схватил сухой веник, сунул в горящую печь, запалил и поднес к бороде Шерапова.

И вмиг то, что было бородой, осело на щеках и подбородке горячей пузырящейся пеной.

— Говори! — заскрипел зубами вице-губернатор, приближая опять к лицу полыхающий веник.

— Обожди, Александр Кузьмич, — остановил его князь Черкасский и велел стоявшему у двери прапорщику привести Алексея Шерапова. Когда Алексея ввели, он с ужасом уставился на отца.

— Гляди, старик, сын твой ни одного удара не отведал, во всем повинился, все рассказал. Будешь молчать, за тебя его пытать будем. Чаю, внуков он тебе не родил еще, так, может случиться, и не родит. Железом каленым жечь будем из-за тебя, старика. Не будет ему пощады…

— Тятя, скажи им, скажи, пропадем ведь… Не мы бунт учинили, пошто нам отвечать!..

Старик отвернулся, пряча слезы, и тяжело заговорил:

— Непристойные слова об императоре слышал от Золотова без посторонних в дому своем… Отпорщики собирались до подачи отпорного письма много раз в дому полковника Немчинова, где Петр Байгачев и Василий Исецкий книги читали, а какие, о том не ведаю… Там же были Иван Шевелясов, Иван Жаденов, Иван Падуша, Василий Лозанов…

— Ведал ли комендант о том, что расколыцики открыто по базару ходят и речи непотребные говорят о государе? — спросил вице-губернатор.

— Ведал ли, не знаю…

— Что за старец был на святой неделе у Падуши?

— Старец Сергий из Ишимской пустыни…

— Где сия пустынь, знаешь?

— Не ведаю…

— Было ли умышление у отпорщиков отбиваться ружьями?

— Говорили, коли будут брать, отбиваться дубьем, про ружья не говорили…

— Кто говорил, чтобы отбиваться дубьем? — продолжал допрос вице-губернатор. Но Яков Шерапов внезапно обвис на связанных сзади руках в беспамятстве.

Колодников увели. И через два часа в Тару поскакал солдат Василий Рудов с указом Батасову взять всех, кого назвали арестанты в застенке, Глебовского держать за крепким караулом, и по возможности сыскивать пристанища раскольников и особенно узнавать о пустыне старца Сергия.

Глава 29

Три дня полковник Батасов почти не выходил из Тарской канцелярии. Запрет выпускать из города обернулся для него хлопотливым делом. С утра на другой день потянулись к канцелярии жители с просьбой выпустить за стену, поскольку наступила сенокосная пора, каждый денек дорог. Известное дело, что до Ильина дня в сене пуд меду, а после — пуд навозу. И хотя до Ильина дня целый месяц, но покуда горбушей намашешься, покуда высохнет — а лето по всему мокрое будет, — так и пролетит времечко. А не приведи господи, без сенца остаться на зиму.

Поначалу шли только принявшие присягу, остальные опасались. Батасов разделил в уме всех жителей на три части: принявшие присягу не присягавшие по каким-либо причинам: отлучка за дровами или по болезни, или еще по каким делам, и отпорщики, под письмом подписавшиеся.

Первых он выпускал без задержки, выписывая отпускной билет, вторых допрашивал, по каким причинам и где был во время присяги, готов ли присягнуть…

Ежели получал ответ, что присягать готов, — отпускал. Не согласных — сажал под арест. Но таковых почти не было. Отпорщики к нему с просьбами не шли, сидели по домам, и Батасов приказал приводить их силой.

Но допросить всех было некогда. Еще не были допрошены главные арестанты, с коих следовало начать: комендант и Василий Исецкий. Их полковник собирался допросить сразу, но отвлекли заботы о провианте. Оказалось, что казенные тарские магазины пусты. Купить у жителей тоже не на что, ибо в спешке выдать жалованье солдатам в Тобольске не успели. Провиант, взятый с собой, был на исходе. Потому полковник весьма обрадовался, когда ему доложили, что пришел на дощаниках и больших лодках капитан Ней.

Батасов велел подать коня и поскакал к пристани на Иртыш. У причала было шумно и суетно. Разгружали лодки. Солдаты тащили мешки с мукой и крупой, волокли на дроги четыре пушки, грузили ядра и бомбы к ним. Паруса на всех лодках были убраны, деловито хлюпали длинные весла…

Увидев подъехавшего полковника, капитан Ней доложил о прибытии.

— Сколько с тобой провианту? — спросил Батасов.

— Муки ржаной и круп на четыреста пять человек, всего 101 четверть, — ответил капитан Ней.

— Почему малое количество? По полуосмине на человека… Сего провианту на июнь месяц едва хватит. Где провиант на июль, который еще при мне в Тобольске получил капрал Дмитрий Чагин? — сердито спросил Батасов.

— Сие не ведаю, господин полковник, верно, не успели подвести на пристань, а мне было ведено вице-губернатором без промедления отплывать…

Батасов выругался и поскакал обратно в канцелярию. Заботы о провианте не кончились.

Вернувшись в канцелярию, послал денщика за поручиком Маремьяновым и велел тому привести на допрос коменданта Глебовского.

Глебовский за последние дни похудел и осунулся. Под глазами чернели вдавленные до кости круги. Пряча дрожь, сжал пальцами полы камзола.

— О присяге Устав его императорского величества в котором числе прислан тебе и котором числе публикован всякого чина людям? — спросил сухо Батасов.

— Его императорского величества печатный устав о присяге получил я из Тобольска через сержанта Ивана Островского мая 21-го дня и того же мая 22-го дня с письменного устава копию публиковал в народе и выставил у градских ворот, — ответил потупясь Глебовский.

— Которого числа приказал приходить к помянутой присяге?

— Того же числа посылал служилых людей в деревни и села для созыва в город к присяге… Приходить же стали к 25 мая по 2 июня.

— Какого числа подал полковник Немчинов письмо о противности, и при ком зачтено оное письмо пред народом у церкви было и по чьему велению?