Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 74

— Вот ежели б государь указал всем людям самим служащих и судей назначать и выбирать, которые бы их могли по старине и по правде ведать и от насилия оберегать, тогда бы была на Русской земле правда! — сказал Иван Володимировец.

— Всё зло от бояр! Чую, не ждать нам доброго от государя, нашепчут ему бояре, и будем мы искать по Сибири пятый угол!.. — стукнул ладонью по столу Васька Мухосран.

Глава 18

Очные ставки между томскими воеводами продолжались уже девять дней, и князь Щербатый являл все новые и новые дела, уличая Бунакова. Илья порой удивлялся, откуда он знал то, о чем порой сам Илья забыл. Видно, был кто-то ушник его в приказной избе. Илья Никитич уже после первых очных ставок понял, что Осип хочет сделать главным заводчиком его, Илью. Называл его избранным атаманом. Что он дела делал единолично, самовластился. Илья же отговаривался лишь тем, что выполнял волю всего мира, всего города…

На сегодняшней очной ставке Щербатый обвинил Бунакова, что он утаил извет Стеньки Солдата о том, что Бунаков и его советники хотят вверх по Оби Дон завести.

— В которых местах мы хотели Дон заводить?

— Вверх по Оби хотели Дон завести…

— Я Дон заводить вверх по Оби николи не хотел и явки от Стеньки Солдата и ни от кого о том не слыхал! О том шлюся на весь город!

— Гляди-ко, забыл!.. А кто в всполошной колокол велел бить, когда Гришка Жданин и Стенька Солдат объявили, что ты с своими советниками, хочешь вверх по Оби реке на Бии и Катуни Дон завести… Как по всполоху сошлись служилые и жилецкие с таможенным головой Митрофановым и хотели Гришку и Стеньку пытать, бить кнутьем на козле!..

— В сполошный колокол били потому, что тюремный сиделец Стенька Солдат по наученью Петра Сабанского с товарищи объявил на меня государево великое дело… Стенька подал таможенному голове Митрофанову повинную челобитную. Били ли Солдата не упомню, а Гришку Жданина били за то, что он, напившись вина у Щербатого, ложно объявил на меня государево великое дело!..

— А на какие расходы ты просил в Тобольске шестнадцать тысяч рублей?

— Такого не упомню, не прашивал таких денег!

— О том мне сказывали тобольский воевода Василий Борисович Шереметев с товарищи, знают подьячие и сам я видел отписку твою… Знатно, что такие великие деньги просил в отписке, чтобы Дон завести на Бии и Катуни…

— По всему, князь Осип сам написал в Тобольск такую отписку моим именем! — гневно воскликнул Бунаков, обращаясь к Трубецкому..

— Я таких отписок в Тобольск не писывал! — отмахнулся Щербатый. — А ты, видать, хотел всей Сибирью завладеть!

— Как и когда я хотел Сибирью завладеть?! — изумился Бунаков.

— Посылал он, Илья, с своими советниками, — повернулся Щербатый к Трубецкому, — в Кузнецкий острог и в иные остроги тайным обычаем воровские грамоты. И в тех воровских грамотках написано, чтоб смуту и воровство завести в тех острогах, какие он, Илья, завел в Томском городе… Писали, что послали они к Москве сорок человек бить челом государю, а ежели они с ними не поедут бить челом с ними, то им и детям их такого времени не дождаться… И те грамотки читали в воровских кругах, и от того учинилась в Кузнецком остроге смута большая, и хотели воры побить добрых людей… О том писал государю кузнецкий воевода… А посылал с такими грамотками в Кузнецкий острог Андрюшку Батонога с племянником Богдашкой… В Красноярск воровские грамотки посылал с Зиновием Литосовым с товарищи, а в Енисейск с мужиком, которого он, Илья, привез с Руси…

— Никаких грамоток воровских я в остроги не посылал!

— Посылал тайным обычаем! — упорствовал Щербатый и обратился к Трубецкому: — Государь бы пожаловал и велел бы про те грамотки сыскать по рукам, кто те грамотки писал!

— Пусть велит сыскать! Авось откроется, что такие воровские грамотки писал сам князь Осип, хотя меня погубить!

Затем Щербатый подал «письмо» в сорок три статьи, в котором среди прочего припомнил, как на Петров день Илья не пустил к нему в дом служилых людей Ваську Рыбникова и Никишку Лигачева с товарищи, которые били челом чтоб он разрешил им пойти в дом к князю с говядиной и другими припасами, чтоб с голоду он не уморился;… Как били ослопьем и посадили в тюрьму крестьянина Фоку Михайлова, который принес Петру Сабанскому с товарищи хлеб и ведро браги, как избили попа Сидора за его письмо к архиепископу о томской смуте… Писал, что «ево Ильино воровство стало знатно — делать почал безстрашно, учал быть самовластен»… Писал также, что ложный изветчик на него, Осипа, Григорий Подрез-Плещеев варил пиво и брагу, мёд ставил, а Бунаков, дружа ему, «ничего ему не учинил и винных судов у него на дворе не велел взять»…

Илья облегченно вздохнул, когда Трубецкой отпустил их из приказа.

Все дни очных ставок, длившихся до декабря 19-го дня, Илья Никитович пребывал в душевном смятении от навалившихся на него неприятностей. Дом его сгорел во время московской смуты, и благо, что двоюродный брат Аникей Сидорович приютил в своем доме. Илья подал на имя государя челобитную, в которой просил ускорить следствие и вернуть хотя бы отписанное на государя имущество. Только через полгода государь указал Трубецкому вернуть отобранные животы Бунакову. Лишь после этого Илья Никитович перевел дух: казнить смертью не будут!

Глава 19

Марта 4-го дня 7161 (1653) года после двухлетнего следствия — очных ставок и расспросов сторонников и противников князя Осипа Щербатого — в Томск пришла царская грамота с приписью дьяка Сибирского приказа Третьяка Васильева, что «томское сыскное дело на Москве вершено». Бояре приговорили, а государь указал учинить наказанье и бить кнутом Илью Бунакова и двадцать служилых, «которые с ево, Ильиной, стороны», бывших на следствии в Москве, а одиннадцать служилых в Томске указано бить «на козле и в проводку кнутом нещадно».

В Москве биты кнутом атаман Зиновий Литосов, сын боярский Степан Моклоков, пятидесятник Аника Власов, казаки Постник Васильев, Семен Белоусов, Булдачко Корнильев, Завьял Федотов, кроме них наказаны все челобитчики: Федор Батранин, Иван Баранчуков, Василий Паламошный, Карп Аргунов, Стенька Володимировец, Беляй Семенов, Тихон Хромой, Кузьма Мухосран, Антон Титов, Фока Титов, Яков Булдачка, Федор Неудачка, Иван Лаврентьев. Бунакова, как битого в Томске, в Москве не наказывали.

В Томске побывали на козле под кнутом одиннадцать человек: возвращенные из Сургута Федор Пущин, пятидесятник Иван Володимировец, казаки Васька Мухосран и Борис Паламошный, дети боярские Василий Ергольский и Михаил Яроцкий, казаки Прокопий Аргунов, Данила Мухосран, Кузьма Чурила, Андрей Щербак, Филипп Едловский.

В грамоте говорилось: «… служилые люди за то биты, что они стакався с Ильею, у князя Осипа Щербатого под судом и расправою быть не похотели, и от съезжей избы ему отказали, и на дворе его заперли, и поставили сторожю, и ходить к нему никому и с отписками пропускать не велели, и свою братью томских детей боярских и казаков Петра Сабанского с товарыщи, били и ограбя посадили в тюрму без государева указу…

… и государевых грамот, каковы посланы после того к князю Осипу Щербатому и к Илье Бунакову, что им у государева дела сидеть и государевы дела делать вместе, а им, служилым людем, князя Осипа слушать, и они государева указу не послушали же, под суд к князю Осипу не пошли и против прежнего своего воровства во всем ему отказали… и выбрали себе и излюбили Илью одново и с ним воровали, делали бунты и казачьи круги».

По указу наказанных в Томске одиннадцать человек надлежало в оковах выслать в Якутск на государеву службу. Всем им сохранялось денежное, хлебное и соляное жалованье. Всего с членами семей в Якутск из Томска отправилось шестьдесят пять человек.

Конвоировали ссыльных служилые под началом сына боярского Петра Лаврова и пятидесятника Матвея Ненашева.

Вереницу повозок с ссыльными семействами провожало полгорода, стоя вдоль улицы до острожных ворот. Крестили на прощанье. Иные бабы утирали слезы. Федор Пущин глазами искал в толпе брата. Но Григорий на прощание не пришел.