Выбор (СИ) - П. Белинская Ана. Страница 23

Я резво подрываюсь со стула и усаживаюсь к нему на колени: без приглашения, без спроса. Вижу, как вспыхивают его глаза, но в них не привычные ярость и раздражение, в них коктейль из интереса, азарта, удивления и возбуждения. Последнее слишком ощутимо упирается мне в живот, и от осознания этого, меня накрывает крышесносной волной.

Хватаюсь за пуговицы его рубашки и с остервенением срываю по одной. Мы смотрим друг другу в глаза, все так же разговаривая молча. Руки Максима свободно висят вдоль корпуса, он не касается меня, не трогает, только смотрит. Снимаю рубашку, поочередно освобождая из рукавов, бросаю на пол. Смотрю на его голый торс, крепкий, рельефный, спортивный. Сегодня я смелая. Только сегодня, а завтра я подумаю над своим поведением, поругаю, возможно пожалею себя и возненавижу его за то, что позволяет, может немного пореву или истерично посмеюсь над своей глупостью, но всё это будет завтра, а сейчас….

Сейчас я трогаю его каменную грудь, так открыто реагирующую на мои прикосновения россыпью острых мурашек, я хочу их собрать, каждую, поэтому вожу ладонью по рельефному животу. Максим громко выдыхает мне в волосы, отчего я поднимаю глаза и вижу, что его- закрыты. Крепко зажмурены, а брови напряженно сведены.

Глубокий вдох и его глаза открываются, встречаясь с моими. Вижу, как он сопротивляется- себе, мне, вижу, как сдерживается из последних сил, потому что то, что я чувствую, сидя у него на коленях, крепнет с каждой секундой сильнее. Ну же, расслабься! Дотронься до меня!

— Ненавижу тебя, — шепчет мне в губы, — и хочу.

Наверное, услышав эти слова от кого-нибудь другого, я бы обиделась, и всё закончилось бы, не успев начаться, но от мерзавца Филатова — это как комплимент. Поэтому судорожно сглатываю вязкую слюну и шумно выдыхаю.

Он резко поднимает меня, удерживая за ягодицы, и грубо усаживает на кухонный стол. Нет, Жукова, он не будет с тобой ласков. Филатов-опасный дикий зверь, сожрущий тебя, даже не поперхнувшись. Я знаю об этом, и именно так я сейчас и хочу.

Одной рукой он собирает мои волосы в хвост, открывая шею. Впивается зубами, слегка прикусывая, а потом, точно животное, зализывает больное место. Я шиплю: от боли, от возбуждения и охватившей меня неистовой похоти. Охватываю его плечи и дико врезаюсь в кожу своими короткими ногтями, сжимаю сильно, до побелевших костяшек. Ему тоже сейчас больно. Больно и сладко одновременно. Хватает меня за горло, задирая подбородок, заставляя смотреть на него. Обводит глазами мои щеки, нос, лоб и останавливается на губах. А потом кусает их, оттягивая нижнюю. Толкаю его в грудь, но разве такую скалу сдвинешь? Поэтому провожу ногтями по его груди, оставляя красные длинные полосы. Вздрагивает, но прижимается еще теснее, ближе, не оставляя ни единого миллиметра между нами. Что мы делаем? Почему причиняем друг другу боль, словно наказываем, при этом неимоверно кайфуя? Мы оба ненормальные….

Максим тянет вверх мое платье, оставляя в нижнем белье. На мне простой комплект: гладкий бюстгальтер цвета нежной пудры и бесшовные стринги такого же цвета. На моей бледной коже он выглядит ярче и эффектнее, чем на загорелом манекене в салоне, поэтому стесняться мне нечего. Но вот фигурой похвастаться не могу, времени, да и денег на тренажерные залы не хватает, поэтому в моем бюстгальтере ничего выдающегося нет, а вот ноги крепкие, фактурные- спасибо отсутствию личного транспорта и пешим прогулкам. Почему я сейчас о этом думаю? Наверное потому, что у такого, как Максим Филатов, и девушки скорее всего под стать ему- ухоженные, фигуристые, красивые, а не худые, бледнокожие, рыжие, одинокие мамашки, как я. Нет, не хочу об этом думать. Сейчас мне нужна разрядка, выброс негативной энергии, что копилась годами отсутствия мужчины. Да и парня, стоящего между моих разведенных в стороны ног, кажется, совсем ничего не смущает.

Он внимательно рассматривает мое тело, не скрывая, скользит обжигающим взглядом по груди, вниз к животу, задерживая внимание на трусиках, возвращаясь к губам. Под таким откровенным разглядыванием немного тушуюсь и хочу прикрыться руками, но Максим ловко пресекает мои неудачные попытки и разводит руки в стороны, прижимая ладони к столу своими горячими руками.

Что дальше, Мистер Наглец? Смотрю с вызовом, приоткрываю рот, облизываю губы. Не знаю, сексуально ли это выглядит, но мне хочется раздразнить дикого зверя. Ох, Жукова, играешь с огнем! Но мне нравится. Нравится, как животным, необузданным блеском вспыхнули его глаза, как глубоко вздымается его обнаженная грудь, как горячо упирается мне в живот его неистовое желание.

«Ну же, целуй меня!» — кричит мое возбужденное тело. И он жадно припадает к моим губам, терзает их, выпивает, как обезвоженный путник в пустыне, а у меня в животе взрываются фейерверки, всеми цветами радуги, мощными разрядами, оглушающими залпами. Мы целуемся, как сумасшедшие, как оголодавшие, как безумцы, стонем друг другу в рот, кусаемся. Обхватываю ногами его торс, теснее вжимаясь в разгоряченное мужское тело. Больше! Мне нужно больше! Наверное, я сошла с ума, но мне хочется лишиться рассудка и потеряться в забвении.

— Ведьма! — шепчет мне в губы, ловко подхватывая меня под ягодицы, и несет в комнату.

Опускает на диван, а сам наваливается сверху. Беспорядочно глажу его стальной пресс, задевая твердое желание, скольжу по крепким плечам, упрямому подбородку. Хочу запомнить все, потому что понимаю, что это разовая акция и завтра мы будем по-прежнему друг друга ненавидеть.

31.

Максим

У меня было много женщин: и молоденьких студенток, и опытных любовниц, скромных монашек и распутных оторв. Разные женщины- разные эмоции. Но ни к одной я не испытывал то, что чувствую сейчас. Как можно одновременно ненавидеть, ощущать дикую потребность сделать больно, но при этом сгорать от безумного желания вознести чертовку до пика наивысшего удовольствия, раствориться друг в друге, наполнить собой, взлететь так высоко, насколько хватит сил и там же остаться, вдвоем.

Что в этой ведьме такого, отчего по ней все сходят с ума? Какими чарами она околдовала мою мать, брата, Любашу? Неужели они не видят ее меркантильную, хитрую, продуманную сущность. Я сразу смекнул и раскусил ее наполеоновские планы касательно моего брата. Старался держаться дальше, сопротивлялся, открыто демонстрируя свою неприязнь. Так какого черта сейчас утопаю в ванильно-яблочном запахе ее хрупкого тела, втягиваю, точно наркоман, аромат бледной кожи? Пропускаю сквозь пальцы ее огненные волосы, так давно мечтая это сделать. На ощупь они мягкие, шелковистые, гладкие. Целую маленькую родинку над губой, считаю веснушки. Её губы больше не бледные и тонкие, они яркие, сочные, мерцающие после мои поцелуев. Мне хочется сжать ее всю, маленькую, теплую, отзывчивую до боли, до хруста костей, но в то же время спрятать собой, обернуть в невидимый кокон, защитить, уберечь.

Откуда такие мысли? Когда я успел стать гребаным романтиком? Надо заканчивать, Филатов, а то скоро начнешь блевать радугой и молиться розовым единорогам.

Эта чертовка подо мной извивается, трется небольшой упругой грудью о мой голый торс, впиваясь мелкими коготками в плечи. Нет, она не нежный цветочек, она — дикая кошка, так умело прикидывающаяся святой. Я не буду с тобой нежен, малышка, оставлю эту ванильную херню слепцу-братцу. Тебя я буду иметь жестко, наказывать, выверну наизнанку и докажу всем, но больше самому себе, что ты такая, как многие, ничем не лучше, умело скрывающая свое истинное лицо охотницы за красивой жизнью. Я хочу развеять это навязчивый морок, опутывающий меня днями и ночами, хочу избавиться от гнетущего наваждения и непомерного желания, хочу вытравить из головы образ, запах, цвет глаз и долбанные веснушки, преследующие меня во сне. Я хочу ее. Хочу попробовать на вкус и убедиться, что нет никакого проклятого притяжения между нами, утолить азарт и погасить пламя, так изнуряюще выжигающее меня изнутри. И плевать, что она-девушка брата. Я не обязан щадить ничьи чувства. Когда у меня отнимали мою жизнь, никого не заботило, что чувствовал я. Скажете, детские обиды и комплексы? Пусть так, но именно они сделали из меня того, кто я теперь есть — бездушную скотину, прожигающую не свою жизнь…