Выбор (СИ) - П. Белинская Ана. Страница 24

Остервенело сжимаю в руке девичью грудь, сминаю, поглаживаю через бюстгальтер. Девушка стонет, выгибаясь волной и притягивает мою голову для поцелуя. Чувствую ее руки на молнии джинсов. Нетерпеливая ведьма! Не разрывая наших губ, непослушными пальцами пытается справиться с пуговицей, хнычет.

Нужно помочь нам обоим, ведь и я уже не в состоянии сдерживаться и терпеть. Вскакиваю с чертовки и рывком стягиваю с себя джинсы вместе с трусами. Рыжая садиться на диване и одновременно со мной освобождает грудь из тесного бюстгальтера, не стесняясь оставаться практически обнаженной передо мной. Смотрю на женскую красивую грудь, тонкую шею, острые ключицы и испытываю невероятный прилив крови и возбуждения. Да что ж это такое? Что я женских титек не видел, что ли? Натуральных, пышных, искусно сделанных, упругих мячиков разных размеров и форм, но только эти вишенки с острыми вершинками вызывают такой адский пожар.

Мой младший напарник судорожно дергается и истошно умоляет выбросить белый флаг. Сдаться во власть этой зеленоглазой ведьме, так вожделенно следящей за моим приближением.

Я — не чертов Аполлон, но уверен, что мое тело в форме. Никогда не смущался своей наготы, черт его знает, но под внимательным взглядом девчонки, тушуюсь, как желторотик. Хочется расправить сильнее плечи и напрячь пресс, поиграть мышцами. Охренеть, Филатов, тебя шторит, ты еще перед ней задницей покрути и писюном потряси, чтобы уж наверняка впечатлить.

Наваливаюсь на девчонку всем телом, она такая мелкая, тоненькая, как тростинка, того и гляди переломаю. Прикипаю к губам, неистово терзая ее сладкий рот, одной рукой сжимаю грудь, собираю умопомрачительные стоны. Я хочу напиться ее сполна, утолить чертову жажду, пресытиться, чтобы потом разочароваться и опять ненавидеть. Обычно это так работает: получив желаемое, интерес быстро пропадает. По крайней мере у меня всегда было так.

Между нашими телами преграда, размером в крошечные трусики, поэтому эту смешную проблему я решаю в считанные секунды- просто срываю их к чертовой матери. Девчонка подо мной вскрикивает, пугается, смотрит опьяненными страстью глазами, вижу, что хочет, когда притягивает меня за плечи, раздвигая широко стройные ножки.

Сил сдерживаться не остается, да и надо ли, когда сам воздух пропитан сексом, а тела изнывают необузданным желанием слиться в едином ритмичном танце.

Что хочет нормальный мужик услышать от нормальной женщины во время секса? Да что угодно: свое имя, крик удовольствия, удовлетворенный стон, просьбы, мольбы, да пусть даже грубые ругательства, пофиг. Но вы ведь помните, что я — не нормальный мужик, а полное дерьмо, а подо мной- не нормальная женщина, а дьявольское отродие, которое в самый ответственный момент орет не «Еще!», а …

— Такси! — я замираю в ней, не двигаясь, и смотрю в ошалелые зеленые глаза, пытаясь сообразить, что было сказано. — Там таксист ждет. Оплатить нужно, — добавляет блаженная и выгибается дугой, когда я затыкаю ее глупый рот поцелуем, одновременно толкаясь в тугое теплое лоно.

— Ненормальная… — шепчу ей в губы и улетаю в неземной рай.

32.

Максим

Мы проснулись около получаса назад и сейчас лежим, молча. Я слежу за тонкой органзой, играющей в объятиях утреннего ветра. Дверь на балкон немного приоткрыта, запуская в комнату свежий воздух. Обвожу глазами маленькую комнатушку, в которой мне, к удивлению, дышится легче и свободнее, чем в наших хоромах. Здесь все на своих местах: небольшая стенка, письменный стол, кресло-кровать, диван и даже эта нелепая пальма. На стенах развешаны фотографии зеленоглазой и Шумахера, кажется, с момента его рождения, до сегодняшних дней, несколько снимков рыжей неизвестных мне женщины и мужчины в возрасте. Наверное, ее родители. Но нигде не вижу фото с отцом голубоглазого. И это наблюдение отчего-то приятно царапает. Стена над письменном столом увешана детскими рисунками, а в одном из открытых отделений стенки красуется коллекция маленьких машин. Когда-то я тоже собирал такие.

Играю с прядью пшенично-медовых волос и нарочно прислушиваюсь к себе: я всё еще жду момент отвращения, хоть что-то, за что можно зацепиться, схватить разбросанные вещи и вырваться из кольца ее рук, умеющих так крепко обнимать и ласкать, сбросить ее закинутую по-хозяйски ногу на мое бедро, оттолкнуть теплое, сонное, молочное тело, так близко прижимающееся ко мне. Я хочу ненавидеть девушку брата, лицемерную, лживую, алчную стерву, переспавшую со мной бессовестно, без оглядки, не чувствующей вины, расслаблено нежась в моих объятиях. Мне нужно бежать, кричать всему миру, как я был прав, рассказать брату, матери, наказать зеленоглазую мерзавку и нелюбимого брата, снова почувствовать себя сволочью, каким привыкли меня считать все. Я хочу ненавидеть…но не могу. Не получается. Мне слишком хорошо, слишком уютно и легко, чтобы добровольно отказаться от принятой дозы. Я обещаю себе завязать, пока не подсел, пока могу контролировать, но чуть позже, сегодня хочу передоз.

— Олимпийские кольца? Почему? — девчонка несмело обводит тоненькими пальцами каждое вытатуированное олимпийское кольцо, набитые на ребрах слева, практически под сердцем.

Я не собираюсь с ней откровенничать и вести задушевные беседы. Мы — не гребаная влюбленная парочка, она-девушка моего родного брата, и мы оба сейчас его предаем. Только с разницей в том, что я- ничтожество и не скрываю этого, а она-меркантильная стерва, прячущаяся под маской невинности.

— Без всякого смысла. Сдуру набил.

На самом деле, эта единственная татуировка на моем теле, как напоминание, что когда-то у меня была жизнь и мечта. Кольца-проводники, связывающие меня с тем самым амбициозным мальчишкой, чью жизнь забрали, навязав чужую. Сейчас я ее практически не замечаю и забываю про ее существование вообще. Но 7 лет назад она значила для меня важнее всего, даже собственной семьи.

Я сделал ее на свое восемнадцатилетние, весной, перед летними Олимпийскими играми.

Когда Всероссийская федерация плавания утвердила меня в списке спортсменов, участвующих в Олимпиаде, я не мог поверить своим ушам. Да, нас всех усердно готовили к соревнованиям, мы знали, что лучшие. Но знать и понимать-оказалось разные вещи. Осознавать, что именно тебе нужно достойно представлять государственный флаг, нести ответственность перед собой, перед командой, тренерами и целой страной — сложно. Каждый из нас в составе основной национальной команды по плаванию был достоен Игр. Каждый из нас был одержим спортом, тренировками, победой. Мы были одновременно одной спортивной семьей и злейшими врагами, конкурирующими друг с другом. Мы могли публично огорчаться, сопереживая в моменты неудачи, и тихо радоваться допущенным ошибкам и тем самым неудачам «товарища» по команде.

Многие считали, что место в сборной мне купил состоятельный отец. Я бы тоже так думал, если бы не знал, насколько плевать отцу было и на меня, и на то, чем я занимаюсь. Мои победы в спорте воспринимались несерьезным юношеским увлечением, не более. Но никто не запрещал, потому что, повторюсь, всем было плевать. Ведь есть ответственный перед семьей старший брат, готовый посвятить себя отцовскому бизнесу.

Тот день я помню поминутно, ведь именно тогда моя жизнь разделилась на «до» и «после». Утро, когда нас, ребят основного состава национальной команды, собрали на тренировочной базе, было самым счастливым в моей жизни. Помню, как сотоварищи по команде, хлопали меня по плечу, поздравляли, а я не мог поверить, что моя мечта, то, о чем я грезил днями и ночами, упахиваясь до изнеможения, до невыносимой крепатуры* мышц, до гипотермии — оказалось реальностью, ожившим сном, сбывшимися грезами.

Олимпийские игры для спортсмена как непокорный Эверест для альпиниста- наивысшая вершина, нетерпящая слабаков и трусов. Я мечтал покорить свой Эверест, мечтал доказать себе, родителям, всем, что я — есть, что мной тоже можно гордиться. Амбициозный, недолюбленный мальчишка…хотел простого родительского внимания…Но старший брат, как всегда, снова перетянул одеяло на себя…