Сталь от крови пьяна (СИ) - Александрова Виктория Владимировна. Страница 58

Разведчики действительно постарались хорошо и разузнали, что после поражения под Лейтом остатки фарелльских войск бежали к северным границам, к пограничным крепостям, которые были захвачены раньше всех. Возможно, они ждали подкрепления и готовились принимать бой или, напротив, собирали силы, чтобы снова атаковать… Генрих и лорд Джеймс рассчитывали выпытать более точные данные у пленного фарелльского рыцаря, но тот уверял, что ничего не знает. Клялся, что он всего лишь покорный слуга своих короля и герцога… Что ему было поручено просто держать Лейт и в случае чего бежать на север, а что планировалось потом, он действительно не знал…

Хельмут неплохо понимал по-фарелльски, однако в душу и мысли пленника залезть не мог, оттого и был не в силах понять, лжёт он или говорит правду. Поэтому предпочёл стоять молча.

Фарелльца держали в одной из башен замка, в маленькой тесной комнате. Обнаружив это, начитавшийся рыцарских романов Хельмут несколько удивился — он ожидал, что пленника бросят в подземелье, в сырые и холодные темницы… Но как выяснилось, в Лейте вообще не оказалось ничего такого — замок стоял на скалистой местности, где копать подземелья было бы почти невозможно. Однако лорд Джеймс, заметив его удивление, понимающе усмехнулся.

— В Эори есть подземные темницы, — сообщил он, — но и Эори, как можно понять, намного старше Лейта, его архитектура несколько… устарела, — признал он с явной неохотой, — как устарели понятия о том, как следует содержать благородного пленника.

А этот пресловутый благородный пленник, оправдываясь и заикаясь, вдруг как-то очень прозрачно намекнул, что вёл переговоры с Вильхельмом — и Хельмут не выдержал.

— Ты не смеешь говорить такое о наших людях! — вспылил он, поднимаясь и нависая скалой над фарелльцем.

Его вид внушал если не отвращение, то хотя бы пренебрежение — руки дрожат, взгляд опущен, спина сгорблена… Кажется, он сам боялся собственных признаний, понимая, что ничего хорошего его не ждёт в любом случае.

— Если среди вашей стаи хищников завелись крысы, это не значит, что у нас возможно то же самое. — Хельмут не сразу понял, что сорвался с фарелльского на драффарийский — языки были родственными, очень похожими. Но он тут же опомнился и повторил фразу на родном для пленника фарелльском, чтобы до него как следует дошло. — Наши рыцари верны и порядочны, в отличие от ваших разбойников, а переметнуться на вашу сторону для них было бы наивысшим бесчестием. Ты наших людей по себе не суди… И вообще попридержи-ка язык и говори лучше то, чего от тебя требуют, желательно побыстрее. — И он резко отвернулся, хотя даже так ощутил на себе испуганный взгляд фарелльца, явно не ожидавшего такого напора от доселе молчавшего барона Штольца.

Он и сам не мог понять, что на него нашло. Фареллец выражался не настолько открыто, чтобы Генрих и лорд Коллинз догадались, что речь шла о Вильхельме. Однако даже толика подозрения могла испортить всё, разрушить то, что Хельмут так кропотливо выстраивал долгие седмицы. Поэтому он и осадил пленника… ну или потому, что до сих пор пытался как-то оправдать Вильхельма в собственных глазах. Несмотря на то, что прошло уже достаточно много времени, Хельмут всё ещё не мог до конца принять то, что его друг детства решился на предательство. Это казалось ему противоестественным, противоречащим его жизненному опыту, и иногда он думал, что всё произошедшее с Вильхельмом ему попросту приснилось. Но в таком случае Хельмут был причастен к смерти невиновного человека, а это только всё усложняло…

Кассия при встречах улыбкой и взглядом давала понять, что всё ещё ждёт благодарности за свои труды и манипуляции с ядом, но Хельмут лишь качал головой. Ей-то Вильхельм не приходился другом и даже хорошим знакомым, она верила барону Штольцу, пожалуй, даже сильнее, чем он верил себе… Кассия не сомневалась в предательстве Остхена, а потому совесть её, кажется, совершенно не мучила. Хельмуту бы её уверенность…

Однажды она перехватила его во внутреннем дворе, когда он упражнялся в метании кинжалов. Доселе Хельмут ни разу не видел шингстенскую ведьму с мечом, поэтому даже не сразу её узнал. Волосы Кассия убрала в пучок на затылке, вместо привычной свободной рубашки и бобровой жилетки на ней была серая стёганка, из-за которой девушка казалась более крупной и широкоплечей, чем была на самом деле. В правой руке она держала тренировочный затупленный меч, в левой — большой треугольный щит с гербом Кархаусенов: ржаво-коричневое поле и светло-серая летящая вверх стрела. Щит выглядел весьма побитым: с небольшими вмятинами, облупившейся краской и чуть поржавевшим ободом.

— Впервые вижу вас здесь, — улыбнулась Кассия после формальных приветствий. — А где ваш меч?

— Я сегодня вот… — Хельмут кивнул на мишень, из центра которой торчали изогнутые рукояти метательных кинжалов. — Меч я не очень люблю, если честно.

— Неразумно, — заметила она. — В бой вы идёте именно с ним, а на тренировках уделяете внимание тому, что используете реже.

Хельмут лишь пожал плечами — и тут же воровато оглянулся, боясь обнаружить где-нибудь у стены барона Кархаусена, сверлящего их гневным, озлобленным взглядом.

Заметив это, Кассия рассмеялась.

— Не беспокойтесь, Адриан уехал с патрулями, — сказала она. — Ну же, возьмите меч. Наверное, тогда мне стоило не вливать вас в вино, а вызвать на учебный поединок. Тоже, знаете ли, неплохо лечит…

На самом деле Хельмут не очень был готов к тренировке на мечах: во-первых, он просто не настроил себя на это, во-вторых, оделся он тоже не вполне подходяще. Серая рубашка из плотного льна и шерстяная фиолетовая жилетка с кожаными вставками метать кинжалы никак не мешали, но вот для сражения на мечах больше пригодилась бы стёганка.

Однако что-то заставило его согласиться. Хельмут так много слышал о Кассии, знал, что она прошла немало сражений, да и сама она уже успела рассказать ему о том, что пережила… Но он лично хотел убедиться в её силе. Не может же женщина быть сильнее его, пусть даже он не такой хороший мечник.

Она и правда не была сильнее, зато оказалась увёртливой, ловкой, удары наносила не особо мощные, но болезненные, а Хельмуту не всегда удавалось их вовремя отражать. Но всё же в конце концов он, приняв один её стремительный удар на щит, а другой отразив мечом, чуть пригнулся, резко ударил Кассию по колену, а затем толкнул щитом в плечо, отчего она пошатнулась и в конце концов упала.

— Я просто устала, — рассмеялась она, улегшись на мостовой так, будто это была самая мягкая на свете перина, — вот вы и оказались в выигрыше.

Хельмут снисходительно улыбнулся и протянул руку, чтобы помочь ей встать, но Кассия лишь хохотнула и поднялась сама. Её причёска растрепалась, пара длинных прядей выбилась из пучка, что придавало девушке донельзя милый вид. Отдышавшись и отсмеявшись, она вдруг замерла рядом с Хельмутом и взглянула на него с каким-то вызовом, будто хотела сразиться ещё раз. Но он понял, что ждала она вовсе не атаки или удара… Он так и не отблагодарил её за помощь с ядом, а Кассия явно дала понять, чего хочет.

Вот только Хельмут не мог отплатить ей именно так. Поэтому, когда девушка, не прекращая так выжидательно смотреть на него, чуть привстала на цыпочки, он сделал резкий шаг назад, кивнул в знак прощания и бросился в оружейную.

После того учебного боя они стали видеться реже. Зато Хельмут много времени проводил с Генрихом, наверное, даже больше, чем когда-либо. До войны они жили в седмице езды друг от друга. Теперь же они оказались совсем близко — и в прямом, и в переносном смыслах. И Хельмут старался не упускать шанса сохранить эту близость как можно дольше.

Никто из них не знал, как можно было бы назвать их отношения, потому что теперь это было нечто большее, чем дружба. Но пока что они и не стремились отыскать этому какое-то название.

И только рядом с Генрихом Хельмут мог забыть о той буре, что разрывала его душу в клочья. Он забывал о Вильхельме, о своих сомнениях и надеждах; забывал о Кассии, её многозначительных взглядах и её совершенно чистой совести; забывал о фарелльском пленнике, который почему-то захотел раскрыть то, что с ним связывался драффарийский предатель… Только рядом с Генрихом Хельмуту казалось, что этого всего попросту не было, и с его плеч спадал, хоть и на время, невероятно тяжёлый груз.