Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна. Страница 43

Красивая тонкогубая девица с бесстрастным лицом метала кости. Эй, красотка, постарайся для своего хозяина. Видишь эту гору тессер? Она ждет тебя. А меня ждет крайняя Фулла. Ну, разумеется, не край земли, а к примеру… Лунный остров [42].

И опять гора тессер перед Квинтом выросла вдвое. Он весь покрылся жарким липким потом. Напрасно он отирал платком лицо – кожа тут же влажнела. По спине стекали горячие струйки. Лицо девицы сделалось мраморным, белее ее белой туники. Итак, Лунный остров тоже не подходит. Тогда Республика Оранжевой реки. Постарайся, красотка. Я пришлю тебе оттуда алмаз на миллион сестерциев. Ничего не вышло. По-прежнему Фортуна была на стороне Квинта. Никто в зале уже не играл. И похоже, не дышал. Все столпились вокруг. Следили. Кости гремели в стаканчике. Кто-то от волнения клацал зубами.

Тогда выберем место поближе. К примеру – Танаис… И… Кости упали. Квинту – две единицы. Все. Чистый проигрыш. Окончательный. Никаких аппеляций. Только смерть… Квинт засмеялся. И тут же смех замер на губах. Ведь он и должен был ехать в Танаис. Там назначена встреча с Элием. За что же он заплатил?

– Надо было вовремя остановиться, – прошептала перезрелая матрона, глядя, как серебряная лопаточка сгребает серебряные тессеры.

Квинт окаменел.

От Элия не убежать. Хоть горло режь, но не убежать.

«За что же я заплатил?» – повторил вопрос Квинт, выходя на улицу.

Вдали на небе появились черные полосы. Они никли к земле, никли, но не сливались с нею. И черные черточки поддерживали их в дрожащем от жары воздухе. Телеграфные столбы вдоль дороги! Пыхтя от натуги, тащился старый-престарый паровоз, еще из прошлого века, рыжий, приземистый, с толстой трубой. Клубы дыма валили из трубы пышной седой бородою. С тоской проводили путники огнедышащего монстра взглядами.

Они вышли к железной дороге и остановились, раздумывая. Какая станция ближе? Направо? Налево? Авиатор Корд напрасно всматривался в карту. Угадать, где они находятся, было невозможно. Элий достал монетку.

– Головы или башни [43]? – спросил Корда.

– Головы, – сказал тот.

– Почему?

– Я всегда отвечаю: головы.

Вышло идти направо. И они пошли. До станции добрели к вечеру. Да и какая это станция – уложенный неровно камень вместо платформы, несколько пальм, три домика, огромная ржавая цистерна с водой и над ней на тонких паучьих ножках – водонапорный бак. Не было вокруг ни войны, ни горя. Не было варваров, готовых растоптать мир. Мальчонка пас овец на лоскутке чахлой зелени. Солнце светило. Дул ветер. Вечность висела, уцепившись за край пустыни. Серые камни, израненные песком и ветром, столпились вокруг станции безмолвными часовыми.

Ссохшийся от времени старик спал в углу маленькой каморки, накрывшись собственной аббой. Мухи роились над пустой чашкой и замусоленной тетрадью с расписанием поездов. Смотритель приоткрыл один глаз, глянул на путников и изрек:

– Поезд только завтра. А гостиница тут же. Плата вперед.

За стеной в лачуге стояли три ложа, покрытые драными одеялами из верблюжьей шерсти. В эту ночь путники спали под кровом, и им снились кошмары. Они вновь шли через пустыню и умирали от жажды.

В квадратную прорезь окна глянул утренний луч и сделал стену оранжевой. На оранжевой стене была пришпилена обертка от сухарей. Элий сорвал ее и прочел наспех нацарапанное послание:

«Прощай, римлянин. Я вывел тебя из пустыни. Плату за услуги я взял. Дальше наши пути расходятся. А что касается войны, то тайна проста. Надо опустить на землю звезду любви. А чтобы это сделать, нигде на земле целый год не должно быть войн. Ни одной капли крови на поле брани в течение года, и войны прекратятся навсегда.» Элий с самого начала подозревал что-то в этом роде. Простое и недостижимое. Что-то вроде опоры для рычага Архимеда. Все человечьи задачи похожи друг на друга. Все они неразрешимы.

Шидурху-хаган исчез. Элий повернулся… и что-то впилось ему в бок. Монета. Золотая монета попала под ребро. Он схватился за пояс. Пояс был пуст. Все ауреи, переданные Квинтом, исчезли. Элий ощупал пояс авиатора, брошенный возле стены. Он так же был пуст. А возле изголовья кровати блестел золотой. Что ж, до Танаиса они доберутся. Элия стал разбирать смех. Звезда любви спустится на землю. И мы заплатим ей за год любви сто золотых. А можем заплатить и двести.

Корд проснулся.

– Нам уже пора в путь?

– Может быть. Поезд скоро придет. Поедем в последнем вагоне – наш общий друг унес все деньги. Оставил по золотому.

– Проходимец. Я так и знал, что этим кончится.

– Он вывел нас из пустыни.

– Мы вышли сами. А он только увязался за нами. Встречал я таких на восточных рынках – волосы крашеные, обряжены в пестрые тряпки и таскают с собой либо говорящую мартышку, либо собаку. Хорошо, что он еще не прирезал нас во сне.

– И как только он сумел вытащить деньги, а я ничего не услышал, – подивился Элий.

Постум ползал по ковру в детской. В одной руке у него был ярко раскрашенный паровозик, в другой – золотое яблоко. Он пытался пристроить яблоко в тендер вместо угля, но яблоко никак не желало помешаться и постоянно вываливалось. Постум злился. Логос сидел в плетеном кресле и с улыбкой наблюдал за крошечным повелителем огромной Империи.

– Давай поговорим, малыш…

– Давай, – гукнул в ответ Постум.

– Людям кажется, что ты издаешь лишь бессвязные звуки. Но я тебя понимаю.

– Я тебя тоже. Говорить я могу и понятно, только не хочу. Привяжутся взрослые со своими глупыми вопросами.

– Ты видишь это золотое яблоко?

– Ну да, я им играю.

– Знаешь, что написано на нем?

– Нет, я еще не умею читать. Пытаюсь, но не умею.

– Написано: «достойнейшему».

– Вот как!

– Не кричи так громко. А то нянька нам помешает. А у нас очень важный разговор малыш. И кончай греметь погремушкой. Ты уже большой. Погремушка тебе совершенно не к лицу. Архит, которого семь раз избирали стратегом, изобрел погремушку, потому что очень любил детей.

– Боги могли бы подарить Архиту такое яблоко? – Постум тряхнул погремушкой и засмеялся.

– Это яблоко вырастили боги. На волшебной яблоне в саду Гесперид. Но подарили тебе яблоко не боги. Яблоко тебе отдал отец.

Постум на миг задумался:

– Откуда он знал, что я – достойнейший?

– Разве он мог думать иначе о своем сыне?

– Отец умер.

– Он оставил тебе яблоко. Нет, только не плачь, а то нянька меня выгонит.

– Ты боишься няньки?

– Все боятся нянек. К тому же она – соглядатай Бенита. Вот так. И оставь наконец погремушку. Неужели она тебе не надоела? Хорошо, очень хорошо. А я тебе открою тайну: твой отец не умер. Он жив. Я это точно знаю. Только сейчас он очень-очень далеко, и ему не добраться до Рима.

Нянька оглянулась. Чего это малыш хохочет? И что в детской делает этот парень? Правда, Летиция велела не мешать и позволять им играть, сколько угодно. Но все же… Вер няньке очень не нравился. Бывший гладиатор. Чему он может научить малыша?

– Римляне верят в разум, – продолжал Логос. – Я – бог разума. «Что есть благо? Знание. Что есть зло? Незнание», – сказал Сенека. Правда, Нерон велел ему вскрыть вены. Но это от незнания…

Постум сдвинул темные бровки. В этот миг он сделался поразительно похож на Элия:

– Разве знание могло исправить Нерона?

– Ты знаешь, кто такой Нерон?

– О нем постоянно говорят во дворце.

– Нет, знание не может исправить таких людей как Нерон. Но оно может их обуздать. Люди добра – так их называл Сенека – должны знать что в руки неронов нельзя отдавать власть. Ни при каких обстоятельствах. Ведь людей хороших гораздо больших, нежели злых. Иначе бы мир кончился давно.

– Не замечал пока, – фыркнул малыш и протестующе затряс погремушкой. – По-моему, все хитрые, злые и жадные. Кроме мамы и Гета. Но Гет не человек.