Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна. Страница 46

– Спору нет, Бенит талантлив и энергичен. Но средства, к которым он прибегает, весьма сомнительны, – сухо заметила Верония. – Я категорические против. Мы решили назначать сенаторов по старшинству. Диктатором должен быть назначен Флакк.

В курии сделалось тихо. Если Макция Проба избрали практически единогласно, то Флакка большинство недолюбливали, его не поддерживала даже собственная партия оптиматов, авентинцы приходили в ярость при одном звуке его имени. Да и консул Силан его терпеть не мог.

– Скорее пегая свинья станет диктатором, – донеслось с заднего ряда.

Сдавленный смех прокатился по рядам.

– Пусть выскажется Бенит, – предложил Луций Галл, прыская в кулак.

Бенит поднялся. Обвел присутствующих тяжелым взглядом. И вдруг улыбнулся – радостно, открыто. И всех обворожила его улыбка. Даже Верония в ответ невольно улыбнулась. Хотя до этого хмурилась и строго поглядывала на сенаторов.

– Власть принадлежит Постуму Августу. Никто в Риме не может ее отнять у императора. Так что должность диктатора чисто номинальная, – сообщил Бенит прописные истины. Его слушали внимательно, будто он излагал волю богов. Всем вдруг понравились и его голос, и его тяжелый взгляд, и даже его юный для сенатора возраст.

– Гений, где мой гений, почему не подскажет, что делать, – прошептала Верония Нонниан.

– Если Бенит получит власть, он ее никогда не отдаст, – заявил Секунд и накрыл голову тогой в знак протеста.

– Нам нужен сильный правитель! – воскликнул Луций Галл.

– Сенаторы, вы сошли с ума, – сказал кто-то тихо. – Вы хотите погубить Рим. Неужели вы разучились думать, неужели разучились смотреть в будущее?

Все обернулись в сторону говорящего. Он сидел на пустующем месте Макция Проба. Но это был не Макций Проб. Голова его была прикрыта тогой. А тога… О, боги! Тога была пурпурной. Никто не видел, как этот человек вошел в курию. Постум, сидящий на своем курульном стульчике, украшенном слоновой костью и золотом, обряженный в пурпурную крошечную тогу, захныкал. Неизвестный откинул полу тоги со лба. Все замерли. Сенаторы узнали покойного Цезаря – его бледное лицо с тонким носом и удлиненными серыми глазами. Усмешка, что прежде таилась в уголках рта, исчезла – губы были печально изогнуты, будто Элий оплакивал неразумный сенат. Призрак Цезаря переводил взгляд с одного сенатора на другого и осуждающе качал головой.

Всем стало не по себе.

– Это гений, гений Элия, Гэл, – сказал кто-то.

Луций Галл подбежал и всадил стило в запястье гостя, ожидая, что прольется кровь с платиновым ореолом. Но кровь не пролилась. Да и само стило прошло сквозь руку Элия, как сквозь воздух. А призрак Элия стал таять и вскоре место Макция Проба вновь опустело.

– Элий против того, чтобы его сына опекал Бенит, – сказала Верония Нонниан.

Постум расплакался в голос.

– Император описался, – хихикнул Луций Галл. – Это его подпись.

Элий проснулся. Запястье, в которое сенатор Луций Галл вонзил стило во сне, болело. Поезд однообразно гремел колесами на стыках. За окном мелькнуло море и скрылось за поросшей соснами горой. Напротив на скамье, подсунув под голову дорожный мешок, похрапывал Корд.

Странная слабость охватила Элия. Никогда прежде он не видел столь явственных снов. Только что он, как наяву, присутствовал на заседании сената. Отцы-сенаторы хотели вручить диктаторскую власть Бениту. Элий им помешал. Заседание закрыли. Но надолго ли? Ведь он не образумил их, а только напугал. Вскоре страх пройдет. И что будет тогда? О боги, что же тогда будет?!

– Либерта Победительница, бодрствуй над нами! – едва слышно прошептал Элий.

Корд спал, голова его моталась из стороны в сторону. Поезд повернул, огибая очередную гору, солнечный луч упал Корду на лицо. Тот пробормотал невнятное, заворочался и крикнул: «Падаем!»

Поезд нырнул в туннель, и стало темно.

Дракон делал вид, что стережет сад, а на самом деле дрых самым бессовестным образом. Дракона звали Ладон. Люди рассказывали, что Геркулес его прикончил. Вранье. Жив-здоров дракончик. Развалился, заняв всю дорогу, и храпит. Желто-зеленая кожа от старости покрылась наростами и складками, а бока сделались зеленовато-лимонными, как у лягушки. Постарел и растолстел дракон, как и его хозяева – боги. Стены вокруг сада высокие. Но не слишком. Вполне преодолимые стены. Замшелые. Тут и человеку нетрудно перелезть, не то что богу. Да и сад так разросся, что ветви перевешиваются через ограду. Исключительно из почтения к богам сюда никто не лазает. К тому же яблоки эти вовсе не молодильные. Ничтожный Эврисфей вернул яблоки, едва получил их от Геркулеса. Вполне понятный поступок – плоды сии божественные, людям они без надобности. И молодость никому вернуть не могут. Даже богам. Иначе бы Юнона не красила волосы в такой ужасный рыжий цвет, а скушала бы яблочко и омолодилась. Яблоки эти – божественный скафандры для путешествия из мира в мир, со звезды на звезду. Логос напрасно пугал Меркурия опасностями путешествия в Космосе. Боги не будут строить корабли, не будут надевать скафандры и погружаться в анабиоз. Каждый из двенадцати избранных возьмет яблочко в руку и удалится. Энергии, разумеется, понадобится уйма. Но переход будет мгновенным.

Логос взобрался на дракона – тот даже и не проснулся, пока Логос топал по его загривку. Для вежливости Логос постучал в ворота. Подождал. Никто не собирался открывать. Да и не заперто было. Между створками щель, и в ту щель из сада сочился зеленоватый свет. Железные ворота отворились со скрипом, и Логос вступил в сад. Яблони были огромны. Листья изумрудные, белые стволы. Вот только яблоки… Что-то их не видно. Логос обошел сад. И наконец приметил на одной из яблонь на самой вершине там, где ветки особенно хрупки, первый золотой плод. Логос поднялся в вышину и сорвал яблоко. Смертный бы ни за что не достал. А вот и второе яблоко притаилось на макушке соседнего дерева. Логос медленно плыл в небе над садом и сбирал золотые яблоки. И собрал ровно двенадцать штук. Немного же яблок для путешествия в космосе припасли боги. Но есть еще одно, щедро подаренное гладиатору Веру. Выходит, что всего плодов тринадцать. Минерва не обманывала, говоря, что Логоса обещали прихватить с собой.

Двенадцать олимпийцев плюс юный Логос. Остальных просят не беспокоиться и напрасно не паковать вещи.

Логос перемахнул через стену, через дракона. Теперь надо было придумать, что делать с яблоками, чтобы боги их не нашли.

Понтий присел на мраморную глыбу и отер лоб. В ушах звенело. Волдыри на ладони лопнули и кровили. Для огромной статуи Геркулеса, которую планировали установить в центре форума Бенита, успели отлить две ступни в сенаторских башмаках с полумесяцами. Ступни водрузили на постамент в ожидании остальных частей.

Понтий прислонился спиной к мраморному блоку и смотрел, как по ступеням недостроенной лестницы, бездарно скопированного с каменного водопада Пренесты, наверх поднимается стайка подростков. Впереди шагал долговязый юноша в детской тоге, окаймленной алым. За ним – девушка лет шестнадцати с охапкой фиалок. Они остановились у гранитной базы и принялись перешептываться.

Потом юноша поднял девушку на плечи и она положила букет цветов на бронзовую ступню.

– Эй, – крикнул Понтий.

Парень едва не уронил девчонку. С визгом и криками эти двое кинулись вниз. Друзья – за ними.

– Опять принесли цветы к ступням Элия? – Напарник Понтия уселся рядом. Его, как и Понтия, определили за какую-то провинность в строительную центурию. – Закурить есть?

– Что ты сказал? Ступни Элия?

– Ну да. Те самые, которые ему отрубили в Колизее.

– Погоди, но ведь это Геркулес!

– Не слышал, чтобы Геркулес носил когда-нибудь сенаторские башмаки, – ухмыльнулся исполнитель.

– Вернее, Бенит в облике Геркулеса, – поправил сам себя Понтий.

– Каждый трактует образ по-своему. Так есть у тебя табачная палочка или нет?