Принц со шрамом (ЛП) - Макинтайер Эмили. Страница 57

— Тристан! — снова вскрикивает она, ее стенки становятся мокрыми, когда она напрягается вокруг моего члена.

— Правильно, Маленькая Лань. Это я свожу тебя с ума. Только я.

И тут она взрывается, мое имя срывается с ее губ, и это все, с чем я могу справиться, мои мышцы напрягаются, а зрение отключается, когда густая сперма извергается из моей головки, пульсируя, пока я покрываю ее изнутри. Мои пальцы впиваются в ее бедра, и я смотрю вниз, наблюдая, как густые белые струйки вытекают из ее киски и скользят вниз по моему члену.

Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.

Задыхаясь и изнемогая, я опускаюсь на ее спину, оставляя ленивые поцелуи вдоль ее позвоночника и зная, без сомнения, что она — единственное, что когда-либо имело значение, и единственное, что когда-либо будет иметь.

46. Сара Б.

Тристан проводит пальцами по моим рукам, прижимаясь к моей обнаженной спине, когда мы лежим в его постели. Я впервые в его комнате, но она именно такая, какой я ее себе представляла: богатая бордовая мебель и черные шелковые простыни. Остатки его спермы прилипли к внутренней стороне моих бедер, но я слишком измучена, чтобы вытирать ее, мой разум и тело ведут войну внутри меня, собирая последние частицы моей энергии и перемалывая их в пыль.

Мои ягодицы горят, а мои эмоции растрачены. И я все еще чувствую себя неспокойно.

Но я не буду лгать себе. Я не могу убить его, хотя знаю, что должна. Делает ли это меня эгоисткой или слабой женщиной, я не уверена. Возможно, это делает меня и той, и другой.

— То, что случилось с Тимоти… — начинает он.

Мои легкие судорожно сжимаются.

— Я не посылал их туда, — продолжает он. — Я категорически запретил им прикасаться к тебе.

Его слова просачиваются сквозь меня и копошатся в моей груди, пытаясь найти место, где можно обосноваться. Я верю ему, и это, наверное, делает меня самой глупой женщиной на свете, но если он чувствует хотя бы часть того, что чувствую к нему я, то я ни на секунду не сомневаюсь, что он никогда не хотел причинить мне вреда.

Я приставила лезвие к его яремной вене, но так и не смог довести дело до конца.

— Мой отец был моим лучшим другом, — мурлычу я, перекатываясь на спину, пока не оказываюсь в клетке между его руками. — Он с ранних лет учил меня, что если я девочка, это не значит, что я должна быть кроткой и смирной.

Тристан ухмыляется.

— Он хорошо тебя научил.

Я сужаю глаза, сглатывая тошноту, которую разговор о моем отце провоцирует в глубине моего нутра.

— Да, хорошо. Он был герцогом. Ты знал об этом?

— Знал, — он кивает, кончиками пальцев проводя по краю моей линии волос.

— Он любил наш народ. Поэтому, когда средства перестали поступать, предприятия закрылись, а люди потеряли свои дома… ему было плохо из-за этого, — я сглатываю. — Он передавал мне по чуть-чуть денег, которые мог наскрести, и теплую шерстяную одежду и посылал меня в густую ночь, чтобы я отнесла их нуждающимся.

— Похоже, это был великий человек.

— Он был таким, — узел разбухает в моем горле. — Когда он умер, горе захлестнуло меня, но еще больше я помню, как тонула в гневе.

— Мне хорошо знакомо это чувство, — отвечает он.

— Все, чего он хотел, это попросить о помощи, — стискиваю зубы. — Он отправился сюда, в Саксум, и преклонил колено, чтобы умолять твоего брата просто увидеть нас, потому что столько лет от нас отмахивались и забывали.

Моя рука тянется к лицу Тристана, проводит по приподнятым краям его шрама, ощущая под подушечками пальцев бугры и омраченную плоть. Он вздрагивает, но не отстраняется. Вместо этого он наклоняется ко мне. Я перевожу взгляд на татуировку на его груди. Гиена поверх костей и фраза, нацарапанная под ней. Я должна была догадаться, уже увидя это. Я была так очарована словами, что не воспринимала остальное.

— Приезд сюда должен был стать местью тем, кто забрал его у меня.

Я ожидаю увидеть удивление в его глазах, но его нет. Только тепло и понимание. Из-за этого мне невероятно трудно держаться за свой гнев, и он понемногу уходит, падая на землю и разбиваясь на кусочки.

— Мой кузен привез меня, чтобы я вышла замуж за твоего брата… но ты, конечно, уже знаешь об этом.

Его глаза твердеют, хватка крепче сжимает мою талию.

— Он не может получить тебя.

— И никогда не получит, — отвечаю я, колеблясь, прежде чем продолжить. — Я видела тебя, когда проследила за Шейной и Полом прошлой ночью в тенистые земли.

Он кивает, и на его лице снова нет удивления.

— Я знаю.

Слезы наворачиваются на глаза, хотя я думала, что они уже давно высохли.

— Я видела тебя, Тристан.

— Я знаю, — повторяет он, его взгляд не покидает меня.

— Ты держишь моего кузена в клетке.

Его рот приоткрывается, он делает глубокий вдох, а его пальцы останавливаются на том месте, где они касаются моей кожи.

— Больше нет, Маленькая Лань.

Мое сердце замирает, но слабо.

— Ты убил его?

— Поможет, если я скажу, что он заслуживал это?

Может быть, я должна быть в ярости, но это не так. Я вообще почти ничего не чувствую. По правде говоря, я никогда не была близка с Ксандером, встретив его всего один или два раза, когда была ребенком. Отношения между нами строились на верности семье, но когда я представляю, как Тристан заканчивает его жизнь, я не могу найти в себе силы переживать.

Оказывается, есть вещи посильнее, чем кровные узы.

— Что он сделал? — спрашиваю я.

— Убил моего отца, — он говорит это без колебаний, без интонации. Просто констатирует как факт.

Слова дрожат о стену, которая всё еще стоит между нами, не давая мне успутить. Как бы сильно мне этого ни хотелось.

— И ты убил моего.

Его брови опускаются, глаза вспыхивают.

Моя рука обхватывает его лицо.

— Так что, видишь ли, Тристан, я не могу любить тебя. Потому что любить тебя — значит забыть его.

— Маленькая Ла…

— Прозвища и сладкие слова не изменят правды, ясно? — моя нижняя губа дрожит, мое зашитое сердце рвется по швам. Я выскальзываю из его хватки и приподнимаюсь на его кровати, пока не сажусь, шлепая руками по матрасу. — Что еще ты хочешь от меня? Что еще я могу дать? Ты забрал у меня всё, и все же тебе нужно и мое сердце?

Он набрасывается на меня, его тело нависает надо моим, его аура давит, а лицо темное и напряжено.

— Да, — говорит он. — Да. Я хочу все. Я хочу каждую частицу. Я требую этого.

— Что ж, очень жаль, — выплевываю я, толкая его в грудь.

Он хватает мои запястья, прежде чем я успеваю убрать их, и притягивает к себе. Я отталкиваюсь, мои ноги ударяются о кость его голени, он шипит, и я бьюсь, пытаясь вырваться из его хватки. Усмехаясь, он придвигает меня ближе, перекатывая нас, пока я не оказываюсь прижатой под ним, вес его тела удерживает меня на месте. Его ноги обвиваются вокруг моих, а руки впиваются в мои руки, когда он расстягивает их над моей голове.

Это опасное положение, и в нем жар распространяется по телу и пульсирует внизу живота, хочу я этого или нет.

— Ты моя, Сара, — подкрепляет свои слова резким толчком бедер. — И если мне придется каждое утро погружать в тебя свой член, и каждую ночь шлепать тебя по заднице до синяков, только чтобы ты чувствовала меня при каждом шаге, я так и сделаю.

Я насмехаюсь.

— Прошу. Ты мной не владеешь.

Он ухмыляется.

— Ну и кто теперь лжёт, ma petite menteuse?

Он снова прижимается ко мне, и мои предательские ноги раздвигаются, давая ему больше места.

Наклонившись, он засасывает мою нижнюю губу, целует меня с зубами, языком и слюной. Небрежно. Грязно. Все, чего я жажду, но ничего, что я могу иметь.

— Я убил много мужчин, — шепчет он, придвигаясь ко мне. — И я помню лицо каждого из них, впитывая их образ в свой мозг, пока они молят меня об отпущении грехов.