Принц со шрамом (ЛП) - Макинтайер Эмили. Страница 55

Как можно тише я вытаскиваю клинок из плаща и прижимаю его к дрожащей ладони.

Стук моих сапог отражается эхом от стен, когда я пробираюсь сквозь ряды скамей, и он никак не может не слышать моего приближения. Я жду, что он повернется, что-то скажет. Сделает что-нибудь.

Но он этого не делает.

Я хватаюсь за кинжал, продолжая идти к нему, и мой желудок сводит, тошнота подкатывает к горлу, когда я останавливаюсь в нескольких шагах позади.

Сделай это, шепчет мой разум. Протяни руку и вонзи лезвие в его кожу.

Это было бы так просто, позволить ему истекать кровью на холодном полу церкви, а я бы стояла над ним и смотрела, как предательская жизнь покидает его тело.

От одной мысли об этом мои внутренности содрогаются, и я чувствую слабость от того, что борюсь с этим решением. Я поднимаю руку, сглатывая желчь, которая поднимается вместе с ней, полость в моей груди трескается по центру, когда я приближаю нож к его спине.

— Каким-то образом я знал, что ты найдешь меня здесь.

Моя рука замирает, сердце подкатывает к горлу.

Он поворачивается, эти глупые, идеальные, нефритово-зеленые глаза смотрят на меня, как будто я единственное, что он видит, и это посылает ярость по моему телу, ненавидя, что даже сейчас он так убедителен в своей лжи.

— Один из нас всегда находит другого, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Интересно, почему так?

Он улыбается, хотя улыбка не достигает его глаз. Мои пальцы крепко сжимают нож, и его взгляд переходит на то место, где он лежит в моей руке.

— Ты собираешься убить меня, Маленькая Лань?

Мой желудок переворачивается, и я высоко поднимаю кинжал, направляя его ему в грудь, оружие дрожит в моей ладони. Я сглатываю и сжимаю челюсть, моя грудь горит от этой мысли.

Сделай это. Сделай это. Сделай это.

Но моя рука остается неподвижной.

Его кадык покачивается, когда он подходит ближе, кончик лезвия упирается в него.

— Я не хочу, чтобы ты потерпела неудачу, — шепчет он. — Даже в этом.

Мое разбитое сердце замирает, эмоции взрываются во мне, и я едва могу соображать.

— Ты не имеешь права так говорить со мной, — выплёвываю я, еще сильнее вдавливая оружие в его грудь. — Не притворяйся, что тебе не все равно, когда ты только и делаешь, что лжешь.

— Ma petite menteuse, мир полон лжи.

Это прозвище слетает с его языка и вонзается в мою середину, боль настолько сильная, что хочется умереть. Его ладонь протягивается, скользит по моей коже, его пальцы обхватывают мое запястье, вызывая жар по всей длине моей руки.

— Правда в том, что я твой. Полностью. Необъяснимо. Болезненно. Безоговорочно, — он двигает мою руку, пока кинжал не прижимается к его горлу. — И если тебе нужно пожертвовать моей душой, чтобы ты смогла жить со своей, то сделай это.

Я втягиваю дрожащий воздух, горячие слезы каскадом текут по моим щекам, пока мой разум борется с моим сердцем, путаница заполоняет мои мысли, пока мое зрение не расплывается, и я не могу мыслить здраво.

Сделай это.

— Это уловка, — шиплю я, нажимая на лезвие, пока оно не пронзает его кожу.

Он улыбается, его пальцы гладят мою руку, вызывая мурашки по коже.

— Никаких уловок, Маленькая Лань. Не в этот раз. Не с тобой.

Мое лицо искажается.

— Ты убил моего отца, — кричу я, лезвием разрезая его плоть, пока кровь не начинает течь по горлу.

Но он не двигается.

— Ты пытался убить меня. Как ты можешь стоять здесь и исповедовать свои деяния, когда все, что ты когда-либо делал, это причинял мне боль? — мой голос срывается, и я делаю сбивчивый вдох.

Мои слова звучат мучительно. Как будто его рука проникла в самые глубины моего существа и силой вырвала их из моей души. Его ладонь скользит вверх по моей руке, по груди, по шее, пока не касается моего лица, его пальцы трутся о мою щеку.

Я закрываю глаза, отталкиваясь от его прикосновений, мне плохо от того, что я не могу сопротивляться утешению, даже когда мой кинжал находится в нескольких секундах от того, чтобы покончить с его жизнью.

— Это несправедливо, — шепчу я, свободной рукой хватаясь за ткань его рубашки. — Это несправедливо, что ты так поступил со мной. Почему это должен быть именно ты?

Он отпускает холодный смешок.

— Ты думаешь, я желал, чтобы это была ты? — его хватка крепче сжимает мою челюсть. — Я бы проклял всю землю, если бы думал, что это поможет стереть тебя из моего мозга.

Моя грудь скручивается, агония разливается по венам.

— Проблема в том, Сара, что тебя невозможно стереть. И теперь, ты — часть меня. Часть, которую я не могу уничтожить, как бы я ни старался, — он подходит ближе, заставляя кровь вытекать из его горла. — И я тоже часть тебя. Даже если ты ненавидишь её.

Его вторая рука взлетает вверх, выкручивая мою, пока она не убрана с его шеи, и я задыхаюсь, мой живот подпрыгивает, ожидая, что он нападет.

Но вместо этого он падает на колени, его руки широко раскинуты по бокам.

— Я ничто, если я не твой, — его челюсть напрягается, вода скапливается на нижнем веке, пока не проливается, одна слеза прочерчивает рельеф шрама и капает на подбородок. — Так сделай это. Убей меня, Сара. Избавь меня от этого постоянного чистилища, где я нуждаюсь в тебе, но ты не моя.

Мое горло опухает, и я едва могу дышать, нерешительность проникает в меня, когда его слова просачиваются сквозь трещины моего непрочного фундамента и попадают в щели моей души.

— Я умру счастливым, если это принесет тебе покой, — хрипит он, в его тоне проступают густые эмоции.

Из самых глубин моей груди вырывается рыдание, эхом разносящееся по собору, насмехаясь над моей болью, отдающейся в ушах.

Ну давай же, Сара. Сделай это.

— Назови мне причину, — говорю я вместо этого. — Одну вескую причину, почему я должна оставить тебя в живых.

Его глаза вспыхивают.

— Потому что я люблю тебя.

Я роняю нож.

Раздается громкий звук, когда он падает на землю, но я едва слышу его, потому что в тот момент, когда я разжимаю пальцы, Тристан уже тянется ко мне, его руки хватают мое тело и притягивают к себе на колени, закручивая вокруг руки мои волосы, пока он поглощает мой рот, мои губы, мой язык, мою душу.

Я кричу на него, погружаясь в его объятия, ненавидя себя за то, что была такой слабой, но любя то, как его прикосновения успокаивают боль.

45. Тристан

Ее прикосновение — это самая сладкая капитуляция.

Задолго до того, как оказаться здесь, я решил, что если она пожелает моей смерти, я лягу у ее ног. У меня нет никакого интереса бороться с ней. У меня нет никакого желания жить, если она не хочет меня.

Я больше не жажду трона. Я больше не жажду мести тем, кто причинил мне зло.

Все это меркнет по сравнению с ней.

Кровь струится по моей шее из того места, где её лезвие проткнуло мою кожу, а мой член пульсирует от ее насилия. Она — абсолютное видение в своей ярости, и когда она роняет нож и падает в мои объятия, моя грудь раздувается.

— Покажи мне свою боль, Маленькая Лань. Отдай её мне, чтобы ты не терпела ее в одиночку, — говорю я ей в рот, засасывая ее рыдания.

Мои руки хватаются за ее одежду, и она отдает столько же, сколько получает, пока мы не оказываемся голыми, с ней на моих коленях; ткани отброшены в сторону, растерзаны и лежат забытыми кучками. Мой член скользит между губами ее киски, отчаянно желая погрузиться в неё.

Я сжимаю в кулак ее волосы, тяну, пока ее спина не выгибается, концы вьющихся прядей касаются пола, пока ее грудь не обнажается, темно-розовые соски просят, чтобы их пососали. Я наклоняюсь, как хищное животное, и обхватываю ртом ее бугристую плоть, рыча, когда ее вкус взрывается на моем языке, а она трется своей горячей промежностью о меня.

— Тристан, — умоляет она, ее соки стекают по моей длине и скапливаются на полированном кафельном полу собора. — Пожалуйста, я…