Белая Мария - Кралль Ханна. Страница 16
Я поступил на юридический. На втором курсе евреям выделили отдельные места. В Auditorium Maximum — слева, если смотреть от кафедры.
На всех лекциях мы стояли. С нами стояли несколько поляков — трое, может, четверо. Все — левые.
Ну и кем я должен был стать?
В июне я получил степень магистра права, в сентябре был в Ровно.
Семнадцатого увидел советских солдат[95]. У меня болел живот, я отошел в сторону, меня заслоняли кусты.
Я увидел, что русские окружают лес.
Увидел, что их офицер подходит к нашему командиру.
Увидел, как наш командир достает пистолет и стреляет себе в висок.
Я ждал.
Моих товарищей вывели из леса.
Я вышел из-за кустов, вернулся в город и переоделся в гражданскую одежду.
Война: стройбат, тиф, Актюбинск, Первая армия.
В сорок пятом мне сказали: будете прокурором.
В сорок шестом: будете обвинять Сойчинского.
Я обвинял двенадцать человек. Для десяти потребовал высшую меру.
Для Сойчинского — четырехкратную.
Суд удовлетворил мое требование.
Не дело это — что одному можно убивать, а другому нельзя.
Сегодня я потребовал бы то же самое.
4
Он командовал лесными отрядами. Партизаны устраивали засады на немцев, отбивали заключенных, выносили приговоры осведомителям… Он был уже не Сойчинский, а Варшиц.
Среди партизан был поэт[96]. Варшиц вызвал его. Тетрадка есть? Это хорошо. Карандаш? Существует, понимаете ли, такая вещь, как слово… — начал он объяснять, и звучало это скорее как наставление учителя, нежели приказ командира. — Только словом удастся слепить этих людей в единое целое…
Поэт получил увольнительную.
Попросил разрешения идти.
Вернулся со стихами. Их размножили на стеклографе, читали в лесу и окрестных деревнях. У мужика, который привез в лес продукты, был для поэта подарок: брусок масла. Это был первый гонорар, который двадцатидвухлетний поэт получил за свое творчество.
…тебе царапающему ногтями землю
в чьих глазах уже померкло солнце
исказились черты лица
тебе ни наяву ни во сне не угадавшему
такого конца
эти строки — глоток воды
согревшейся в долгом походе
ладонь матери дарящая утешенье
занесенное снегом родное село…
5
Завтра мне исполняется девяносто лет.
В тот день, когда мне исполнилось восемьдесят девять, умер мой сын. Спустя месяц умер мой младший брат.
Я уже только прощаюсь.
С Кафкой попрощался.
С Достоевским.
С которым сам не знаю зачем сдружился, вероятно, зря, но что теперь поделаешь, уже попрощался.
С Раскольниковым без сожаления, а с Толстым с сожалением, и тем не менее.
И с Ницше.
Он был у меня с собой в лесу… «я и сам еще не своевременен», читал я в лесу, «некоторые рождаются посмертно»…[97] Ну да, и с Ницше.
Хуже всего были вши.
Их несколько видов, есть вши обыкновенные, на голове и под мышками, эти еще не такие злобные.
На яйцах — вот самые худшие. В лесу только они и были.
О нем?
О нем — нет…
Не скажу. Ничего. Нет.
Эта его смерть. Страшная.
Нет.
Только не о нем.
И довольно уже, выйдем из этой тьмы. Туда, где ясно, светло. Остаток жизни надо прожить на свету.
6
Когда пришла Красная армия, исчезли его люди. Он написал письмо: легализуется, когда эти люди найдутся. Они не нашлись, и он остался в лесу. Выйти намеревался, как только к власти придет правительство, избранное народом. Народ имеет право на свободное волеизъявление путем свободных выборов, скажет он на суде.
В инкриминируемых ему действиях признается частично, признавать себя виновным откажется. Скорее, у меня есть заслуги перед народом… скажет он на суде.
Что касается нападения на немецкую тюрьму — они освободили пятьдесят семь заключенных… что касается налетов на отделения милиции… что касается нападений на пункты общественной безопасности и на комендатуру милиции…
а что касается убийства Салеты Яна, так были получены донесения, что Салета Ян совершает насилия и произвол, украл велосипед, застрелил владелицу, подговорил советских солдат изнасиловать ее дочку и, несмотря на это, ходил себе преспокойно, так как был членом ППР…[98]
а что касается следователя Цукермана Якуба, убитого на улице…
а что касается нападения и наказания посредством порки братьев Каразинских, членов ППР…
а что касается убийства милиционера Кенцкого…
а что касается курьера из Управления безопасности — нет, такого приказа он не отдавал…
как и приказа убить семерых советских солдат плюс офицера, старшего лейтенанта службы связи НКВД. Не отдавал он такого приказа, категорически нет, и расстреливать взятых в плен не приказывал, считает это произволом и актом беззакония.
Что же касается Шушкевичувны, то Суд по защите общественной морали постановил остричь ее наголо. («Кем была Шушкевичувна для немцев, абсолютно всем известно, и тем не менее Управление безопасности взяло ее в осведомители под псевдонимом „Дуб“».)
А что касается нападения на милиционера Душигроха, который помогал органам преследовать бойцов АК…
а что касается убитого курьера УБ, то ему вовсе не пятнадцать лет было, как утверждали коммунисты, а девятнадцать…
а что касается похищения тринадцати осведомителей УБ и наказания посредством порки…
а что касается убийства Репты Мечислава…
а что касается убийства Бральщика Мариана…
а что касается убийства Брои Яна…
а что касается убийства…
а что касается…
а что касается…
7
Кто-то поставил деревянный крест. Выглядит так, будто здесь произошла авария и кто-то погиб, но ксендз говорит, крест — Варшицу. А сын портного, что ничего подобного, что взаправдашний крест и взаправдашний дом разобрал новый владелец.
Во взаправдашнем доме жил портной Влодарчик. За домом был сад, за садом — кладбище, в саду — летний домик, вроде беседки. В беседке жили Халина и Варшиц. Она красивая была, и фигура хорошая, со знанием дела заметил портной, только слишком много ходила по улицам. Нужно было, понятно, как-никак связная, но если бы через кладбище, вечерами, еще туда-сюда. Их ничего не стоило выследить.
Был вечер, июньский, жаркий. Хозяева распахнули окна и двери, Халина попросила теплой воды. Налила в таз, Варшиц снял запыленные сапоги, так их и застали убеки. Варшица с ногами в тазу и Халину с полотенцем. Не понадобилось ни стрелять, ни вламываться, нормально вошли, через открытую настежь дверь.
Боялись, наверно, потому что стали орать, размахивать револьверами, Варшицу даже пришлось их успокаивать. Послушайте, говорил он, к чему этот крик, ноги-то я должен вытереть.
Он отлично собой владел. Говорил мало, редко улыбался, водки не пил, со всеми был сдержан. Кроме связной Халины. С ней и смеялся, и разговаривал, а она его боготворила, вспоминал портной Влодарчик, ну буквально.
выглядит так, будто здесь произошла авария и кто-то погиб
8
Батя — называет портного Влодарчика его сын.
Батиной специальностью была дамская одежда: пальто, костюмы и платья-костюмы. А из пальто — реглан. Не было лучше мастера по реглану, чем мой батя. Мерку ему не требовалось снимать: поглядит и знает.