Недалеко от Земли - Караваев Роман. Страница 46

Тараоки: «Прекрасно, ребята, не волнуйтесь!»

Ли (с наивозможнейшей мягкостью): «Андрюша, не вмешивайся в управление, на челноке опытные пилоты».

Тараоки (с улыбкой): «Он непроизвольно. Атавизм».

Терехов: «Странное ощущение. Ты с нами и ты улетаешь».

Бородин вздохнул и поерзал в кресле. Умом он ясно понимал, что все его попытки как-то сгладить ситуацию – пустая трата времени и никому, по большому счету, не нужны, но его деятельная натура требовала выхода чисто человеческих эмоций. Сознание того, что он теперь, не шелохнув пальцем, может управлять природными процессами, парадоксально уживалось в нем с желанием потрогать все собственными руками. Действительно, атавизм.

Пока Андрей обдумывал эту простейшую мысль, Терехов непроизвольно вздрогнул и уставился на него взглядом, полным сочувствия.

– Ты чего? – недоуменно вскинулся Бородин.

– Веня Лямкин в лаборатории куксится, – проворчал Вася. – У него эти недоумки, – он мотнул головой в направлении удалявшегося «Уокера», – Эмму забрали.

– Ну, так верни ребенку предмет его обожания, – физик ободряюще улыбнулся. – Какие проблемы? «Вивьен, ты не против?»

Тараоки: «Обеими руками „за“. Мне это не помешает, а для них будет еще одним уроком».

– Не сомневался, что вы поймете, – на коленях у Терехова объявилась испуганная, сжатая в комочек кошка. Сначала она боязливо осмотрелась, потом мяукнула и, выгнув спину, потянулась, и лишь затем благодарно лизнула биолога в ладонь. – Пойду, обрадую.

– Давай, – Бородин проводил его доброжелательным взглядом.

Переместившись в свои пенаты, Василий осторожно посадил животное на рабочий стол и вошел в лабораторию, где, уныло свесив нос над пустой клеткой, сидел убитый горем Веня Лямкин.

– Привет, естествоиспытатель, – весело сказал Терехов. – Почему такая всемирная скорбь?

– У меня Эмму забрали, – тоскливо сообщил Веня, поднимая на руководителя застывшие в муке глаза. – Это они теперь пытатели, а я – сирота.

– Вот те раз! – молвил суровый доктор. – А ты что же?

– А что я! – отчаянно вздохнул Лямкин. – Вас не было. Вперлись три мордоворота с предводителем… этим… угрюмым. Отловили, хоть она и сопротивлялась. Чувствовала, наверное. Шипела, под столы пряталась. Не нравились они ей. Меня вообще никто не слушал… Засадили в переноску и хлопнули дверью…

– Веня, – укоризненно покачал головой Терехов. – Это же Эмма! Она могла чудом ускользнуть от них. Она же не обычная кошка, а уникальная, исследования ее способностей еще в самом зачаточном состоянии. Искать не пробовал?

– Вы думаете? – с надеждой спросил Лямкин.

– Я допускаю такую мысль, – подтвердил Василий. – Не отвергай ни малейшего шанса.

Молодой биолог неуверенно поднялся, выжидательно посмотрел на своего начальника, вероятно, желая убедиться, что тот не шутит, и, набирая скорость, бросился к выходу. Из оставшегося открытым дверного проема послышался сперва неясный шум, потом звук чего-то упавшего, скорее всего, стула и ликующий венин вопль:

– Василий Николаевич! Она нашлась!

Высоко над головой, причудливо подсвеченные снизу огнями города, стремительно скользили клубы облаков. Они наползали друг на друга, перемешивались, то ускоряя, то замедляя свой бег, то вдруг начинали двигаться куда-то вбок, разрывая единую массу. И тогда в этих неожиданно возникающих провалах изредка показывалась луна, и начинало казаться, что не облака бегут по небу, а вечное ночное светило сорвалось почему-то с насиженного места и пытается удрать, прикрываясь рваными лоскутьями камуфляжного дыма.

Кобыш, отвыкший за много дней от незаметной для обычного человека изменчивости природы, завороженно слушал шелест листьев, вдыхал прохладный ночной воздух, приносимый легким ветерком, и смотрел, как луна играет с облаками. Он вернулся на Землю сам и был страшно горд этим. Простор-то какой!

Как непохоже на спонтанный первый раз, думал он, ведь тогда ему было не совсем понятно – во сне он или наяву, пригрезилось его путешествие или было на самом деле, хотя не надо кривить душой, он точно знал, что вокруг реальность. Просто он еще не принял в ту пору новый для себя мир. Теперь же он шел на Землю сознательно, со вкусом выбирая место для своего появления и нисколько не беспокоясь о возможных накладках, даже не так, он знал наверняка, что сможет сделать то, что задумал.

Этот вопрос он когда-то уточнял у Бородина, выясняя, не боится ли тот, что корабль после прокола может совместиться с уже находящейся в точке выхода массой, и получится взаимоуничтожение. Полная аннигиляция, пострашнее любого атомного взрыва. Физик неприлично расхохотался и доступно объяснил ему, что в данном случае речь идет о переносе информации, а информация не возникает в уже занятом объеме. Только рядом с ним или в любом другом свободном месте. Это закон природы. Катастрофы же, в изобилии изобретаемые авторами космических опер, всерьез принимать не следует.

Так что, начиная первый испытательный полет на «папке», он уже не нервничал, тем более не волновался теперь.

Кобыш, потягиваясь, раскинул руки и упруго прогнулся назад, а потом мгновенно расслабился и осмотрелся. Он стоял посреди хорошо утоптанной площадки, находящейся внутри обширного двора и огороженной невысоким металлическим забором. Вдоль забора, полускрывая его, росли молоденькие деревца. Справа от пилота темнело двухэтажное, довольно длинное строение с причудливыми фасадными выступами, а перед зданием виднелись грибочки, песочницы, горки и прочие прелести дошкольной жизни. Сам же двор с трех сторон ограничивали сияющие разноцветными окнами девятиэтажки, а с четвертой имела место кирпичная высотка этажей этак на пятнадцать.

К ней-то и направился Кобыш, решив, что выход на улицу, скорее всего, там. Он легко перемахнул через детсадовскую оградку и оказался в совсем уж сумрачной зоне. Почти на ощупь он прошел по мягкой траве газона и выбрался, наконец, на асфальт подъездной дорожки. Тут его и поджидали. Слабенький свет из подворотни заслонил высокий, но какой-то несуразный парнище, а из-за его спины появились еще двое и стали обходить летчика с боков. «Вот и комитет по встрече», – с неприязнью подумал Дмитрий.

– Дяденька, – хрипло сказал верзила, – поделись со страждущими. Бог велел делиться, – и с нажимом добавил. – Добровольно, – говорить высоким штилем ему было, видимо, непривычно, и он раздраженно сорвался. – В натуре, бля. На дозу, бля, не хватает.

В руке его, в тусклом свете опять проглянувшей луны, блеснул нож.

В старые добрые времена Кобыш, ни минуты не задумываясь, положил бы всех троих мордой в землю. А сейчас почему-то медлил. Он смотрел на этого поганца не с гневом, а почти с сожалением, и мысли, обгоняя друг друга, неслись в его голове. Животное. Фауна. Еще ничего хорошего в жизни не сделал, а удовлетворение прихотей уже на первом месте. Развлечения. Стремление испугать, подавить, вырвать лакомый кусок, надругаться. Наркотики. Асоциальность. Зачем родился человеком? Зачем вообще пришел в этот мир? И никому вокруг нет дела…

Дмитрий внезапно ощутил, как внутри него проклюнулось что-то необычное и неведомое и резко рванулось наружу.

Недоросль, решивший, видимо, что «дяденька» испугался и колеблется, уже собрался было половчее ухватить его и добить с помощью сообщников, но глаза незнакомца вдруг полыхнули неземным призрачным светом, и парнишка почувствовал, как слабеют ноги, и панический страх разрастается в груди. Нож, выпавший из безжизненных пальцев, со звоном ударился об асфальт. Грабитель, только что чувствовавший полную безнаказанность, с жалобным поскуливанием попятился назад, закрываясь от несостоявшейся жертвы обеими руками.

– Иди, – тихо сказал Дмитрий, а потом неожиданно для самого себя закончил, – и больше не греши.

Он взглянул на застывших в ступоре дружков недоросля, сначала на одного, затем на другого и вздохнул:

– Вы тоже. Я отпускаю вас с миром.

Троица канула в темноту, как будто ее и не было.