Краснокожий пророк - Кард Орсон Скотт. Страница 60

И все же он должен забыть о черном шуме, должен собраться с силами, иначе их смерти будут бесполезны. Он шел на это, зная, что их жизни не будут отданы зазря. Сколько раз он искал в хрустальном замке ответ, пытаясь найти решение, тропку, которая приведет к чему-нибудь хорошему. Но наилучшим выходом оказалось разделить землю — краснокожие должны были уйти на запад от Миззипи, а бледнолицые — остаться на востоке. Однако тропки, ведущие к этому решению, оказались чересчур узкими. Слишком много легло на плечи бледнолицых мальчиков, слишком многим пришлось пожертвовать Тенскватаве, слишком многое зависело от Бледнолицего Убийцы Гаррисона. Ибо на путях, где Гаррисон выказывал какое-то милосердие, кровавая бойня на Типпи-Каноэ ни к чему не приводила, она была не в силах остановить гибель краснокожих и, следовательно, земли. На этих тропках краснокожих ждал упадок, их изгоняли в самые дальние уголки страны, а землю захватывали бледнолицые. Они силой ставили ее на колени, раздевали, издевались над ней, насиловали, травили искусственными зельями, снимая огромные урожаи, которые выглядели жалкой насмешкой по сравнению с гигантскими возможностями к плодородию, заключающимися внутри земли. Но все же был один день — завтрашний, и все должно было свершиться именно здесь — в Граде Пророка. Будущее свернет на незаметную, маленькую тропку, которая ведет к совсем иному исходу. Она ведет к живой земле, усеченной, но живой, на которой когда-нибудь встанет хрустальный город, сияющий солнечными бликами и дарящий видения правды своим обитателям.

Тенскватава надеялся, что, пережив завтрашнюю боль, они попадут в яркое будущее; их страдания, их кровь, черный шум убийства приведут к исходу, который изменит мир.

Не успели первые, едва различимые солнечные лучики коснуться темного неба, а Тенскватава уже почувствовал приближающийся рассвет. Он различил его в пробуждающейся на востоке жизни, ибо видел дальше, чем любой краснокожий. Также он ощутил движение среди бледнолицых, которые готовились поднести запалы к пушкам. Четыре огонька, защищенных и вместе с тем выставленных на всеобщее обозрение заклинаниями и колдовством. Четыре пушки, нацеленные на город, чтобы пройтись по нему смертельным градом металла.

Тенскватава двинулся по узким улочкам, тихонько, монотонно напевая. Его услышали и разбудили детей. Бледнолицые рассчитывают напасть на краснокожих, пока те будут еще спать, и перерезать их в вигвамах и хижинах. Но краснокожие не стали дожидаться прихода войск, они сами направились на широкий луг рядом с городом. Места, чтобы всем рассесться, не хватило. Поэтому они стояли — отцы прижимали к себе матерей и детей, ожидая, когда бледнолицые прольют их кровь.

— Земля не впитает вашу кровь, — пообещал им Тенскватава. — Она стечет в реку, и я использую силу ваших жизней и смертей, чтобы сохранить жизнь земле и оставить белого человека на землях, которые он уже захватил и убил.

Тенскватава стоял на берегу Типпи-Каноэ и смотрел, как луг наполняется его людьми, многие из которых умрут, потому что поверили его словам.

— Встаньте сегодня рядом со мной, мистер Миллер, — произнес генерал Гаррисон. — Сегодня мы мстим за кровь ваших детей. Я хочу, чтобы вы приняли на себя почетную обязанность первым сделать выстрел в этой войне.

Бездельник Финк посмотрел на мельника, в глазах которого горел неудержимый гнев. Тот прочистил дуло мушкета и забил туда пулю. Бездельник узнал жажду убийства, поселившуюся в этом человеке. Порой на мужчину находит некое безумие, и тогда он становится смертельно опасным, совершая поступки, которые не под силу нормальному человеку. Бездельник лишь еще раз порадовался, что мельник понятия не имеет, когда и как умер один из его сыновей. Конечно, губернатор Билл не сказал своему подчиненному, кем был тот юноша, которому Бездельник переломал кости, но Финк — не маленький мальчик, он все понимает. Гаррисон ведет опасную игру. Он был готов на все, лишь бы возвыситься и захапать больше земли и людей под свою власть. И Бездельник Финк догадывался, что Гаррисон держит его под рукой, только пока нуждается в нем.

Видите ли, самое забавное заключалось в том, что Бездельник Финк не считал себя убийцей. Жизнь для него была состязанием, и смерть становилась наградой тем, кто приходил вторым. Это ведь не убийство, это честная драка. Так он убил Рвача — Рвачу не следовало терять бдительность. Рвач мог заметить, что среди работников на берегу Бездельника нет, Рвач мог вести себя осмотрительнее, не доверять никому, и тогда бы, вполне возможно, печальный исход постиг не его, а Бездельника Финка. Но Рвач проиграл состязание с Финком и вместе с тем лишился жизни.

Однако тот парнишка вчера — он в игре не участвовал. Он ни с кем не состязался. Он просто хотел вернуться домой. Бездельник Финк никогда не боролся с человеком, который отказывался драться, и ни разу он не убивал мужчину, который не намеревался убить его. Вчера он впервые убил человека по чьему-то приказу, и ему это не понравилось, совсем не понравилось. Очевидно, губернатор Билл подумал, что Рвача Бездельник убил потому, что ему приказали. Но это было не так. Так что сегодня, увидев разъяренного отца юноши, Бездельник Финк сказал ему — молча, чтобы никто не услышал: «Я на твоей стороне. Я согласен, что убийца твоего сына должен умереть».

К сожалению, тем убийцей был Бездельник Финк. Поэтому ему было стыдно.

И те краснокожие в Граде Пророка… Что же это за состязание такое? Их разбудит шрапнель, ворвавшаяся в их вигвамы, дома загорятся, их тела будет разрывать металл — тела детей, женщин, стариков…

«Нет, эта драка не по мне», — в который раз подумал Бездельник Финк.

Неба коснулся первый луч солнца. Град Пророка покрывали тени. Пришло время наступать. Элвин Миллер нацелил мушкет в гущу домов и выстрелил.

Несколькими секундами спустя грохотом отозвались пушки. Прошла еще пара-другая секунд, и в городе заполыхал первый пожар.

Пушки снова выстрелили. Однако из вигвамов не донеслось ни единого вопля. Даже из тех, что горели.

Неужели никто ничего не заметил? Неужели они еще не поняли, что краснокожие покинули Град Пророка? А раз они ушли, значит, были готовы и сейчас, может быть, лежат в засаде. А может, они в страхе бежали или…

Амулет Бездельника Финка чуть не обжег его, так он раскалился. Финк знал, что это означает. Пришло время уходить. Если он останется, с ним случится что-то очень, очень плохое.

Он незаметно выскользнул из шеренги солдат — так называемых солдат, воинскому искусству этих фермеров обучали всего день или два. Никто не обратил внимания на Бездельника Финка. Всех занимало зрелище пылающих вигвамов. Кое-кто в конце концов заметил, что, похоже, в городе краснокожих никого нет. Люди зашушукались, обсуждая предположение. Но Бездельник ничего не сказал — он молча пробирался к речке.

Пушки стояли на холмах, и их грохот сотрясал окрестности. Бездельник выбрался из леса на лужайку, которая прилегала к реке. При виде открывшегося зрелища он замер на месте. Рассвет лишь серой черточкой озарил горизонт, но ошибиться он не мог. На лугу плечом к плечу стояли тысячи и тысячи краснокожих. Некоторые тихо плакали — шрапнель и случайные пули наверняка долетели и сюда, поскольку две пушки были установлены прямо на противоположной стороне города. Но краснокожие даже не пытались защищаться. Это была не засада. У них не было оружия. Эти краснокожие специально собрались здесь, чтобы принять смерть.

На берегу реки лежала дюжина каноэ. Бездельник стащил одну из лодок в воду и свалился в нее. Он поплывет вниз по течению, вниз по Воббской реке к Гайо. Сегодня здесь творилась не война, здесь творилась бойня, а в подобных драках Бездельник Финк не участвовал. У каждого человека есть черта, которую тот никогда не переступит.

В погребе царила тьма, поэтому Мера не видел Элвина. Но слышал его голос, мягкий и одновременно настойчивый, заслоняющий собой боль:

— Я пытаюсь излечить тебя, Мера, но мне нужна твоя помощь.