Краснокожий пророк - Кард Орсон Скотт. Страница 62

Что происходит? Неужели они так хотят умереть?

Миллер оглянулся вокруг. Он и его товарищи по колено утопали в трупах — они уже дошли до того места, где когда-то стояли, прижавшись друг к другу, краснокожие. Прямо у его ног лежало тело маленького мальчика, возраста Элвина, — глаз малыша вырвало мушкетной пулей. «И может быть, эту пулю выпустил я, — подумал Миллер. — Может, это я убил этого мальчика».

В перерывах между пушечными залпами до слуха Миллера доносился плач. Но то плакали не выжившие краснокожие, горстка которых еще жалась к реке. Нет, это плакали друзья и знакомые Миллера, поселенцы, стоящие рядом и позади него. Некоторые из них что-то бормотали, о чем-то молили. «Остановитесь, — говорили они. — Пожалуйста, хватит».

«Пожалуйста, хватит». Это они к пушкам обращаются? Или к тем краснокожим мужчинам и женщинам, которые стоят под шквальным огнем, высоко подняв голову, которые не пытаются бежать и не плачут от страха? Или же к их детям, которые встречают летящие пули с не меньшим мужеством, чем родители? Или они обращаются к ужасной всепожирающей боли в собственных сердцах, не в силах больше смотреть на то, что они совершили, совершают и еще совершат?

Миллер заметил, что кровь не впитывается в мягкую землю прибрежного луга. Вытекая из ран, она образовывала ручейки, реки, целые потоки, которые низвергались вниз по склону берега, вливаясь в Типпи-Каноэ. В этот ясный, светлый день солнечные лучи ярко-красными бликами отражались от воды речки.

Внезапно, прямо у него на глазах, вода в реке превратилась в стекло. Солнечный свет уже не танцевал на ней, а ослепительно отражался, как от зеркала. И все же Миллер рассмотрел, как по воде, словно Иисус, идет какой-то краснокожий. Достигнув середины протоки, он остановился.

Плач вокруг Миллера прекратился. Теперь зазвучали крики, все больше и больше голосов присоединялось к хору: «Перестаньте стрелять! Остановитесь! Опустите ружья!» Кто-то закричал, указывая на человека, стоящего на воде.

Прозвучал горн. Все затихли.

— Давайте добьем их, парни! — заорал Гаррисон.

Он гарцевал на молодом жеребце и указывал на залитый кровью берег. Рядом с ним не было ни одного поселенца, но солдаты, получив приказ, сразу выстроились в шеренгу и, наставив штыки, двинулись вперед. Там, где когда-то стояли десять тысяч краснокожих, все поле было устлано трупами. Уцелела, может быть, тысяча, и все они собрались у воды, у края холма.

Но в этот самый момент из леса вдруг выскочил высокий бледнолицый юноша. Одежда на нем сидела вкривь и вкось, башмаки он где-то оставил, а жилет и сюртук, видимо, забыл застегнуть. Его мокрые, взъерошенные волосы воинственно торчали во все стороны, а лицо выражало мрачную решимость. Но Миллер сразу узнал его, узнал и заорал во всю глотку:

— Мера! Это же мой сын Мера!

Отбросив мушкет, он побежал вниз по усыпанному трупами берегу навстречу сыну.

— Это мой сын Мера! Он жив! Ты жив!

И тут он поскользнулся в крови или споткнулся о чье-то мертвое тело, — как бы то ни было, он упал. Руки его по локоть ушли в кровавые лужи, забрызгав алым грудь и лицо.

В десяти ярдах от него раздался голос Меры. Юноша кричал, чтобы каждый человек на поляне услышал его:

— Краснокожие, пленившие меня, были наняты Гаррисоном. Такумсе и Тенскватава спасли нас. Когда я два дня назад вернулся домой, солдаты Гаррисона схватили меня, чтобы я не рассказал вам правду. Он даже пытался убить меня. — Речь Меры была ясной и взвешенной, чтобы до каждого человека дошел смысл его слов. — Гаррисон знал о нашем похищении. Он сам его спланировал. Эти краснокожие невиновны. Вы убиваете невинных людей.

Миллер поднялся на ноги и вздел руки над головой, кровь ручьем хлынула вниз по ало-красным кистям. Из его горла вырвался страдальческий, отчаянный вопль:

— Что же я наделал?! Что я натворил!

И крик тот подхватили дюжины, сотни голосов.

Но тут вперед выехал генерал Гаррисон, по-прежнему гарцуя на нетерпеливом жеребце. Даже его солдаты бросили оружие.

— Это ложь! — заорал Гаррисон. — Я никогда не видел этого мальчишку! Меня хотят оболгать!

— Это не ложь! — крикнул Мера. — Вот его платок — его засунули мне в рот вместо кляпа, чтобы я не кричал, пока мне ломают кости.

Миллер посмотрел на платок, которым размахивал его сын. В углу большими четкими буквами было вышито: «УГГ». Уильям Генри Гаррисон. Этот платок узнали все.

— Правда! — закричал кто-то из солдат Гаррисона. — Два дня назад мы привезли этого мальчишку к Гаррисону.

— Но мы не знали, что он из тех, из пропавших, которых, по слухам, убили краснокожие!

Над лугом разнесся громкий, завывающий стон. Все обернулись туда, где на затвердевших алых водах Типпи-Каноэ стоял одноглазый Пророк.

— Люди мои, придите ко мне! — велел он.

Оставшиеся в живых краснокожие потянулись к нему. Перейдя речку, они остановились на другом берегу.

— Все мои люди, придите!

Трупы зашевелились, начали подниматься. Поселенцы, стоящие среди мертвых краснокожих, закричали от ужаса. Но то не мертвые поднимались — на ноги вставали только те, кто еще мог дышать. Шатаясь и цепляясь друг за друга, они двинулись к реке. Некоторые пытались нести детей, грудных младенцев, но силы их быстро убывали.

Миллер снова ощутил кровь на собственных руках. Он должен был что-то сделать. Поэтому он кинулся к раненой женщине, которая тащила на плечах умирающего мужа. Миллер хотел взять у нее из рук ребенка, хотел помочь. Но, приблизившись, он заглянул ей в глаза и увидел свое отражение — увидел изможденное белое лицо, забрызганное кровью, которая еще капала с его рук. Отражение было крошечным, но он различил все детали, будто ему поднесли огромное зеркало. Он не мог дотронуться до ее малыша — во всяком случае такими руками.

Другие поселенцы тоже бросились на помощь, но, похоже, увидели то же, что и Миллер. Поэтому они отпрянули, словно от огня.

С земли поднялась примерно тысяча раненых. По пути к ручью многие из них снова упали, чтобы не подняться уже никогда. Те же, что сумели добраться до воды, перешли, переползли на другой берег; им помогли оставшиеся в живых собратья.

Неожиданно Миллер подметил одну весьма необычную деталь. Как раненые, так и выжившие краснокожие шли по окровавленному лугу, по напитанной кровью реке, однако на их руках и ногах не осталось ни одного алого потека.

— Люди мои, те, кто умер! «Вернитесь домой», — приказывает земля!

Час назад луг был заполнен краснокожими, сейчас же его усеивали мертвые тела. Но, повинуясь приказу Пророка, трупы вдруг начали содрогаться и рассыпаться в прах. Превратившись в пыль, они впитались в луговую траву. Не прошло и минуты, как никого не осталось, и трава снова обрела былую свежесть и зелень. Последние капли крови, подпрыгивая, словно капли масла на раскаленной сковородке, скатились по берегу и влились в ярко-красную реку.

— Подойди ко мне, друг мой Мера, — тихо произнес Пророк и протянул руку.

Мера повернулся спиной к отцу и зашагал по поросшему травой склону к реке.

— Иди же, — сказал Пророк.

— Я не могу идти по крови твоих людей, — возразил Мера.

— Они отдали свою кровь, чтобы поддержать тебя, — объяснил Пророк. — Подойди ко мне или прими проклятие, которое падет на каждого бледнолицего, что находится сейчас на лугу.

— Тогда я останусь здесь, — поднял голову Мера. — Будь я на их месте, вряд ли бы поступил иначе, чем поступили они. Если они виновны, значит, виновен и я.

Пророк кивнул.

Собравшиеся на лугу поселенцы и солдаты внезапно ощутили что-то теплое, влажное и липкое на руках. Некоторые из них вскрикнули от ужаса, опустив глаза. От локтя до кисти руки были покрыты кровью. Кое-кто попытался стереть ее рубахой. Другие принялись искать раны, из которых она текла, но ничего не нашли. Просто из кожи сочилась кровь.

— Хотите ли вы, чтобы ваши руки очистились от крови моего народа? — спросил Пророк.

Он уже не кричал, но каждое его слово громом разносилось по лугу. Да, да, они очень хотели очиститься.