Правила бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 42

— Ты долго.

Я бросаюсь мимо него внутрь, остро осознавая, как ужасно выгляжу в этом ужасном дождевике. Я даже не могу расстегнуть молнию на куртке…

Сильные руки ложатся на мои, успокаивая меня.

— Стоп, стоп, стоп. Тебя на холме преследовал медведь или что-то в этом роде? Успокойся, милая. Позволь мне помочь.

Я смотрю на парня, страшась веселья, которое, знаю, будет написано на его лице. И вот оно. Однако Дэш не такой самодовольный, каким мог бы быть, и это небольшая победа. Вместо того, чтобы расстегнуть молнию, Дэш медленно опускает мой капюшон, вытирая капли дождевой воды с кончика моего носа.

— Ты выглядишь…

— Как утонувшая крыса?

Его левая бровь приподнимается.

— Я собирался сказать «очаровательно», но теперь, когда ты упомянула об этом…

Шлепаю его по руке, а затем возвращаюсь к яростной борьбе с молнией. И снова Дэш опускает руки на мои, останавливая меня.

— Боже. Ты лишаешь девушку девственности, и вдруг она нападает на тебя. — Одним ловким, плавным движением он расстегивает молнию.

Было бы вежливо поблагодарить его за помощь, но ему это слишком понравится. Сбрасываю куртку, и она с мокрым шлепком падает на пол обсерватории. Съежившись, снимаю промокшие ботинки и стягиваю мокрые носки, а затем снова смотрю на него. Дэш внимательно наблюдает за мной, от чего мои щеки вспыхивают.

— У тебя сумасшедшие волосы, — выпаливает он.

— Ну, спасибо. — Ах, сарказм, мой верный старый друг.

Хватаю резинку с запястья, готовая вступить в борьбу со своими кудрями, но Дэш останавливает меня.

— Не надо. Мне нравится. Это сексуально.

Сексуально? Я всегда ненавидела свои волосы. Поэтому выпрямляла их, заплетала и делала все, что было в моих силах, чтобы сделать их «нормальными». Никогда не думала, что кто-то может посчитать это сексуальным. Они мокрые, а это значит, что локоны вьются повсюду. Дэш наматывает один на палец, напевая, его голос низкий, как резонирующий бас.

— Знаешь, мы могли бы выбрать более удобное место для встречи, — бормочет он. — Учитывая непогоду на улице.

Парень придвигается ближе. Тыльной стороной ладони касается моей щеки, и у меня перехватывает дыхание. Я чувствую его запах — запах дикой мяты и свежий зимний аромат в сочетании с запахом дождя. Его глаза калейдоскоп цвета — бледно-голубые, переходящие в зеленые, радужки обведены толстым янтарным ободком.

— Я думала об этом. Но…

Он склоняет голову набок.

— Но?

— У меня нет номера твоего телефона. И думаю, что поездка в дом была бы плохой идеей…

— Определенно, — соглашается он.

— Итак…

Дэш протягивает руку.

— Дай мне свой телефон.

Боже. Как я могла забыть за такой короткий промежуток времени? Он необыкновенный. Он — взрывающееся солнце. Он — провод под напряжением, гудящий электричеством. Укол адреналина прямо в сердце. И я просто забыла?

Нет… дело не в этом. Я была так сосредоточена на том, чтобы дойти сюда, уверенная, что парень не появится, что действительно не подумала о том, что будет, если он придет. И вот теперь Дэш здесь, в нескольких дюймах от меня, и мое сердце не может справиться с реальностью происходящего.

Я не помню, чтобы давала ему свой телефон. Но, должно быть, передала его, потому что он в руках у Дэша, и парень стучит по экрану. Затем возвращает телефон мне, и на экране появляется новый контакт: «ЛДЛ IV».

Бросаю сардонический косой взгляд в его сторону.

— «Четвертый» действительно необходим?

Парень пожимает плечами.

— Не хотелось, чтобы меня путали со всеми остальными «ЛДЛ».

— Конечно, их же так много.

На это Дэш ничего не отвечает. Парень пересекает обсерваторию, направляясь к телескопу. Он огромный, один из самых крупнейших частных телескопов в стране. В Штатах есть только два больше, чем этот, но ни один из них и близко не так точен, как наш «Мейбл». Дэшил останавливается перед ним, засунув руки в карманы и склонив голову, читая надпись на боковой стороне медного ограждения, на котором расположены зеркала.

— Я был здесь всего один раз, — задумчиво произносит он. — Ужасно много усилий, чтобы подняться сюда, тем более когда большую часть времени слишком облачно, чтобы даже просто использовать эту штуку.

В чем-то он прав.

— Но в облаках всегда бывают разрывы. — Я провожу рукой по стволу прицела, приветствуя его с любовью, как старого друга. — Просто нужно подождать.

— Всю ночь, — добавляет он.

— Иногда. Но когда проясняется, то есть, если проясняется, это того стоит.

Дэш стискивает челюсти. Он не смотрит на меня, но у меня возникает странное чувство, что тот хочет этого.

— Почему ты их так любишь?

— Звезды?

Парень кивает.

— Почему ты так любишь играть на пианино?

Его отстраненное изучение телескопа резко обрывается. Парень пристально смотрит на меня, изучая мои черты.

— Интересно, кто тебе об этом рассказал?

— Не знала, что это секрет.

«О-о-о, так вот почему ты крадешься в темноте, шпионя за ним?»

Если бы могла врезать самой себе кулаком во время внутреннего монолога, я бы сделала еще один шаг вперед; я бы надрала его саркастическую задницу.

— Разве я не должна ничего знать о тебе, Дэш? Ты должен оставаться такой далекой, непостижимой загадкой? Призраком, запертым за тысячью дверей?

Он улыбается.

— Поэтично. Но я не призрак. Просто ни перед кем не играю, вот и все.

Я вспоминаю то самое первое утро, когда услышала, как парень играет, за пределами оркестровой комнаты, когда весь Вульф-Холл затих и был неподвижен, а мягкие звуки музыки затопили коридоры опустевшей академии. Это была запоминающаяся мелодия. Она оставалась со мной в течение нескольких недель после того, как я ее услышала. В последующие дни я просыпалась со звоном в ушах.

Не желая продолжать врать — по крайней мере в этом — я говорю:

— Я слышала тебя. Ты играешь в оркестровой комнате. Рано утром, до восхода солнца. В первый раз... Я слышала мелодию с другого конца здания. Это была такая приятная, восходящая... танцевальная… — Я не могу придумать другого способа описать это. — Не могу вспомнить мелодию конкретно, но помню, что она заставила меня почувствовать.

У него каменное выражение лица, но глаза… Не могу решить, оживились ли его глаза, потому что мы говорим о чем-то, что его глубоко волнует, или потому, что Дэш зол, что я вторглась в его личную жизнь.

— И что ты почувствовала? — Его голос гладкий, как шелк, нежный, как ласка, но парень все еще выглядит так, будто его настроение может перейти в царство раздражения.

— Как будто я заблудилась во сне наяву, — говорю ему. — Я чувствовала себя опьяненной и счастливой, словно мне снова четыре года. Это заставило меня почувствовать… — Я ищу слово, которое отдаст должное музыке, но его просто нет. Поэтому довольствуюсь словом: — Живой. Это заставило меня почувствовать себя живой.

Дэшил смотрит на свои руки.

— Я чувствую то же самое.

— Когда смотрю на звезды, я чувствую себя несущественной, — тихо делюсь с ним. — Когда смотрю в объектив этого телескопа, не могу не восхищаться своим собственным существованием. Я каким-то образом появилась на свет среди всего этого небытия. Мы все сделаны из элементов, которые были выкованы в горящих печах звезд. Семь октиллионов атомов образуют человеческое тело. Семь октиллионов. Все эти атомы пришли оттуда. — Я киваю головой вверх, к небу. — Довольно впечатляюще, если спросишь меня.

Дэш бросает взгляд на сводчатый потолок обсерватории. Он не видит неба — ставни купола плотно закрыты от дождя — но потолок по-прежнему прекрасен. Он был расписан задолго до того, как я поступила в Вульф-Холл. Профессор Лейдекер говорит, что где-то в сороковых годах. Арки купола, ребра и панели — все темно-синего цвета. Кто-то нашел время, чтобы начертить на них карту звезд. Металлическое серебро раскрашенных созвездий ярко сияет на фоне насыщенного синего цвета, и, хотя это не так потрясающе, как настоящее ночное небо, оно, несомненно, завораживает. Дэш изумляется этому, легкая улыбка играет на его губах.