Открытые сны Раскаяние (СИ) - Львова Мира. Страница 10

— Спать нельзя. Я не волнуюсь за Бирро. Он и так в коме. А вот Ярославе нельзя долго находиться в «погружении». Тем более без присмотра.

— Погружение? Что за терминология такая? — раздраженно произнес он, потянулся и почувствовал как болит онемевшая шея.

Тамара Ивановна развернулась и вышла из палаты, не удостоив врача ответом. Он взглянул на наручные часы и удивился, что проспал целый час. «Вторые сутки без сна, — подумал он. — Надо хотя бы поесть».

Дмитрий Сергеевич прислушался к равномерному дыханию Ярославы, проверил пульс и вышел из палаты. Тамара Ивановна сидела на посту и заполняла журнал.

— Сколько это продлится? — Дмитрий Сергеевич кивнул в сторону палаты.

— Не знаю. Всегда по-разному.

— Вы можете подробнее объяснить, что там происходит?

Тамара Ивановна закрыла журнал и убрала его в ящик стола.

— Слава Богу, я не была в коме и не могу знать, что там происходит. Но после пробуждения все. Повторяю, все без исключения благодарят Ярославу.

— Неужели никто никогда не рассказывал, что произошло? Не верю! — вспылил Дмитрий Сергеевич. — И вообще, все это попахивает розыгрышем. А я всю ночь работал, даже на полчаса не сомкнул глаз. Поэтому сейчас вам лучше признаться, пока я совсем не разозлился и не пошел вразнос.

Он раскраснелся и сжал губы, пристально глядя на медсестру. Но та выдержала взгляд и спокойно ответила:

— После пробуждения они подписывают документ о неразглашении. А вам, Дима, я бы посоветовала не повышать на меня голос. А то.

Она не договорила, сделала страшное лицо и провела большим пальцем по горлу. Дмитрий Сергеевич прыснул и поплелся в сторону лифта, надеясь, что в столовой осталось что-нибудь из съестного.

Павел Федорович каждые полчаса пытался дозвониться до Ярославы, но автоответчик неутомимо повторял: телефон абонента выключен. В конце концов он не выдержал и позвонил Ивану.

— Ванюша, ну что? Какие новости? — устало проговорил он и принялся массировать разболевшуюся коленку.

— Пока никаких. Другие дела решал, — спокойно ответил Иван. На заднем фоне играла музыка, слышались веселые голоса и смех.

— Не понял, — профессор выпрямился в кресле и перешел на крик. — Прошло два часа, а ты до сих пор не выяснил?!

Иван ответил не сразу, было слышно, как он удаляется от шумной компании. Вскоре тихим извиняющимся тоном ответил:

— Я перезвоню вам в течение получаса и всё подробно расскажу. У дочки сегодня день рождения. Не хотел пропустить, все-таки десять лет. Юбилей.

Профессор кинул телефон на стол так, что тот провалился между стопками книг и журналов.

— Лида, иди сюда!

Он подождал, прислушался, но каблучков секретаря не было слышно.

— Лида! — еще громче крикнул профессор. Но и на этот раз Лида не вбежала в кабинет.

— Это что, саботаж? — он встал и направился к двери, прихрамывая из-за больной коленки. Лиды на месте не оказалось. Он заглянул на кухню, в раздевалку и даже в туалет. Ни души.

Вдруг входная дверь резко открылась, и влетела раскрасневшаяся от мороза Лида.

— Ты где была в рабочее время? — напустился на нее профессор. — Один на празднике гуляет вместо работы. Вторая шляется неизвестно где. Уволю всех!

Испуганная Лида показала на пакет, который держала в руках.

— Вы же сами велели обед купить, — тихо сказала она. — Вот, принесла пюре с куриными котлетами и пирожки с повидлом.

Профессор выдохнул и поплелся обратно в кабинет. Возле двери, не оборачиваясь, бросил:

— Подогрей и принеси.

Лида скинула верхнюю одежду и побежала на кухню. Пока пюре с котлетами крутились в микроволновой печи, она вытирала слезы, набежавшие от обиды. У одинокой бездетной Лиды не было ничего дороже работы. Она первой приходила в НИИ, а уходила последней. Организация встреч, уход за престарелым профессором, ответ на телефонные звонки и даже пасьянс на компьютере составляли неотъемлемую часть жизни Лиды. Угроза увольнением сильно поколебала ее хрупкую нервную систему.

Павел Федорович сел в кресло и почувствовал, как сжалось сердце и к горлу подступил ком обиды. Из глаз потекли слезы.

— Эх, Лида-Лида.

Он со стоном встал и поплелся на кухню.

— Лидочка, прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Если честно, то очень испугался, что ты ушла навсегда. А я без тебя не могу.

Лида исподлобья посмотрела на виноватого профессора и счастливо улыбнулась.

— Обед сейчас принесу.

Павел Федорович улыбнулся в ответ и вернулся в кабинет.

— И зачем я это сделал, старый дурак! — хлопнул он рукой по столу. В сотый раз он винил себя за необдуманный поступок, за который теперь расплачивался. Несколько лет назад к пришла за помощью девушка. На первый взгляд она была просто сильным эмпатом: чувствовала эмоции других людей и глубоко сопереживала. Но эта особенность мешала ей жить и истощала нервную систему.

— Я не могу спокойно выйти из дома. Радостных и счастливых людей гораздо меньше, чем страдающих и обиженных. Домой прихожу вся в слезах. Мне советовали не обращать внимания и не вглядываться в лица, но дело не в этом. Я всем телом чувствую эмоции мимо проходящего человека, даже если не вижу его.

Исследования показали, что ритмы ее мозга отличаются от ритмов мозга обычного человека. Она однозначно обладала сверхспособностью. Прибор, созданный на основе электроэнцефалографа, считал эти ритмы, расшифровал и сохранил. Профессор признался девушке, что не сможет избавить ее от повышенной эмпатии, и выплатил большую компенсацию за возможность исследовать ее мозг.

Вместе со своей командой Павел Федорович сконструировал передатчик, который воздействовал на мозг человека изученными ритмами. Мозг запоминал и мог воспроизводить полученные данные. Профессор сам выступил в роли подопытного. Ему надели на голову силиконовый колпак со множеством мельчайших датчиков и подключили к прибору. Сначала он ничего не почувствовал и успел огорчиться, думая, что прибор неисправен. Мысли о том, что невозможно научить мозг излучать другие ритмы, не было. Он свято верил в непогрешимость своей теории. Через полчаса, когда он уже хотел стянуть колпак с головы, послышалось слабое жужжание. Павел Федорович ошарашенными глазами замахал рукой, чтобы сотрудники не смели выключать прибор. Через пять минут жужжание сменилось пульсацией, а затем чувством распирания. Профессор даже потрогал голову, потому что было ощущение, что череп расширился. Конечно, с черепом было все в порядке. Прошло ровно три минуты, и все ощущения пропали. Он подождал еще немного и снял колпак.

— Павел Федорович, как вы? — осторожно спросил старший научный сотрудник Семен и дотронулся до его плеча. Профессор медленно открыл глаза и прислушался к себе.

— Пока не знаю, — хрипло ответил он и вдруг почувствовал облегчение, а губы непроизвольно расползлись в улыбке. Он повернул голову и увидел Лиду, стоящую в коридоре, за стеклянной стеной. Она улыбалась. В то же время он почувствовал, как сердце начало биться быстрее и появилось беспокойство.

— Дайте руку, давление померяю. А то вы какой-то бледный, — сказал Семен и потянулся к тонометру, лежащему на столе.

— Со мной всё хорошо, — уверил профессор, но все же вытянул руку. Тонометр показал, что давление в норме. Семен выдохнул и кивнул. Беспокойство, которое ощущал Павел Федорович, пропало.

— Сработало, — изумленно прошептал он, схватил Семена за руку и повторил. — Сработало.

— Что? Что вы чувствуете?

— Ты беспокоился обо мне?

— Конечно, — с жаром сказал Семен. — Я вообще то сразу был против того, чтобы вы надевали колпак.

— Я почувствовал твое беспокойство, — прошептал профессор и указал на Лиду. — И ее радость, когда открыл глаза. Знаю, Лидочка тоже волновалась.

Семен расплылся в улыбке и схватил профессора за плечи.

— Значит, передатчик работает?

— Да, Сёма, работает.

Из приятного воспоминания выдернул телефонный звонок. Марш Верди звучал где-то под грудой макулатуры. Павел Федорович, чертыхаясь, разгребал завал на столе, когда в кабинет зашла Лида с подносом. Она ахнула и присоединилась к поискам.