Малыш от генерального (СИ) - Коваленко Мария Александровна. Страница 18

Но дурацкая женская натура...

Пожалуй, в двадцать семь я оказалась не только нулем в отношении мужчин, но и в отношении себя. Стыдно было это признавать, однако страусиная политика – спрятать голову в песок – не работала.

За два года под одной крышей с моим первым мужчиной, Робертом, я думала, что узнала о себе все. Нетемпераментная, неуклюжая, но старательная. Роберт не скупился на комплименты, но точно так же не скупился и на критику. Как настоящий учитель, он умел указывать на недостатки, а влюбленная, очарованная, я с одинаковым восторгом принимала похвалу и упреки.

Все ведь было так здорово – он хотел сделать меня лучше. Меня, а не какую-нибудь из моих более красивых и привлекательных подруг. Для этого совсем несложно было стараться... Учиться различать сорта вин, сыров и конструкции яхт. Учиться плавать и танцевать, разбираться в экономике и политике, молчать, когда это нужно, и заливаться соловьем, когда этого хотели.

Послушная девочка из интеллигентной семьи, заучка, которая не знала ничего, кроме своих учебников, я за два года превратилась в достойную пару, сносную хозяйку и почти идеальную любовницу.

Наверное, если бы не мой безумный побег, Роберт вскоре справился бы и с этим «почти».

Но за все время вместе, за бессчетное количество поцелуев, ночей в одной кровати я так и не узнала, что способна терять голову от пошлого, влажного посасывания пальцев.

Прежняя идеальная Аглая, наверное, брезгливо скривилась бы от одной мысли об этом. Она бы и близко не позволила кому-то взять в рот свои пальцы. А нынешнюю меня накрывало от возбуждения, стоило лишь вспомнить.

Это был какой-то дефект в прошивке!

Не самые нужные сейчас воспоминания. Уж точно не собственного босса с замашками тирана мне нужно было хотеть. Но, словно подхватила какой-то вирус, я неосознанно постоянно оглядывалась в его сторону. В машине, чтобы случайно не коснуться, забивалась в дальний угол заднего сиденья. А по ночам видела запретные сны.

Роберт точно выставил бы меня за дверь, если бы узнал о тех желаниях, которые исполнял другой мужчина в этих снах. Я бы и сама сгорела со стыда, узнай о них кто-нибудь.

Но никто не узнавал. Вместо удовольствий была работа. Вместо близости – невидимая граница. А вместо страсти – долгие споры до хрипоты. О договорах, о подрядчиках, о презентации, о кадровых перестановках и ещё дюжине всяких «о...».

Не знаю, как бы я выдержала, если бы не малыш под сердцем. От бардака в голове и на работе иногда хотелось закрыться где-нибудь и расплакаться. С каждым днем вывозить весь этот груз было все сложнее и сложнее. Нервы сдавали. И только образ ребенка, которого показала на УЗИ доктор Лиза, помогал справляться.

Когда становилось совсем плохо, я представляла себя в своей квартире с младенцем на руках. Когда после очередного спора хотелось уволиться, думала, как буду прогуливаться с колясочкой по осеннему скверу.

 А по ночам, когда сил не оставалось ни на что и в кабинете затихали звуки, доставала из потайного кармана сумочки черно-белую фотографию... и окончательно терялась в собственных эмоциях.

Узнать знакомого мужчину в семилетнем мальчике смог бы разве что провидец. Мне с моей небогатой фантазией и тотальным невезением не светило никакое прозрение. Если бы не напряженный, взрослый взгляд из-под бровей, я бы и фантазировать ни о чем не стала. Списала бы нашу встречу с Маратом на пороге медицинского центра на совпадение и забыла.

Но взгляд... Я видела его каждый день в кабинете собственного босса и в его квартире. Он прошивал меня насквозь через зеркало заднего вида в машине и заставлял краснеть в тесном переполненном лифте.

Возможно, это была следующая стадия моего сумасшествия, и доктор требовался не «уже», а «вчера». Возможно, мне по мозгам ударили гормоны. Только избавиться от навязчивой идеи, что с фото на меня смотрит Марат, не удавалось.

Ломая голову над тем, как сперма Абашева могла оказаться в клинике, я часами рассматривала черно-белый снимок. Украдкой присматривалась к Марату на совещаниях. И искала в интернете детские фотографии.

Более бестолковые занятия и придумать было сложно. На совещаниях из-за гляделок мимо ушей периодически пролетала важная информация. В клинике меня бы даже не стали слушать. А детских фотографий Марата в сети не оказалось.

Семейство Абашевых умело хранить свои секреты. За неделю поисков я нашла лишь упоминание, что отец не был женат на матери своих детей. Узнала, что его жена умерла при родах. Но ни статьи о мальчишках, ни снимка, ни намека на их детство.

Из доказательств родства у меня были лишь случайная встреча и взгляд. Всего ничего, но, как оказалось, чтобы превратить жизнь рядом с Маратом в извращенную пытку, этого хватило.

И так день за днем. Ночь за ночью. С мыслями о ребенке, с вопросами к самой себе... В офисе, когда оставались с Маратом наедине. Дома – после того, как закрывалась дверь.

Я словно раскачивалась над пропастью на качелях. Стареньких, хрупких, грозящих в любой момент сломаться.

И однажды ночью мои качели рухнули.

Глава 15. Призраки прошлого

Марат.

Никогда в жизни я не ненавидел свою работу так сильно, как сейчас. Иногда дико хотелось позвонить брату и сказать, чтобы сам разбирался со своим шапито.

Сюрпризы случались каждый день. В офисе, на стройке и даже в госорганах. Порой складывалось впечатление, что я не новые проекты пришел сюда развивать, а латать старые. Платить взятки чиновникам, увольнять и нанимать работников, искать рычаги давления на поставщиков и заемщиков.

Герасимов, как и обещал во второй записке, перешел к открытой войне. «Я тебя достану везде. Будь готов». И он достал.

Не успел я подписать договор с новым генеральным подрядчиком, кроме обычной текучки по всем фронтам началась атака. Юристы зашивались с претензиями и исками, которые писали все кому не лень. Презентацию Игнатова из-за накладок пришлось перенести на неделю вперед.

Даже Карельский изменил самому себе и ради собрания акционеров вернулся с Карибских островов досрочно, не выгуляв новую любовницу положенные две недели. 

Куда ни кинь – всюду клин. И только дома клинило уже меня самого. Клинило на собственной помощнице, которая в домашних условиях оказалась еще более экзотическим фруктом, чем на работе.

Количество тараканов в голове этой женщины било все возможные рекорды. В офисе она могла переходить на повышенный тон, отстаивая свое мнение, орать, а в квартире эту горячую женщину будто кто-то сменял.

Я наблюдал лишь ее тень. Ни одного волоса в ванной комнате или на большом кожаном диване в гостиной. Ни одной грязной чашки или ложки в раковине. Ни одного звука за пределами гостевой спальни.

Я точно знал, что Аглая рядом. Нутром чувствовал близость. Но, словно жил с идеальным призраком, не видел ее саму.

Мышка. Слишком умная, чтобы быть такой трусливой, и слишком красивая, чтобы прятаться за вечными бесформенными хламидами, которые считала приличной одеждой.

Не работой с ней хотелось заниматься, а кое-чем другим, гораздо более приятным. На губы иногда смотреть не мог. От вида высокой, обтянутой тканью груди душило желание убивать всех, кто будет так же пялиться.

Как мазохист заставлял ее переодеваться, а потом запрещал посетителям задерживаться в приемной хоть на минуту. Всех сразу звал к себе, а выставлял так, что летели, не разбирая пути, подальше от моего кабинета.

Не самая здоровая реакция на женщину. Дурацкая! Но почему-то от мышки вело. От её хрупкости, искренности, чего-то забытого и настоящего. 

Никакая холодная вода не лечила от желания сжать в руках тонкую талию. Не спасала работа. Сообщения от Карины днями висели в телефоне непросмотренными.

Меньше всего мне сейчас нужен был роман с собственной помощницей. Какой, к черту, вообще служебный роман?! Только держаться от искушения с каждым днем становилось все труднее.