Я всё ещё... (СИ) - Хоуп Амели. Страница 17

Выводит из состояния заточения Линда, приоткрывшая дверь в мою рабочую лачугу,

— Мистер Дэвид, прошу прощения, у вас всё в порядке?

Был бы это кто-нибудь другой без раздумий выпер бы за входную дверь, но к Линде отношение иное. Она со мной уже несколько лет плечом к плечу, и в Нью-Йорк примчалась следом за мной. Она, как доктор Ватсон, прекрасный и преданный друг.

— Со мной будет всё в порядке. Пожалуй, я бы не отказался от твоего расслабляющего жасминового чая.

Через секунду я окликаю Линду, которая спешит оставить меня со своим зеркальным собеседником один на один.

— Как понять, что женщина тебя по-настоящему любит, а? Скажи мне, Линда.

— Вы это почувствуете. Если женщина с тобой может быть самой собой, не выдавливать из себя ничего, снять маску, предназначенную для окружающей рутины, то ты тот самый. — Линда смотрит на меня как на родного сына с нежностью и заботой, и впервые обращается ко мне на ты. — Дэвид, а она позволила себе быть собой?

Порыскав в чертогах разума, я нахожу нужные воспоминания: её изначально выбранную роль железной леди и беззащитную сломленную девчонку, тельце которой я прижимал к себе до прибытия скорой, язвительные замечания с добрым посылом, её желание быть моей, где бы мы не находились, а мы много где были и много где пробовали. В каждом куточке моей квартиры в Сан-Франциско наш запах. Запах секса.

Складываю, вычитаю и получаю ответ, который озвучиваю себе и Линде,

— Думаю да, позволила.

Потом проговариваю это снова, но уже с большей восторженностью,

— Она позволила, Линда. Моя девочка вернулась ко мне. — Я не подавил желание обнять Линду и в своих оковах трясу её из стороны в сторону, будто мы танцующие пингвинчики. Чуть погодя я всё же отстраняюсь от домовладычицы и по совместительству нью-йоркской мамы.

— Спасибо тебе. Я слегка подуспокоился. Но чашку чая я по-прежнему от тебя жду.

Поостыли собственнические инстинкты. И чего я раздул сопли подобно жвачным пузырькам, со звонким лопающимся звуком? Амели моя и только моя, пора и ей это пояснить, вдруг у неё имеются сомнения.

***

— У тебя пижамная вечеринка, и ты забыла меня об этом предупредить?

Амели предстает предо мной вся такая домашняя: небрежный пучок, хлопковый костюмчик с короткими шортами, облипающими аппетитные поджарые булочки, и не грамма косметики. На её фоне я слишком контрастен. Мой деловито важнический вид постепенно сдувается под обаянием Ами. Её широко распахнутые глаза и пленительная улыбка воздействуют на меня чарующими силами.

Выясняется, что о намечаемой вечеринке не только я не знал, но и обладательница тоненького голосочка, щебечущего позади Амели,

— Мам, у нас и правда сегодня вичиринька?

Вот это я понимаю не иметь никаких серьёзных отношений. Если отношения, где рождаются дети не серьёзны, то тогда какие у меня были отношения на протяжении четырёх лет с Дилан, так чаек с детской посудинки попить без лимончика и мяты. Дочка? Девочка только что назвала её мамой?

Ами мама.

— Дэвид, зайди и я всё тебе расскажу, только не уходи.

Уходить я и не собирался, но подобрать слова, подходящие развивающемуся передо мной сюжету кинофильма, у меня пока не получается. Я молча захожу.

Кровля у Амели достаточно просторная. Свежо и со вкусом, без излишеств — похоже на неё саму. Соблюдена выдержка. При этом квартира пронизана головокружительным шармом за счёт мелких, невзрачных, на первый взгляд, деталей, таких как свечи, статуэтки, цветущие растения без обильной на то зелёности, правильно выбранный угол падения света. И это всё я успел разглядеть в отсутствии Амели, которая поспешно отлучилась. Да и с Оливией, как оказалось зовут малышку, мы время даром не теряли. И борщ с ней сварганили на быструю руку, и в магазин отоварится съездили, затарив мини тележку всякой всячиной. Однако запланированную смену подгузника бэби бон пришлось отложить. Амели возратилась.

Она пропускает вступительную часть и протягивает мне толстую папку с документами и просит ознакомиться. Первое, на что я натыкаюсь, это были фотографии Оливии во младенчестве, большая часть из которых с родителями Амели. Следом распечатанные новостные ленты, я вчитываюсь в каждую строчку и ком встаёт в горле, хочется ослабить галстук, только я его не надел.

— «… Единственный выживший в аварии двухгодовалый ребёнок с многочисленными переломами находится в реанимации»; «… Только один пассажир смог выжить»; «…Один из пассажиров и водитель скончались на месте»; «…женщина с полученными травмами, несовместимые с жизнью, скончалась по дороге в больницу».

Услышать от Амели то, что её родители ушли из жизни, было тяжело. Однако может быть и хуже. Увидеть фотографии с места происшествия и прочитать с подробностями собственными глазами о смерти не чужих мне людей — воспринимается дико больно и остро, будто в тебя вонзили зубчатый нож и вкручивают, словно болт, в самое сердце, задевая легкое, поскольку дышать я и вовсе перестаю после прочитанного.

Я беру время, чтобы перевести дух, который стремится высвободиться наружу. Прочитываю название следующего документа и непроизвольно одобрительно киваю. Я держу в руках постановление об опекунстве. Я обращён к ней и не могу не выразить глубокое уважение. Как смогла хрупкая на вид девушка пройти через все это: принятие нелёгких решений, потерю близких, взятие на себя колоссальной ответственности. Ежедневно прятать боль под стальным куполом, находить силы просыпаться и делать все, что от тебя зависит, а от неё зависит то, какая жизнь будет у Оливии.

— Значит мама?

— Мама.

— Ты удивительный человек, Амели. И прости меня, что меня не было рядом, когда тебе это было так необходимо. Прости.

— Твоей вины нет ни капли, Дэвид. Тебе не за что просить прощения. Иногда жизнь подкидывает нам причины становится сильнее, хотя сама стремительно уходит из-под ног. С годами я научилась балансировать.

— Ты не должна была проходить это одна.

— А меня никто и не спрашивал, одной мне быть или кто-то примкнёт ко мне в команду.

Из тягостного разговора нас вырывает Оливия.

Если не можешь включиться в беседу, тогда начни свою и перемани всех к себе — то, что сделала Оливия. И мы продолжаем с ней с того, с чего остановились. Бэби бон теперь щеголяет по квартире в чистых подгузниках.

Малышка уснула у меня на коленях, ее тихое сопение с каждым выдохом становилось роднее, один день и она в моем сердце. Она часть Амели, а Амели часть меня.

Глава 29. Амели

Двенадцать часов дня, а по ощущениям меня минимум трижды локомотив проехал, видимо двух раз маловато. Загреблась я по уши в работе, хоть и дома слабине и минутам безделья места в голове не освобождала, но трехнедельное отсутствие на рабочем месте: то больница, то Сан-Франциско, вкупе с редкими внезапными появлениями в офисе, как по волшебству — сказалось. Всё больше начинаю понимать предпринимателей, как ни крути, твой бизнес нужен только тебе. Если и надо напрягать булки, то знай, что никто тебе в этом составлять компанию не собирается. Вот и я, сидя в кресле руководителя, сжимаю, и разжимаю их усердней, поскольку потерять должность я не планирую в ближайшее время. А желающие вытолкнуть меня из тёпленького места, нагретого потом и кровью быстро найдутся. Иногда и искать не требуется, вечно трутся возле кабинета генерального, вымытые и обязательно с чистыми язычками. Лживые ходячие смайлы.

Обеденный перерыв я уж точно заслужила. Время на ресторанные посиделки зажопила, но выделить двадцать минут на разминку затёкших ног, и пропустить через себя психостимулятор виде чашечки эспрессо, пожалуй смогу.

Презрительные взгляды и не замолкающие рты за спиной при входе в комнату отдыха для моей натуры были неизбежны. Дьяволица любит подсластиться. Я редкая здесь гостья, как в простонародье бы сказали: и зажравшиеся могут спускаться с небес к рабам Божьим. Сплетни, пересуды, направленные в мою сторону в лично отведённое время, разрешены и человеческое гнилье лишний раз не трогаю, но, когда касается некомпетентности и нарушения рабочего порядка, моё лицо непременно украсит оскал росомахи. Ведь так они любят меня называть?