Охота на цирюльника - Карр Джон Диксон. Страница 57

Теперь представьте себе положение убийцы. Его план только на первый взгляд кажется безумным. Ведь девушку видели четыре человека! Но… Убийца знал о том, что произошло на верхней палубе; он надеялся, что Уистлер узнает в нападавшем молодого Уоррена и признает в вас воров, укравших изумруд; он знал, что после всего случившегося Уистлер вряд ли склонен будет вам верить, что бы вы ему ни рассказывали; он не станет и слушать ваши объяснения. Но пойти на такой риск, осмелиться представить дело так, словно девушка — плод ваших фантазий, можно было лишь при двух условиях. Во-первых, если бы девушку нашли мертвой, то след привел бы прямо к нему. Значит, он не сумел бы выстоять против любого расследования, предпринятого полицией потом. Во-вторых, его действия означали, что ему не составляло труда скрыть ее отсутствие; преступник также имел все основания надеяться, что ему это удастся.

А теперь представьте, господа, что вам надо скрыть чье-то отсутствие среди замкнутого сообщества, состоящего всего из сотни пассажиров. Почему наш преступник боялся какого бы то ни было расследования? Как смел надеяться убедить следователей, будто никто не пропал?

Вначале давайте зададимся вопросом: кем могла быть пропавшая девушка? Вряд ли она путешествовала одна: одинокая пассажирка не связана достаточно тесно ни с кем; тогда почему же он боится, что след приведет к нему — одному из сотни людей? Зачем надо изображать, будто девушки этой не было в природе; и потом, отсутствие одинокой пассажирки замечают в первую очередь. Она не ехала с семьей, иначе, как проницательно заметил капитан Уистлер, родственники, скорее всего, тут же заявили бы о ее исчезновении. Значит, она путешествовала в компании одного-единственного спутника — то есть убийцы. Она могла быть его женой, компаньонкой… да кем угодно. Убийца смел надеяться скрыть ее отсутствие, во-первых, потому, что она не завела знакомых среди других пассажиров и все время неотлучно находилась при нем. Следовательно, убийца редко выходил или никогда не покидал свою каюту. Он мог скрыть ее отсутствие, во-вторых, и потому, что сам являлся такой высокопоставленной особой, что находился как бы выше подозрений — и не иначе, заметьте! — а еще потому, что сам стал жертвой кражи, уводившей от него внимание. Но, если он отвечал всем этим условиям, почему боялся настоящего расследования? Ответ напрашивается сам собой: он — самозванец, у которого есть все основания скрывать свою подлинную сущность. Если же затем вы задумаетесь: кто же путешествовал с единственной спутницей женского пола, кто же во все время плавания не выходил из каюты, кто столь высокопоставленная особа, что находится превыше подозрений; кто стал жертвой кражи; и, наконец, кто человек, которого меньше всего можно заподозрить в самозванстве… заметьте, мы постоянно возвращаемся мыслями к лорду Стэртону. Все мои умозаключения относительно Невидимки строятся на улике чистого полотенца. И все же это тоже совпадение. У нас нет мотива. Но погодите! Вскоре мы обнаружим и мотив, да какой!

Я хочу сказать, что бритва, неосторожно забытая за койкой…

Немо, некоторое время жевавший сигару, крутанулся на месте и оглядел всех по очереди. Прежде взгляд у него был отсутствующий, но теперь его бледное, костлявое лицо расплылось в широкой улыбке, исполненной такой учтивости и такого обаяния, что Морган вздрогнул.

— Я перерезал горло этой сучке, — заявил мистер Немо, вынимая изо рта сигару. — Так-то лучше для нее. А мне — больше удовлетворения. Верно, старина. — Он посмотрел на застывшего Хампера. — Запишите это. Куда лучше бить по черепушкам. Однажды один хирург меня просветил. Если потренироваться, можно с первого раза попасть в нужное место. Но с ней… с ней так нельзя было. Мне пришлось взять один из бритвенных приборов Стэртона, а от остальных шести бритв избавиться. Жаль было их выкидывать! Такой бритвенный набор, должно быть, стоит больше сотни фунтов. — Он зашелся в хохоте, приподнял котелок, словно воздавая доктору дань уважения, самодовольно ухмыльнулся, щелкнул каблуками и попросил еще выпить.

— Да, — сказал доктор Фелл, с любопытством глядя на него, — именно это я и имею в виду. Я попросил присутствующего здесь моего молодого друга забыть о бритве и помнить, что всего их было семь — набор. Я попросил его подумать о безумно дорогом бритвенном наборе — это поистине редкость, с резными ручками черного дерева, инкрустированными серебром, которые, очевидно, делали по заказу. Обычному человеку такие ни к чему. Вот откуда следующий ключ — я назвал его «Семь бритвенных лезвий». Вероятнее всего, такой набор мог заказать человек, падкий на дорогие безделицы, человек, купивший изумрудного слона, «потому что это диковина, к тому же редкая вещица и стоит целое состояние…». Но бритвы снова возвращают нас к вопросу: кто же такая девушка?

Единственный раз она появлялась на публике в радиорубке, где радист описал ее как девушку, у которой «были полные руки бумаг»; свидетельство радиста я символически назвал «ключом семи радиограмм». Зачем она пришла в рубку? Девушка явно не праздная туристка, которая спешит отправить родным весточку, что с ней все в порядке. У нее вид наемной работницы. Количество бланков, деловой вид… Напрашивается вывод, что она секретарша. Постепенно костяк наших предположений обрастает мясом. Наш Слепой Цирюльник, оказывается, не только самозванец, изображающий высокопоставленного отшельника, который не покидает своей каюты и путешествует с компаньонкой; но и девушка оказывается секретаршей, а затворник — необычайно богатым человеком, питающим пристрастие к нелепым дорогим безделушкам…

Внезапно доктор Фелл поднял свою палку и наставил ее на преступника.

— Зачем вы ее убили? — спросил он. — Она была вашей сообщницей?

— Вы же рассказываете, не я. — Немо пожал плечами. — Но так как мне все это смертельно надоело… и потом, именно сейчас мне взбрела охота поговорить; кроме того, ваш бренди вовсе недурен. Ха-ха-ха. Я принимаю ваше гостеприимство. Валяйте, доктор. Сначала вы расскажите вашу версию, а потом я вас удивлю. Хотя могу дать вам маленький намек. Да. Веселая прогулка за ваш счет! Так, скорее всего, поступил бы и старина Стэртон… Видели бы вы, какую отповедь я устроил Уистлеру! Хо-хо! Да… Намек вот какой: она была… вы бы назвали ее изощренно честной. Она бы и пальцем не шевельнула мне в помощь, если бы узнала, кто я такой на самом деле. А когда она попыталась предупредить того малого… Вот дура! Ха-ха! Ну, валяйте дальше! — Мистер Немо снова сунул в рот сигару и важно подмигнул.

— Вы знали, — спросил доктор Фелл, — что вас видел пассажир по фамилии Вудкок, когда вы крали первую часть фильма?

— Правда? — Мистер Немо поднял одно плечо. — А мне-то что? Я снял бакенбарды — они накладные — и положил немного воску за щеки; налепил родинку на скулу; кто после этого меня опознает?

Доктор Фелл медленно чертил на листке бумаги одну линию поверх другой.

— И вот у нас появляется первая прямая улика: улика Уничтожения (Устранения). Вудкок определенно заявил, что вы — человек, которого он никогда раньше не видел. Далее. Вудкок не подвержен морской болезни. Он каждый день бывал в салоне-ресторане; когда пассажиры, оправившиеся после приступа морской болезни, выбрались из своих берлог, он непременно выследил бы вора — если только вор не остался в числе очень, очень немногих, по-прежнему не покидавших кают. Хм!… Ха! Я все гадал, не придет ли кому в голову заподозрить… скажем, Перригора или еще кого-то в этом роде. Но Перригор отпал, Кайл тоже отпал; отпали почти все. Дело-то довольно простое, но всех ввела в заблуждение радиограмма из Нью-Йорка.

Доктор Фелл что-то торопливо написал на листе бумаги и подтолкнул записку к Моргану.

— Ну? — осведомился Морган. Доктор еще что-то черкнул на своей записке и вернул ее ему снова.

— Мой следующий ключ, названный «Телеграфный стиль», — сказал он, — указывает на то, что слово «также» является в данном стиле избыточным, оно в радиограмме неуместно; одним словом, если фраза значит: «Федеральный агент полагает также, что врач…» — слово «также» просто попусту расходует деньги в дорогой радиограмме. Но прочтите текст по-другому: