Год Иова - Хансен Джозеф. Страница 54

— Она одинока.

— Да, конечно, конечно.

Дама с химической завивкой стоит неподвижно. Молодой Джо протягивает ей пакет и говорит ей спасибо. — Однако нам хочется как-нибудь отметить ваш бенефис. Может быть, сначала поужинаем? — Он смотрит на часы. — Время ещё есть. Выберем какое-нибудь фантастическое местечко. Например, «Ше-Пари» в Кордове? Шампанское?

— Соглашайтесь, мистер Джуит, — усмехается Питер-Пол. — Давайте, давайте.

Всё-таки, он не похож на своего дедушку. Джой никогда бы не стал так шалить.

Джуит качает головой.

— Я обещал приготовить ужин моей сестре. В машине полно всякой всячины.

Джо упаковывает пирог с лимоном и меренгой и протягивает коробку розовощёкому старику в бейсболке с надписью «Доджерс».

— Берите сестру с собой.

— Она не поедет. У неё больная нога, и она стесняется, — говорит Джуит. — Послушайте, мне ужасно жаль. Если бы я знал наперёд, мы могли бы это запланировать.

— Надо было вам позвонить.

Молодой Джо оборачивает верёвкой коробку с надписью «Пфеффер». Он делает узел и обрезает верёвку. — Пока я был в отъезде, накопилось столько бухгалтерской писанины. Знаете, этот дурацкий компьютер вовсе не экономит время. Я уже потерял счёт дням. Послушайте, — он отдаёт старику в кепке «Доджерс» сдачу, вручает ему коробку с пирогом и называет его мистер Ласорда — видимо, это шутка, которая нравится им обоим, — надо непременно обдумать, как нам это дело отметить.

— Ничего нового от юристов?

Молодой Джой вздыхает и пожимает плечами.

— Когда узнаем, тогда и узнаем — вот всё, что я понял с их слов. Что ж, торопиться не будем, верно?

Покупатели у кассы уже толпятся. Стрелки настенных часов показывают без пяти семь. Молодой Джо занят. Он украдкой говорит Джуиту:

— Я прошу прощения. Не могли бы вы подождать пять минут?

— Да я, пожалуй, пойду, — говорит Джуит.

Он оглядывается на Питера-Пола и девочку, похожую на Фрэнсис Ласк, но они тоже заняты за прилавком и уже не замечают его.

— Ну, что ж, всем доброй ночи, — прощается с ними он и выходит на прохладную вечернюю улицу. Они отзываются ему вслед: «Счастливо вам. Доброй ночи». Хорошо, что они не знают выражения «сломайте ногу». Оно всегда напоминало ему о несчастном случае во время катания на лыжах, который положил конец всем надеждам Сьюзан. Его глазам часто представлялась картина, как она, скорчившись, лежит на снегу, там, где они нашли её после столь долгих поисков. Она не звала на помощь. Ей было слишком стыдно. Ей не хотелось, чтобы её нашли. Ей хотелось, чтобы ночь спрятала её от посторонних глаз. И чтобы она там и умерла — в холоде и темноте.

Теперь она добродушно и радостно открывает ему дубовую дверь и берёт у него из рук один из пакетов, с которыми он так долго поднимался по тёмным ступенькам к крыльцу, откуда ему приветливо светил знакомый огонёк.

— По-моему, это несправедливо, — говорит она, ковыляя мимо дедушкиных часов, дверей гостиной и пустого станка на кухню. — Блистательной знаменитости приходится тащить продуктовые сумки в день своего бенефиса.

Она ставит свой пакет на буфет рядом с раковиной.

— Элизабет Фэйрчайлд. Мой брат, Оливер.

За карточным столом, на котором стоит чайник, чашки с блюдцами, чайные ложки и тарелка с остатками пирожных, сидит угловатая женщина. На ней синие джинсы и полинявшая от множества стирок синяя водолазка. Она выгибается и крепко жмёт Джуиту руку своей большой и сильной рукой. Её седые волосы расчёсаны посередине и заколоты по бокам. На водолазке видны следы кошачьих лап. Зубы у неё лошадиные, но улыбка искренняя.

— Я хотела уйти. Этот вечер для вас двоих особенный. Посторонние не нужны.

— Я не отпущу её. — Сьюзан открывает пакеты с продуктами. — Надо же вам было когда-нибудь встретиться. Вы мои лучшие друзья.

— Вы приносите замечательные цветы, — говорит Джуит. — Они мне очень нравятся. Они хорошо действуют на Сьюзан.

— Когда на душе паршиво, — говорит Элизабет Фэйрчайлд, — всегда хочется, чтобы кто-нибудь принёс что-нибудь зажигательное.

На спинке её стула висит военный жакет с защитным рисунком. Она накидывает его себе на плечи и застёгивается.

— Теперь, Сьюзан, я уже точно пойду.

И она широкими шагами направляется к кухонной двери, Карманы её жакета отвисают, и в них что-то позвякивает. Цепи для собак?

— Наслаждайся компанией этого красивого мужчины.

Она усмехается и выразительно подмигивает Джуиту.

— Тебе может позавидовать любая женщина, — краснеет она.

— Останься и поешь с нами, — говорит Сьюзан. — Взгляни на все эти вкусности. Он всегда так много приносит.

Она смотрит на горку, которую вывалила на буфет. Джуит кивает.

— Кроме того, — Сьюзан переводит взгляд на долговязую женщину, — если ты вернёшься к своим лошадям, собакам и кошкам, то забудешь включить телевизор.

— Это невозможно. Мой муж помешан на «Тимберлендз». Если он узнает, что сегодня я познакомилась с вами, он поперхнётся своими пищевыми добавками.

Элизабет Фэйрчайлд ускакала по коридору. Её голос слышится из гостиной:

— Мои поздравления, Оливер. Я очень рада за вас.

— Спасибо, — откликается он, слышит как за нею захлопывается дверь, чувствует, как она за нею захлопывается, чувствует, как от этого затрясся весь дом. И снова он с беспокойством думает о термитах, прогнивших балках, о том, какой дом старый. Нельзя допустить, чтобы дом рухнул. Последнее время он часто думает о том, чтобы обратно переехать сюда жить. Он плохо переносит одиночество в квартире в Мар Виста, где рядом уже нет Билла. Он мог бы снять комнату над пекарней. Но он не станет говорить о своём желании переехать в дом со Сьюзан — не сегодня. Может быть, никогда. Вдруг она согласится из вежливости, а позже это обернётся ошибкой? Ему не хочется испытывать судьбу в отношениях со Сьюзан. Если он причинит ей боль снова, то не вынесет этого.

— Мартини? — спрашивает он.

Сьюзан мыла чайный сервиз под сильной струёй горячей воды. Её жизнь в Нью-Йорке была насыщенной. Она убавила в весе, но стала смелее. В дорогих манхэттенских ресторанах она сделала для себя открытие, что мартини подстёгивает аппетит. Джуит давно говорил ей об этом, но без толку. Теперь, она охотно кивает ему.

— С удовольствием. На свете нет ничего постылее чая. — Она гремит чистыми чашками и блюдцами, убирает их в буфет. — Я предложила ей стопочку белого вина. Она так на меня посмотрела, будто я предлагаю ей прыгнуть в преисподнюю. Она думает, если животные не пьют вина, значит оно ядовито.

— Я рад, что она не осталась на ужин, — говорит Джуит. — Наверное, она вегетарианка.

Сьюзан смеётся и хлопает в ладоши.

— Никогда об этом не думала, но уверена, что ты прав.

Она смотрит на упаковки с мясом и овощами, притрагивается к ним то с одной, то с другой стороны.

— Могу ли я помочь тебе с ужином? Может, мне заняться фасолью?

Он вынимает из холодильника бутылки джина и вермута и смотрит на неё. Как приятно видеть её в хорошей форме и как больно осознавать, что это продлится недолго. Он прячет голову за дверью холодильника, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы.

— Неплохая мысль, — говорит он, высвобождая кубики льда из ячеек лотка.

Первая серия «Тимберлендз» с его участием оказалась хуже, чем он ожидал — впрочем, ожидать лучшего было трудно. Он уже привык к приевшимся ситуациям, которыми пичкают все сценарии, к объезженным диалогам, к механическим жестам, к манере игры, когда нужно либо равнодушно мямлить, либо биться в истерике с выпученными глазами. Видя, как он сам на полном серьёзе произносит эти напыщенные реплики, он невольно вздрагивает. Однако не стоит досадовать на то, чего нельзя изменить. Это по-детски. С незапамятных времён театр выживал на третьесортных постановках. Актёр, который отказывается играть что-либо, кроме Софокла, Шекспира, Ибсена, Чехова, Шоу, Беккета или Пинтера, вынужден голодать.

И Элен Ван Сикль, и Арчи Уэйкмен, и другие актёры из «Тимберлендз», и сценаристы, и режиссёры, и продюсеры — все они относились к происходящему с таким же пренебрежением. Однако пренебрежение это перемежалось у них с нездоровым весельем. Джуит себе этого позволить не мог. Он относился к роли Дади Юлиуса так, как если бы эта роль была приличной. Сознавая, что талант его себя изживает, он не хотел его предавать, равно как и Бога, который наделил его этим талантом. Он делал всё, что мог. Чтобы улучшить самочувствие, он смотрит на Сьюзан. Она лежит на кровати, в комнате, полной радужных теней. Закинув руки за голову и опершись на подушки, она бессовестно поглощена фильмом. Она замечает его взгляд. — Ты здесь такой сухой и занудный! — смеётся она.