Год Иова - Хансен Джозеф. Страница 9

— С ним была какая-то женщина, да? И он был пьян. Можете не рассказывать. Вы видели у него какие-нибудь деньги? Он обчистил Грэмпа и Грэн до последнего цента. Почти на пятьсот баксов.

— Денег я не видел, — отвечает Джуит. — За женщину вы можете быть спокойны. Она может за себя заплатить.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что эта женщина относится к тем, кого вы называете старыми богатыми потаскухами. Похоже, Долан изменил своё кредо. Он стал жиголо.

Шерри Ли фыркает.

— Она, похоже, слепая. И, наверное, не чувствует запахи. Вы меня не разыгрываете, мистер Джуит?

— Да нет, это правда, — говорит Джуит. — Когда вечером я вернулся домой, я застал их тут вдвоём.

Джуит смотрит на часы.

— Они ушли два часа назад.

— Не знаю, что теперь будет с Грэмпом и Грэн. Знаете, что он им сказал? Он сказал, что удвоит их деньги на каком-то матче, то ли футбольном, то ли баскетбольном, что-то такое.

— Возможно, он так и сделал, — с надеждой говорит Джуит.

— Чёрта с два, — говорит Шерри Ли. — Просадил он их, вот что он сделал. А то, что не просадил, потратил на шмотки и колу мальчикам.

— Не всем мальчикам, — говорит Джуит.

— Если Грэмп и Грэн будут в безвыходном положении, — говорит Шерри Ли, — не могли бы вы нам помочь? Билли не станет. Он не даст мне ни дайма. С тех пор, как Билл поручился за Долана, а тот не заплатил в срок, и платить пришлось Биллу, он не желает иметь с нами ничего общего. Ни я, ни дети ни в чём перед ним не виноваты, но он не станет нам помогать.

Она принимается хныкать. Её голос дрожит. — Но что тогда будет с Грэмпом и Грэн?

Джуит представил себе Грэмпа и Грэн. Они похожи на двух ощипанных индюков. Он никогда не уточнял, кто они Долану и Шерри Ли — родители одного из них или дальние родственники. Они очень старые. Они выглядят так, словно были стариками всегда. Они словно образы с выцветших фотографий, что лежат в пыльном мешке на антресолях — старики в рабочих комбинезонах и шотландских шапочках, которые стоят на неокрашенной деревянной террасе своего ранчо или, свесив тощие ноги, сидят в захудалом фургоне на калифорнийской дороге в тридцать шестом году. Они угловаты, морщинисты — кожа да кости. Невозможно представить себе, чтобы они пропустили хотя бы один завтрак, обед или ужин. Он представил, как они лежат на своих койках, прогибающихся со скрипом, и превращаются в мумии.

— Не беспокойтесь, — говорит он, — если всё будет совсем плохо, я не дам им умереть с голоду.

— О, спасибо вам, мистер Джуит, — хныкает Шерри Ли. — Вы самый добрый, самый хороший человек на свете. Я ещё доберусь до Долана. В этот раз я убью этого сукина сына.

— Лучше не надо, — говорит Джуит.

Прежде она уже пыталась убить Долана. Он пытался убить её. Однажды она выстрелила в Долана из ружья, но плохо прицелилась. Хотя, пожалуй, не так уж и плохо — выстрел ведь не повлёк за собой огромных больничных счетов. А Долан однажды пришёл домой в неурочный час и увидел, как Шерри Ли развлекает в постели молодого парня-соседа. Он тяжело ранил парня кухонным ножом. Но то были исключительные случаи. Обычно они только дрались. Однако, за драками всегда следовали полиция, суды, иногда, тюрьма; были взаимные обвинения, бумаги на развод, примирения; они сдавали детей в приют, теряли работу, теряли дома и квартиры. Но что бы ни происходило — всё требовало денег на погашение счетов. Ах да, ведь ещё были разбитые машины. Если она не могла добраться до Долана, она вымещала злобу на долановских машинах, которые очень редко — а именно когда были куплены не в рассрочку — принадлежали Долану целиком.

Джуит говорит:

— Это только прибавит вам неприятностей, за которые я расплачиваться не хочу и не буду. Так что, пожалуйста, успокойтесь, Шерри Ли. Просто успокойтесь. Может быть, всё утрясётся. Может быть, он выбрал правильную комбинацию номеров на футболе. Может, ему и удастся вернуть Грэмпу и Грэн их деньги и даже сторицей.

— Вы думаете, он сможет выбить деньги из этой старой богатой суки?

— Даже если не сможет, — говорит Джуит, — то вовсе не потому, что не попытался. Теперь послушайте. Если он придёт домой с пустыми карманами, ничего не говорите и ничего не делайте. Подравшись с ним, вы не сможете вернуть деньги, не правда ли?

— Но это будет ему уроком, — зловеще возражает Шерри Ли.

— Эти уроки его ничему не учат, — говорит Джуит. — Вы же знаете.

— Где, черт возьми, раздобыл себе мозги Вилли? — спрашивает она. — Книги, театр, антикварная мебель, билеты в оперу и всё такое? Он на все сто уверен, что всё это не от Долана. — Тогда всё это, наверное, от вас, не правда ли? — говорит Джуит.

— Если я так умна, — говорит она, — почему я тогда до сих пор с Доланом? Почему много лет назад я не взяла детей и не уехала с ними отсюда? Я могу прокормить себя и могу прокормить детей. Да чёрт возьми, мне и так почти всегда приходится делать это только самой.

— Я бы на вашем месте серьезно подумал над этим, — говорит Джуит, как говорил уже много раз до этого.

Вообще, эта часть разговора происходила между ними уже много раз. Разговоры не давали никакой пользы, и вряд ли когда-нибудь дадут, думал Джуит. Шерри Ли, как она себя называет — косметолог, или, как её называет Билл — парикмахерша. Шерри Ли хорошо знает своё дело, однако они с Доланом ломали оборудование в нескольких салонах красоты, как называет их Шерри Ли. Среди владельцев этих заведений прошёл слух, что Шерри Ли — ходячий убыток, поэтому ей приходится искать работу всё в большем и большем отдалении. Джуит припоминает, что сейчас Шерри Ли укладывает дамские локоны где-то в Четсуорте или каком-то другом далёком уголке Сан-Фернандо Вэлли.

— Я скоро перееду в другой штат, — говорит он. — Далёко отсюда. И, боюсь, не оставлю новых координат.

Шерри Ли печально вздыхает.

— Знаете, что со мной? Я волнуюсь за него. Я люблю его. Глупо, да?

И эта часть разговора уже много раз повторялась. Джуит говорит:

— Подумайте над этим хорошенько. Нам надо закругляться. Успокойтесь, не затевайте драку. Это не стоит драки. Билл будет дома очень поздно.

— Он всё равно не позвонит, — хмуро произносит Шерри Ли. — Он сыт нами по горло, не мне его в этом винить, но мне из-за этого чертовски не по себе. Он же мой первенец. Первенцы — всегда самые любимые дети.

— Он любит вас, — лжёт Джуит. — Просто он терпеть не мог тех вещей, которые годами вытворял Долан. Во всём виноват Долан — не вы.

На самом же деле, виновато было всё семейство, включая собаку.

— Ну, хорошо. Я вешаю трубку. Дайте мне знать о Грэмпе и Грэн.

— Хорошо. Спасибо вам. Простите, что беспокою вас, я просто не знаю, как всё обернётся.

Она отводит трубку, чтобы положить, но прежде, чем связь обрывается, Джуит слышит еще одну реплику: «Старый педрила!». Он смотрит на трубку, слегка вздёрнув брови, затем кладёт её на аппарат. Его стакан пуст. Он вскакивает с кресла и идёт к великолепному бару, чтобы налить себе ещё немного спиртного. Он смеётся и качает головой. Его телефонные разговоры с Шерри Ли и раньше заканчивались подобными фразами. Чему он удивляется?

Потягивая виски со льдом, он возвращается в кресло, кладёт ноги на туалетный столик и смотрит, как Джон Харт, стоя посреди грязной кухни, вынимает из-под полы пальто топор и вешает его на печь над черной духовкой. Морща лоб, Джуит припоминает — всегда ли она отпускала в конце эту фразу? Или в тех случаях, когда она обращалась за помощью, и он не отказывал, она не произносила её? Да нет, она произносила её регулярно — подобной закономерности не было. Oна ненавидит саму его сущность, поэтому ей, должно быть, больно просить его о помощи, и вдвойне больнее принимать эту помощь, когда он не отказывает.

Да нет же. Неверно. Дело не в том, чтобы он почувствовал, как ей больно. Насмешка в конце опровергает это. Она глубоко подавлена из-за каждого дайма, доллара, сотни долларов, которые он давал ей когда-либо. Даже если ей стыдно, это от того, что она представляет себе, будто принимает эти деньги в обмен на тело и душу своего первенца. Джуит представил, как она сидит в резком люминесцентном освещении у себя в гостиной с виниловым полом и стеклянной дверью. На белых гипсовых стенах нет ничего, кроме детских каракуль угольными мелками. Пленка с рисунком под дерево, которой оклеен телевизор, местами треснула и отслоилась. Сам телевизор никогда не замолкает, но его никогда и не слышно из-за криков детей, ругани взрослых и лая собаки.