Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин. Страница 28

— Но я выросла, работая с матерью и отцом. Он это знает. Моя мать служила гостям и готовила еду, а я мыла, стирала…

— Ёсоп старомодный, — вздохнула Кёнхи. — Я вышла замуж за очень хорошего человека. Это все моя вина. Если бы у меня были дети, я бы ни о чем не беспокоилась. Я просто не хочу быть бездельницей. Но Ёсоп не виноват. Никто не работает больше, чем он. В прежние времена человек в его положении мог бросить меня из-за отсутствия сына. — Кёнхи покачала головой, вспоминая многочисленные рассказы о бесплодных женщинах, которые она слышала в детстве. — Я слушаюсь своего мужа. Он всегда хорошо заботится обо мне.

Сонджа была и согласна, и не согласна с Кёнхи, так что не стала спорить. Ее шурин, Ёсоп, на самом деле говорил, что знатная женщина-янбан, такая как Кёнхи, не может работать за пределами дома; Сонджа была обычной дочкой крестьянина, поэтому работа на рынке для нее подходила. Это различие не мешало Сондже, поскольку Кёнхи была превосходным человеком во многих отношениях, и Сонджа искренне восхищалась ею. Тем не менее Сонджа понимала, что ее невестка очень расстроена невозможностью осуществить свой замысел и чувствовать себя полезной.

Однако Сонджа не имела права судить брата и сестру и высказывать свое мнение. И наверняка брат назвал бы ее слова «глупыми женскими разговорами». Ради спокойствия Кёнхи Сонджа улыбнулась и взяла ее под руку, и так они вместе пошли покупать капусту и дайкон.

Кёнхи не узнала двух мужчин, стоявших у ее двери, зато они знали ее имя.

Более высокий, с узким лицом, улыбался чаще, но выражение лица низкого казалось более мягким. Одинаковой одеждой они походили на рабочих: темные брюки и рубашки с короткими рукавами, но у обоих была дорогая кожаная обувь. Высокий говорил с непривычным для Чеджу акцентом. Он достал из заднего кармана брюк сложенный лист.

— Твой муж подписал это, — сказал он, взмахнув документом, который выглядел весьма официально.

Часть бумаги была написана на корейском, но большая часть — на японском и, вероятно, китайском. В верхнем правом углу Кёнхи узнала имя Ёсопа.

— Он опаздывает с платежами.

— Я ничего не знаю об этом, сейчас мой муж на работе. — Кёнхи подумала, что вот-вот заплачет, и положила руку на ручку двери, надеясь, что мужчины уйдут. — Пожалуйста, приходите позже, когда он будет дома.

Сонджа стояла рядом с ней, положив руки на живот. Мужчины не показались ей опасными, они напоминали постояльцев пансиона. Однако ее невестка выглядела взволнованной.

— Сегодня он будет поздно. Возвращайтесь вечером, — сказала Сонджа, гораздо громче, чем Кёнхи.

— Ты невестка, верно? — спросил коротышка, на щеках у него появлялись ямочки, когда он улыбался.

Сонджа ничего не сказала, стараясь не удивляться тому, что он знал кто она. Более высокий продолжал усмехаться, глядя на Кёнхи. Зубы у него были крупными и квадратными.

— Мы уже говорили с вашим мужем, но он не реагировал, поэтому мы подумали, что заберем вас и поедем к нему вместе. — Высокий сделал паузу и медленно произнес имя: — Пэк Кёнхи — у меня был двоюродный брат по имени Кёнхи. Ваш цумей — Бандо Кимико, не так ли? — Он положил широкую ладонь на дверь, потом взглянул на Сонджу. — То, что мы встретились с вашей невесткой, лишь удваивает наше удовольствие. Правильно? — Мужчины рассмеялись.

Кёнхи пыталась рассмотреть документ, находившийся перед ней.

— Я не понимаю, — наконец сказала она.

— Вот тут самое важное: Пэк Ёсоп должен моему боссу сто двадцать иен, — он указал на цифру 120, написанную на кандзи^[12] во втором параграфе. — Ваш муж пропустил последние два платежа. Мы надеемся, что вы потребуете от него сделать их сегодня.

— Сколько это? — спросила Кёнхи.

— Восемь иен плюс процент в неделю, — сказал коротышка, у него был сильный акцент региона Кенсандо. — Может быть, у вас есть деньги дома, и вы можете нам заплатить? — спросил он. — В целом выходит примерно двадцать иен.

Ёсоп недавно дал ей деньги на еду на следующие две недели. У нее было шесть иен в кошельке. Если бы она отдала их, не осталось бы ничего на еду.

— Сто двадцать иен — это весь долг? — спросила Сонджа, для которой бумага была совершенно непонятна.

Коротышка покачал головой.

— К настоящему времени сумма выросла почти вдвое, если включить проценты. А какое вам дело? У вас есть деньги?

— Полная сумма сегодня составит двести тринадцать иен, — уточнил более высокий, который умел быстро считать в уме.

Кёнхи громко вздохнула, закрыла глаза и оперлась на дверную раму.

Сонджа шагнула впереди спокойно сказала:

— Мы достанем вам деньги. — Она говорила с ними так же, как стала бы говорить с Фатсо, постояльцем, когда он требовал постиранные вещи, она даже не смотрела на мужчин. — Просто вернитесь через три часа. До того, как стемнеет.

— Увидимся позже, — ответил высокий.

Две женщины быстро шли к торговой улице, расположенной возле станции Цурухаси. Они не задерживались перед витринами магазина тканей или перед другими прилавками, не приветствовали дружелюбных продавцов овощей. Они стремительно и целенаправленно шли вперед.

— Я не хочу, чтобы ты это делала, — сказала Кёнхи.

— Отец рассказывал мне о таких людях. Если весь долг не выплачивается сразу, процент становится все выше и выше, и вы уже никогда не сможете расплатиться. Отец говорил, что всегда отдаешь намного больше, чем взял в долг. Подумай об этом — как сто двадцать иен превратились в двести тринадцать?

Ким Хуни видел, как соседи теряли все имущество после того, как брали в долг небольшую сумму на покупку саженцев или оборудования. Когда приходили за выплатой долгов, соседям приходилось отдавать весь урожай. Отец Сонджи ненавидел ростовщиков и часто предупреждал ее об опасности использования заемных денег.

— Если бы я знала, я бы прекратила посылать деньги нашим родителям, — пробормотала Кёнхи.

Сонджа смотрела прямо перед собой, избегая зрительного контакта с кем-либо из прохожих. Она думала, что скажет скупщику.

— Сестра, ты видела его знак на корейском, верно? — спросила Сонджа. — Он должен быть корейцем, не так ли?

— Я не уверена. Я не знаю никого, кто бывал там.

Следуя корейской вывеске, размещенной на фасаде низкого кирпичного здания, женщины поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Вход в кабинет владельца ломбарда был занавешен, и Сонджа осторожно сдвинула занавес.

Июньский день выдался теплым и безветренным, но пожилой мужчина за столом был в зеленом шелковом шарфе, заправленном под белую рубашку и коричневый шерстяной жилет. Три квадратных окна, выходящие на улицу, были открыты, а два электрических вентилятора тихонько жужжали в противоположных углах офиса. Два молодых человека с одинаковыми пухловатыми лицами играли в карты у среднего окна. Они подняли глаза и улыбнулись вошедшим женщинам.

— Добро пожаловать. Чем могу быть вам полезным? — спросил владелец ломбарда по-корейски, его акцент трудно было определить. — Хотите присесть?

Он указал на стулья, но Сонджа ответила, что предпочтет стоять. Кёнхи стояла рядом с Сонджей, опустив глаза, и не смотрела на мужчин.

Сонджа раскрыла ладонь, на которой лежали часы.

— Уважаемый, сколько вы могли бы дать нам за это?

Мужчина поднял седые брови и вытащил лупу из ящика стола.

— Где вы это взяли?

— Моя мама дала. Это литое серебро и позолота, — сказала Сонджа.

— Она знает, что вы это продаете?

— Она дала мне для продажи. Для ребенка.

— Разве вы не предпочли бы кредит под залог часов? Может быть, вы не хотите окончательно расставаться с ними. — Кредиты редко погашались, и он мог рассчитывать, что часы останутся у него.

Сонджа проговорила медленно и отчетливо:

— Я хочу продать их. Если вы не хотите покупать, я не буду беспокоить вас больше.

Владелец ломбарда улыбнулся, прикидывая, заходила ли беременная уже к его конкурентам. Неподалеку находились еще три ломбарда, и хоть ни один из них не принадлежал корейцу, если она говорила на японском, то смогла бы без труда там продать часы. Красивая женщина, которая сопровождала беременную, больше походила на японку одеждой, трудно сказать, кто она. Возможно, часы принадлежали ей и она просто попросила беременную подругу помочь.