Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин. Страница 29
— Если у вас есть необходимость продать часы, — сказал он, — я всегда с удовольствием помогаю соотечественникам.
Сонджа ничего не ответила. На рынке говорят мало, так учил ее отец. Кёнхи удивлялась, что ее невестка была спокойнее, чем когда-либо прежде. Владелец ломбарда внимательно осмотрел часы, открыл серебряный корпус, изучил механизм, видимый через прозрачный кристалл сзади. Это были необычные карманные часы, и невозможно поверить, что мать этой беременной женщины могла иметь такую вещь. Часам не больше года, на корпусе ни царапины. Он повернул механизм циферблатом вверх и положил на зеленое кожаное пресс-папье.
— В наши дни молодые люди предпочитают наручные часы. Я даже не уверен, смогу ли их продать.
Сонджа заметила, что после того, как сказал это, он сильно моргнул, хотя до этого не моргал совсем.
— Спасибо, что посмотрели на них, — сказала Сонджа.
Кёнхи старалась не показывать свое беспокойство. Сонджа взяла часы и подобрала длинный подол, готовясь покинуть ломбард.
— Мы ценим ваше время. Спасибо.
— Я хотел бы помочь вам, — сказал владелец ломбарда, слегка повысив голос.
Сонджа обернулась.
— Если вам нужны деньги сразу, возможно, легче продать часы здесь, чем ходить в такой жаркий день по улицам в вашем состоянии. Я могу помочь вам. Похоже, что скоро у вас будет ребенок. Надеюсь, это мальчик, который будет заботиться о своей матери, — сказал он, а потом внезапно добавил: — Пятьдесят иен.
— Двести, — сказала она. — Часы стоят как минимум триста. Они сделаны в Швейцарии и совершенно новые.
Молодые мужчины у окна положили карты и встали. Они никогда не видели, чтобы девушка так говорила.
— Если вы считаете, что они так дороги, почему бы вам не продать их за более высокую цену в другом месте, — отрезал владелец ломбарда, раздраженный ее наглостью, он терпеть не мог женщин, которые разговаривали подобным образом.
Сонджа прикусила изнутри нижнюю губу. Если бы она продала часы японскому брокеру, он мог сообщить об этом в полицию. Хансо говорил, что полиция в Осаке контролирует почти все такие конторы.
— Спасибо. Я больше не буду тратить ваше время, — сказала она.
Владелец ломбарда усмехнулся.
Кёнхи внезапно почувствовала уверенность в своей невестке, которая была так беспомощна после прибытия в Осаку, что, выходя из дома одна, брала с собой карточку с именем и адресом на случай, если заблудится.
— Чем занималась твоя мать? — спросил владелец ломбарда. — Вы, похоже, из Пусана.
Сонджа выдержала паузу, размышляя, стоит ли отвечать на вопрос.
— Она работала на рынке?
— Она держит пансион.
— Должно быть, умная деловая женщина, — сказал он.
Он решил, что ее мать, должно быть, была шлюхой или торговкой, сотрудничавшей с японским правительством. Но часы могли быть украдены. Судя по речи и одежде, беременная не была из богатой семьи.
— Молодая госпожа, вы уверены, что ваша мать дала это вам для продажи? Вы знаете, что мне понадобится ваши имя и адрес на случай каких-либо проблем?
Сонджа кивнула.
— Тогда ладно. Сто двадцать пять иен.
— Двести. — Сонджа не знала, получит ли она эту сумму, но была совершенно уверена, что брокер жадный, и если он готов перейти на сто двадцать пять с пятидесяти, то японские коллеги дали бы намного больше.
Брокер рассмеялся. Молодые люди теперь стояли у стола и тоже смеялись. Младший из них сказал:
— Вам надо здесь работать.
Брокер сложил руки у груди. Он хотел эти часы, он точно знал, что купит их.
— Отец, вы должны дать маленькой матери цену, которую она просит. Хотя бы за ее настойчивость! — сказал молодой человек, зная, что его отец не любит упускать сделки, но нуждается в некотором ободрении; кроме того, ему стало жаль эту беременную молодую женщину, она не походила на их обычных клиенток.
— Знает ли ваш муж, что вы здесь? — спросил другой сын владельца.
— Да, — спокойно ответила Сонджа.
— Он пьяница или игрок? — Молодой человек уже встречал отчаявшихся женщин, и истории их всегда были одинаковыми.
— Нет, — сурово ответила она, показывая всем видом и тоном, что не хочет больше никаких расспросов.
— Сто семьдесят пять иен, — сказал брокер.
— Двести. — Сонджа чувствовала в ладони теплый гладкий металл; Хансо держал бы твердую цену, он бы не уступил.
Брокер возразил:
— Откуда я знаю, что смогу продать их?
— Отец, — сказал старший сын, улыбаясь, — ты поможешь маленькой матери из нашей родной страны.
Стол брокера был сделан из незнакомого дерева — насыщенного темно-коричневого цвета с каплевидными завитушками размером с руку ребенка. Она насчитала три слезинки на поверхности. Когда они с Хансо собирали грибы, вокруг было множество деревьев. Затхлый запах влажных листьев лесного ковра, корзины, заполненные грибами, острая боль, — эти воспоминания никогда не покинут ее. Но ей нужно избавиться от них, нужно прервать круг бесконечных воспоминаний о человеке, которого она хотела забыть.
Сонджа глубоко вздохнула. Кёнхи сжимала руки.
— Мы понимаем, что вы не хотите покупать часы, — тихо сказала Сонджа и повернулась, чтобы уйти.
Владелец ломбарда поднял руку, попросил ее подождать и прошел в комнату позади, где держал кассу.
Когда двое собирателей долгов вернулись, женщины стояли у двери и не пригласили их внутрь.
— Если я заплачу вам деньги, как я узнаю, что долг полностью закрыт? — спросила Сонджа у высокого.
— Попросим босса подписать расписку, которая подтверждает, что долг выплачен, — сказал он. — Но откуда я знаю, что у тебя есть деньги?
— Может ли ваш босс приехать сюда? — спросила Сонджа.
— Вы, должно быть, сумасшедшие, — сказал высокий, пораженный таким предположением.
Сонджа подумала, что не должна отдавать этим людям деньги. Она попыталась немного прикрыть дверь, чтобы поговорить с Кёнхи, но мужчина просунул ногу, помешав ей.
— Послушайте, если у вас действительно есть деньги, вы можете пойти с нами.
— Куда? — спросила Кёнхи дрожащим голосом.
— Недалеко, рядом с лавкой, где продают саке.
Босс оказался серьезным молодым корейцем, не намного старше Кёнхи. Он выглядел как врач или учитель: поношенный добротный костюм, очки в золоченой оправе, черные прилизанные волосы, задумчивое выражение лица. Он не походил на ростовщика, какими представляла их Сонджа. Его кабинет был примерно такого же размера, как ломбард, и на стене напротив входной двери находилась полка с книгами на японском и корейском языках. Включили электрические лампы, женщинам предложили удобные кресла. Мальчик-слуга принес им горячий чай в керамических чашках. Кёнхи поняла, почему ее муж решил взять деньги в долг у такого приличного человека.
Когда Кёнхи вручила ему всю сумму, ростовщик сказал «спасибо» и написал расписку, поставив на ней красную печать.
— Если я смогу сделать для вас еще что-то, позвольте мне быть полезным, — сказал он, глядя на Кёнхи. — Мы должны поддерживать друг друга вдали от дома. Я ваш слуга.
— Когда мой муж взял эти деньги? — спросила Кёнхи ростовщика.
— Он спросил меня в феврале. Мы друзья, поэтому, конечно, я одолжил.
Женщины кивнули, понимая. Ёсоп заимствовал деньги перед приездом Исэка и Сонджи.
— Спасибо, сэр. Мы больше не будем вас беспокоить, — сказала Кёнхи.
— Ваш муж будет очень рад, что этот вопрос урегулирован, — сказал он, размышляя, как женщины так быстро нашли деньги.
Женщины возвращались домой молча, а потом занялись приготовлением ужина.
17
— Откуда ты взяла деньги? — крикнул Ёсоп, сжимая в кулаке документ о полной выплате долга.
— Сонджа продала часы, которые ей дала мать, — ответила Кёнхи.
Каждую ночь на улице кто-то кричал, но из их дома никогда не доносилось громких звуков. Ёсоп, который не склонен был легко гневаться, теперь впал в ярость. Сонджа прижалась к стене в дальнем углу комнаты, склонив голову, неподвижная, как скала. Молчаливые слезы текли по ее щекам. Исэк еще не вернулся из церкви.