Дайте шанс! Том 3 (СИ) - Сагайдачный Вадим. Страница 40

Обоих кандидатов Бельский знал лично. Он много раз сидел с ними за одним столом, вместе праздновал рождение их детей, внуков, присутствовал на прочих торжествах, где произносил тосты, поздравления, пожелания. А теперь от него требовалось принять нелегкое решение: оставить одних и уничтожить других.

Но иначе было нельзя. Человек так устроен, самодисциплина и самоконтроль ему даются сложно. Чтобы держался в рамках, он обязательно должен бояться. Каждый должен знать, если что, есть большая сила, которая может сделать ему встряску. И вот теперь пришла пора устроить эту встряску.

Это как огород, в котором постоянно следует полоть, стричь, выкорчевывать. Иначе он зарастет и превратится в непролазные дебри. Именно в подобное превращалась Российская Империя с обнаглевшими так называемыми Высшими, с невообразимым количеством осветленных и всеми теми проблемами, что доставляли те и другие.

Чтобы легче сделать выбор, Михаил Александрович вывел на экран монитора двух кандидатов. Но это не решало проблему. Лица заставляли лишь увязать в ненужных воспоминаниях.

«Пора вспомнить о монете», — мысленно проговорил он и полез в верхнее отделение стола за золотым червонцем с профилем императора.

Орел — Верховский, решка — Смирнов.

Потряс в руках, кинул на стол.

Выпала решка.

«Ну вот сама судьба и сделала выбор, роду Смирновых не повезло», — найдя на что переложить вину за принятое решение, заключил Михаил Александрович и потянулся к телефону спецсвязи.

Лежащий на столе личный смартфон затрясся. На экране высветилось — «Одоевский».

— Что случилось? — минуя приветствия произнес он, прекрасно понимая, будь иначе, ректор Императорского университета не позволил себе беспокоить его в столь ранний час.

— Михаил Александрович, у нас ЧП! — разразился голос, полный ужаса.

— Подробнее.

— Вчера у нас случились дуэли. Я знал, что это вызовет резонанс. Что будут большие проблемы. Я предупреждал вас об этом с самого начала!

— Ближе к делу, — сухо поправил собеседника Бельский.

— Ну я и рассказываю. Вчера случился поединок между дворянином Нестеровым и сыном промышленника Булыгиным. Нестеров погиб. Сын Булыгина сильно пострадал от огня, но выжил. И что вы думаете? Сегодня ночью Федор Николаевич Булыгин ввалился ночью к моему проректору Труновскому и стал его обвинять! Обвинять за то, что ОН якобы виноват! Что ОН якобы допустил, что его сын пострадал от огня!

— И что дальше? — поторопил Бельский, ибо не терпел в подобных докладах затянутости.

— Он заставил Труновского застрелиться! В противном случае он намеревался убить семью его сына! Люди Булыгана в этот момент сидели с ними и должны были их убить, если Константин Сергеевич откажется себя убивать! Представляете? Вы сами знаете, род Труновских так же, как и мой, далек от всяких противостояний! Мы занимаемся исключительно наукой!..

— Подождите! — не сдержавшись, перебил Бельский. — Труновский мертв? Он застрелился?

— Нет же. Труновский жив! Булыгин велел ему застрелиться, а сам вышел. Он сел в машину и ждал, когда Константин Сергеевич выстрелит. А Константин Сергеевич взял и выстрелил. Но не в себя, а в потолок. Иначе ведь должны были убить семью сына. Ну вы сами понимаете, ему ничего не оставалось. Ему пришлось инициировать собственное самоубийство!

— Ну с этого и надо было начинать! — рявкнул Бельский скорее с облегчением. — Где сейчас Труновский? Где семья его сына?

— Он сейчас дома. Сидит вместе с женой, трясется от страха. А семью сына отпустили. Как только он имитировал свою смерть, сразу отпустили.

— Вот теперь все понятно. Не переживайте. Я лично займусь этим вопросом. С Труновским ничего не случится. Я сейчас же отправлю к нему людей.

Закончив разговор, Бельский отложил в сторону смартфон и посмотрел на монитор, в котором продолжали висеть изображения Верховского и Смирнова.

Похоже, сама судьба вмешалась. Кандидат сам нашелся. Правда, не из банкиров. Среди промышленников оказался.

Вот только прежде чем затевать бойню, предстояло окончательно согласовать кандидата с Императором. Булыгин зарвался. Еще и лично наследил. Остались прямые свидетели его злодеяния. Даже ничего доказывать не придется. Наезд на тех, кому покровительствует сам Император, это серьезный вызов, который с учетом новых реалий должен быть смыт кровью.

Глава 19

Шум в аудитории смолк и Воронцов с легкой улыбкой начал лекцию:

— Человек в первичной форме прежде всего животное. Это факт. Возьмем ради примера любое из одомашненных животных. Или любое прирученное. Чем они отличаются от диких собратьев? Прежде всего лояльностью к человеку, во вторую — отсутствием необходимости самим добывать себе корм. Из-за этого они частично утрачивают инстинкты и поэтому впоследствии не могут быть возвращены в природу. Однако сколько бы человек ни занимался своим питомцем, животное остается животным. Тем видом к какому относится. А как быть с человеком?

Остановившись, преподаватель взглянул на трибуну, стоявшую здесь для того, чтобы с нее делать доклады. Вместо того чтобы пройти к ней, он отодвинул приставленный к длинному столу стул, сел на него и продолжил:

— Мы не раз слышали примеры того, как за найденными в джунглях младенцами ухаживают животные. Такое часто случается в перенаселенной беднотой Индии. Там теплый климат. У детей больше шансов выжить. Животные их находят и начинают о них заботиться. Как правило, это обезьяны или одичавшие собаки. Причем, они выхаживают младенцев и воспитывают. Если такого ребенка удается обнаружить в раннем возрасте, ему отчасти можно вернуть привычный человеческий облик. Если жизнь среди животных затягивается, к возрасту полового созревания он полностью приобретает облик того животного, в чьей среде рос и с ним невозможно ничего сделать. Он не сможет научиться говорить, пользоваться столовыми принадлежностями. Его с трудом можно заставить носить одежду, не говоря о чем-то большем. Таким образом мы подошли к тому, что родиться в теле человека вовсе не означает, что лишь поэтому можно стать человеком. Нужно быть воспитанным людьми. Только в этом случае будет запущен тот скрытый механизм, способный сформировать человека в том виде, котором мы его знаем. Пробудят в нем тот бесконечно длинный перечень качеств, который мы называем природой человека. Но это вовсе не означает, что все случится само по себе лишь потому, что ребенок живет среди людей. Ему потребуется преодолеть путь от животного до своей высшей формы.

Выставив широко руки, Воронцов пальцами левой руки немного «прошагал» до правой.

— Проблема в том, что за всю жизнь мы не проделываем этот путь и до половины. Фактически мы не выбираемся из низшего полуживотного уровня и останавливаемся, — он вернул руки на стол. — А что есть животное? Ответ очевиден — это одни лишь естественные потребности. Поел, поспал, по необходимости совокупился, получил удовольствие и на этом все. Мы даже социальные потребности к труду, созиданию, творчеству сводим к животному уровню. Прибегаем к ним больше по принуждению или необходимости. При этом порой умышленно игнорируем такие важные потребности, как познание себя, других людей, изучение окружающего мира, своего места в нем, наконец, смысла существования. Как правило виной всему являются удовольствия. Познакомившись с ними, мы больше не хотим другого. В таком вот полудиком виде продолжаем взрослеть и достигаем уровня полового созревания. Этот период относится к крайне болезненному переходному возрасту. У родителей начинаются конфликты с детьми. Потому что те физически становятся взрослыми, а сознание остановилось там, внизу, — показал пальцем в пол, — в животной дикости. Над ними берет верх пресловутое «а я хочу». Лишь с годами, по достижении лет тридцати, сорока, а подчас значительно позже в голове начинают проясняться кое-какие умные мысли.

Воронцов остановился и пробежал глазами по аудитории.

— Кто-нибудь задумывался, зачем он вступает в конфликты со сверстниками? Зачем пытается оскорбить, унизить, избить других? Зачем пытается создать видимость своей крутости? Это все от животных. Им свойственно становиться альфа-самцами и самками, занять в стае лидирующее положение, вместо того, чтобы мирно сосуществовать и заниматься созидательными вещами. Если бы на моем месте сидел богослов, с этого места он свел бы все к религиозным догматам. Попытался бы утверждать о нашей божественности и дьявольщине, которая принуждает нас к греховности. Рассказал бы как черти через пороки склоняют светлую душу к грехам. Но я человек светский. Я смотрю на вещи с точки зрения науки и здравого смысла.